– Беру свои слова назад, милейший Ефим Иванович, – быстро заговорил Постников, воровато пряча пирог в ближайший ящик. – Сегодня мы будем обедать по высшему разряду. – Здорово, акулы пера! – поприветствовал репортеров Будищев. – Дмитрий Николаевич! Какими судьбами? – Да вот шел мимо и решил навестить. – Как это мило с вашей стороны! – А что за дрянью у вас тут воняет? – О! Это такая трагедия… – Кто-то умер? – Не исключено. Просто заходил этот каналья-разносчик, и все тут провонял своими мерзкими пирогами! – Так вы уже пообедали? – Нет! – почти закричал Постников. – Мы честные журналисты, а потому вынуждены влачить жалкое существование в мире, полном несправедливости. У нас нет денег даже на такую дрянь, как у этого мизерабля[27] с лотком. – Сочувствую. – Благодарю, друг мой. Только сопереживание прогрессивной российской общественности помогает выживать прессе в это нелегкое время. Как это у поэта, «бывали хуже времена, но не было подлей»! – У вас какое-то дело? – вмешался Нарышкин, не выдержав словоблудия молодого коллеги. – Да есть одно… – Всегда рады вам помочь. Впрочем, здесь несколько неудобно говорить о серьезных вещах. Если угодно, я знаю тут неподалеку прелестный ресторанчик… – А трактира вы тут не знаете? – поспешил урезать запросы репортера Будищев. – Неподалеку! – Как не знать! – расцвел Ефим Иванович, предвкушая солянку и расстегаев под хлебное вино. Трактир и впрямь был совершенно рядом. Более того, Дмитрий неоднократно бывал там с журналистами, но те с завидным постоянством пытались повысить ставки, а он не менее регулярно обламывал их ожидания. Это все давно превратилось в своеобразную игру, правил которой, впрочем, никто не нарушал. Ели господа репортеры истово, как будто молились неведомому богу. Чокнувшись и тут же опрокинув в себя рюмки с водкой, они торжественно заедали её горячим варевом, потом хватались за холодную буженину со слезой на срезе, хрустели солеными огурчиками, снова брались за ложки и без устали работали ими, пока, наконец, не покончили с угощением. – Недурно, – довольным тоном заключил Нарышкин. – Так что вы хотели? – Я хочу все знать про газетную кампанию против Путилова. – И только-то? – крутнул головой газетчик. – А зачем вам это? – осторожно спросил Постников. – Да так, интересуюсь. – Похвально, – поспешил перехватить инициативу Ефим Иванович. – Вы ещё так молоды и потому вам все интересно! Что же, мы охотно приоткроем вам эту завесу… Все сколько-нибудь крупные деньги в России, так или иначе, крутятся возле императорского двора. И чем ближе человек к священной особе государя императора, тем ближе он к этим потокам. Николай Иванович Путилов долгое время был к ним очень близко. Хорошие отношения с великим князем Константином, дружба со многими адмиралами и прежде всего управляющим морским министерством адмиралом Краббе позволяли ему решать множество вопросов, не тратя времени на бюрократические препоны. Прямым следствием этого стало изрядное количество врагов, которых он себе нажил. Ведь на свою беду Путилов честный человек. – Как это? – удивился Будищев. – Очень просто! – улыбнулся репортер. – Ведь если никто не ворует, то и поделиться наворованным не сможет. – Логично. – Но и это ещё не всё. Будучи креатурой великого князя Константина, Николай Иванович напрямую зависит от положения своего патрона. А дела у партии «Мраморного дворца»[28] в последнее время идут неважно. Прежней близости с царственным братом у Константина уже нет. Наследник-цесаревич его ненавидит. – За что? – Ну, во-первых, за либеральные взгляды. Сам Александр Александрович, как вам, вероятно, известно, яростный охранитель и даже не считает нужным скрывать, что, заняв трон, первым делом свернет реформы отца. Во-вторых, цесаревич человек твердых моральных принципов. Жену любит, любовниц не имеет и к легкомысленным увлечениям своих родственников относится крайне неодобрительно. – И что? – Да то, что Константин открыто живет с балериной Кузнецовой и имеет от неё детей! – Ну а чем он хуже брата? – В том-то и дело! Царственному отцу цесаревич ничего сказать или сделать не может, но вот горячо нелюбимому дядюшке после его воцарения придется туго! – Понятно. А что оптовики? – Какие ещё оптовики? – Те, которым его канал поперек горла. – Плюнуть и растереть! – убежденно заявил раскрасневшийся от выпитого Постников. – Если бы Путилов, а точнее великий князь Константин, по-прежнему был в силе, он бы этого Овсянникова[29] и прочих Титов Титычей враз проглотил и не поморщился. – То есть их можно не принимать в расчет? – Э, нет! – возразил более опытный в житейских делах Нарышкин. – Купцы, конечно, люди маленькие. Однако же именно маленькие блохи едят собак, а никак не наоборот! Конечно, иногда случается, что дог выгрызет особенно досадившее ему насекомое, только ведь пока он одного пытается ухватить зубами, остальные сто продолжают кусать своего хозяина! Так что купчишек не стоит недооценивать. Тем паче что они-то как раз не забывают делиться с властьимущими своими доходами-с! – К тому же есть ещё один проект порта, – пьяно усмехнулся Николай. – Конкурент? – Да ещё какой! Сам Штиглиц продвигал Ораниенбаум. – Александр Людвигович, значит, – задумался Будищев. – Вы что, знакомы?! – мгновенно отреагировал Ефим Иванович. – Да какое там, – отмахнулся Дмитрий. – Где я и где он. Скажите лучше, можно ли газетную кампанию развернуть в обратную сторону? – Чтобы все начали хвалить Путилова? Нет ничего проще. – И как? – Элементарно, любезный Дмитрий Николаевич, – голос Нарышкина стал вкрадчивым. – Но тут трактиром не обойдешься! – Понятно, – засмеялся Будищев, хлопнув себя по лбу. – И впрямь, чего это я. Репортеры с удовольствием поддержали его смех, но тут же заткнулись, напоровшись на острый взгляд Дмитрия. – А почему ваша газета не участвует в травле? – Видите ли, дражайший, – пустился было в пространные объяснения Постников, но старший товарищ грубо прервал его: – Наш редактор с удовольствием бы продался, да вот беда, никто покупать не захотел! – В общем, да! – вынужден был с горечью согласиться Николай. – Маловат масштаб у нашего «Вестника». * * * Миссия Фёдора и Семёна увенчалась, если можно так выразиться, не меньшим успехом. Побывав на заводе, они разузнали множество подробностей и теперь были готовы вывалить их на Будищева. Первым докладывал Сёмка. По его словам, дела у Путилова шли неважно, и его друзья ученики продолжали служить там только от безысходности. – Это верно, – поддакнул Шматов. – Мне так и сказал один земляк, куда ты, мол, дурак, лезешь? Жалованье задерживают, в лавке харч не отпускают, мастеровые разбежались бы, да некуда! – Всё так плохо? – Заказов нет. Сказывали, будто казна собиралась паровозы заказать цельных сто штук, а потом отказалась. – Железные дороги в России кончились? – удивился Дмитрий. – Это уж я не ведаю. – А может, подряд другому заводу отдали? В ответ на последний вопрос Фёдор только красноречиво развел руками. Но его собеседник не ждал ответа, а, прикрыв глаза, несколько минут напряженно думал. Судя по всему, у Путилова и впрямь были проблемы. Но вот насколько серьезные? И может ли он, Будищев, ему помочь? И, самое главное, стоит ли подписываться? Ему, выросшему в лихие девяностые, пришло на ум сразу несколько вариантов вмешательства, от несчастного случая с главой оптовиков Овсянниковым, до диверсии на Коломенском заводе. Но…