Воину невместно не участвовать в битве. Уаиллар, стараясь быть незаметным, выскользнул наверх, где были воздух и сражение. Оглядевшись, он заметил, что все вокруг явно снаряжаются к ближнему бою. Старый и уолле-вождь оттуда, где находился воин аиллуо, не были видны. Но остальные лихорадочно снаряжали свои громотрубы, а часть многокожих ворочали закреплённые на ограждающем барьере громотрубы побольше. На Большой воде, поблизости от плавучего ааи, были другие — непохожие на него; у них не было высоких деревьев на палубе, несущих сплетенные из волокон полотнища, зато по бокам размещались круглоухие, которые при помощи длинных брёвен, обработанных одинаковым образом, отталкивали свои плавучие ааи от воды. И одно из них сближалось с тем ааи, на котором был Уаиллар. Нетрудно было понять, что длинный выступ в передней, самой близкой части его — ударив в ааи воина, пробьёт в нём дыру, и туда хлынет та солёная жидкость, которой полна была Большая вода. Потом ударили громотрубы на этом плавучем ааи с брёвнами. Жидко как-то ударили, Уаиллар ожидал большего — он видел, сколько громотруб вокруг него. А потом эти самые, что вокруг него, громотрубы — загрохотали в быстром темпе, так, что звуки сливались в один рёв. Это было слишком для чувствительного слуха аиллуо, он едва успел зажать уши, но их всё равно заложило. Уаиллар почувствовал себя не только оглохшим, но и оглушённым. Тем не менее, он сообразил, что делать, и, укрывшись за деревянным барьером, ограждавшим верхнюю часть плавучего ааи, разрядил все, что были у него, стволы в круглоухих на том ааи с брёвнами, что приближалось к ним. Он старался поразить как можно больше круглоухих, ворочавших брёвнами — чтобы замедлить движение врага. Но он видел, что мало, слишком мало снарядов попало в ааи с брёвнами, и почти не причинило тому вреда. И мало, слишком мало мелких шариков из прошедшей огонь земли достигли тех многокожих, что сгрудились в передней части ааи с брёвнами, в явном нетерпении наброситься на Уаиллара и окружавших его членов клана Старого. Воин аиллуо потащил из-за спины аллэ, подаренное Старым, и приготовился сражаться. Но тут он вдруг осознал то неясное, что беспокоило его: к нему тянулось, с ним жаждало поговорить Великое Древо! Зов был слабый, а чувство — неприятным: Великое Древо страдало. Оно было грубо отделено от корня; оно было повреждено острым пыточным инструментом, разрушающим естественную, природную форму; оно было соединено с мёртвой плотью других, чужих деревьев. Но оно не умерло. И вот эта жизнь — была хуже смерти. Потому что приносила муки, которым не было конца. Уаиллар, хоть и не был женщиной, которые лучше и тоньше мужчин чувствуют растения, и лучше и тоньше мужчин могут говорить с ними, похолодел, прикинув на себя вот эту вот вечную муку. Он потянулся к Великому Древу, чтобы понять, чего Оно хочет — и с ужасом понял, что Великое Древо просит смерти. Просит разрешить ему развеяться в Вечности — потому что вот только что обнаружило вблизи того, кто может и имеет право Его туда отправить. Аиллуэ не существуют без Великого Древа. Но и Великое Древо не может жить без аиллуэ. Почувствовав муки Его — как мог бы Уаиллар не дать такое разрешение? И он дал, прося прощения у Великого Древа за то, что не мог другим способом облегчить его страдания. И тут воин почувствовал, что не он один говорит с Великим Древом: его женщины, и даже уолле, не имеющий имени, тоже были вовлечены в их общение. Вытащены из Мироздания, чтобы попросить о милости. И они, все вместе, сложив свои силы, дали Древу эту милость. И с громким стоном облегчения Древо рассыпалось, растворилось в Мироздании. Подняв голову, Уаиллар увидел, как ааи противника просто развалилось на части, которые быстро были проглочены солёной водой. Если бы он был многокожим — сказал бы: у галеры разрушился киль. Брать на киль дерево, про которое мало кто знает, только на основании пробы на прочность — была не лучшая идея. 6 Комес Галлибы ввязавши корабли свои в бой, не стал уже отвлекаться ни на правый, ни на левый фланг. Он поднял на флагштоке сигнал, чтобы галеры справа и слева от него делали, как он. И повелел направить шпирон[43] «Кампиданы» на пятый корабль в линии противника, на могучий флагман гальвийцев, распростёрший поверх контрбизани[44] громадный гальвийский флаг и узкий ярко-зелёный брейд-вымпел адмирала над ним. На тот единственный, самый большой, лучше всех вооружённый корабль, на котором только и мог разместиться главный враг: самозванец, выдающий себя за императора Йоррига Сеамаса, седьмого этого имени! Куршейные пушки — все пять на «Кампидане», тоже пять на «Хлее Великой» и три на «Компанисадре» — были заряжены ядрами и готовы к стрельбе. Сигнал «Пали по готовности» поднят был на флагмане ещё до поворота «все вдруг». Командир «Кампиданы», каваллиер Мерсанто, хорош был всегда. Хватило взгляда комеса Галлибы, чтобы он всего лишь движением руки дал команду ускорить ритм литавров, задающих темп гребли. Галера, шедшая до этого хорошим ходом в четыре узла, ускорилась до пяти, а потом до шести. Гребцы, понятно, не выдержат этого темпа больше, чем четверть часа, но больше-то и не надо. Высокий борт гальвийца с тремя рядами пушечных портов приближался с каждым гребком. Да, у него больше пушек — но у галеры главная, центральная куршейная аж в 72 фунта, это осадное орудие, которым и каменную стену можно развалить. У гальвийцев не выдержали нервы, они грохнули всем бортом, быстро стреляя одной за другой пушкой, ядрами, не думая о том, насколько эти ядра будут страшны или безопасны для галеры. И — как вдруг осознал комес Галлибы — не ошиблись: тридцатидвухфунтовые чугунные шары прошлись по его галере густым градом, сбив с лафетов три из пяти куршейных пушек и проломив широкие коридоры в рядах гребцов. Поломали и носовую часть, сшибли «ворона», сделали пробоину чуть выше шпирона. Сбили носовую несущую балку у правой постицы[45]. Проредили даже абордажную команду, столпившуюся в готовности позади куршейных пушек. Галера замедлилась и стала ворочаться вправо, туда, где выбило больше гребцов и где разломанная часть постицы свесилась в воду, создавая сопротивление. При этом галера продолжала сближаться с гальвийцем, только проходила уже по корме его, не имея возможности сблизиться для абордажа. Дистанция, однако, была уже на выстрел из пиштоли, и комес, яростно сверкнув глазами на каваллиера Мерсанто, сам громовым голосом отдал команду стрелять из всего, что только может. Могло, правда, немногое: пиштоли абордажников да два фальконета с куршеи. В ответ грохнули четыре гальвийских, да захлопали, закрывая быстро рассеивающимся серо-жёлтым дымом пространство над фальшбортом и марсами, ручные огнестрелы гальвийских стрелков. Целили они в основном в самое лакомое: кормовую площадку, где были комес, командир галеры, кормчий и ещё несколько офицеров. На такой дальности пули и картечины густо, как соль из солонки, засыпали тесную площадку, и хоть были на всех офицерах трехчетвертные доспехи, им досталось. Комес погиб сразу, ему раскололо голову попавшей в ухо тяжёлой картечиной из фальконета. Командир галеры отделался несколькими лёгкими ранами и оторванной левой кистью. Кормчего сбило с ног, отчего он навалился на румпель, окончательно закрутив галеру вправо — и тут она столкнулась с летевшей на полном ходу «Компанисадрой». Та влепила шпирон в правую скулу «Кампиданы», прямо перед разломанной постицей. На обеих галерах никто стоящий не остался на ногах; гребцы тоже попадали, сталкиваясь вёслами. Тем временем, «Хлея Великая» как раз подскочила к гальвийскому флагману на близкий выстрел. Тот ничего не мог сделать, пушки левого борта ещё не успели зарядить. Жиденький огонь носовых фальконетов и ручного оружия не причинил заметных потерь, зато все пять куршейных пушек не промахнулись, наделав в борту гальвийца лишних дыр. Особенно отличилась центральная, вынеся промежуток между портами средней палубы ровно под грот-мачтой, отчего та с сильным скрипом начала заваливаться. Галере оставались считанные гребки до удара шпироном в борт противника, но тут начали стрелять первые из заряженных на гальвийце орудий — и удачно попавшее ядро разнесло шпирон. Галеру повело влево, что быстро исправил кормчий, но разбитый шпирон стал очень обильно пропускать воду. «Хлея Великая» всё-таки ударила носом в высокий борт корабля. «Ворон», сброшенный рывком за стопорный канат, с треском вбил клюв в палубу; абордажники ринулись вперёд — и натолкнулись на плотную стрельбу гальвийских морских пехотинцев, вставших против «ворона» плотным полукруглым строем, в три шеренги. Первая ощетинилась полупиками, вторая, высовывая стволы из-за их плеч, стреляла, причём частота стрельбы указывала на то, что сзади всё время подают заряженные стволы. Галера в абордаже слаба тем, что не может создать сразу много точек прорыва, встав борт о борт: вёсла. Вёсла и гребцы. Абордажники вынуждены идти по узкому «ворону», пропускающему в самом лучшем случае троих в ряд. А у корабля борт вдвое выше, чем палуба галеры, поэтому оттуда легко выбивать не только тех, кто лезет по «ворону», но и тех, кто накапливается позади. А ещё гребцов и вообще всех, кто не укрыт и без доспехов. И гальвийцы, на весь свет известные как мастера морской войны, всем этим отлично воспользовались, стреляя по «Хлее» из всего, что успевали перезарядить. В том числе — из пушек левого борта, которые заряжали уже картечью. В очень короткое время они не только перебили и переранили множество солдат и гребцов, но и удачным попаданием снесли нижнюю опору «ворона», с которой абордажники галеры взбирались на мостик. Поскольку корабль на неповреждённых парусах ещё двигался, «ворон» просто выворотило из креплений галеры, и он повис на клюве, оторванный. Те, кто не успел с него спрыгнуть, попадали в море. Те, кто успел и попал на палубу гальвийца — быстро погибли. «Хлея Великая», несколько мгновений поболтавшись без хода, сдала назад — манёвр, совершенно недоступный паруснику. На том продолжали, тем временем, возиться с надломленной грот-мачтой: рубили стоячий такелаж[46], чтобы сбросить её в воду. Сбросили, поправили паруса на оставшихся двух мачтах и продолжили ход, ускоряясь. Потому что ветер постепенно, плавно, но заметно становился всё сильнее и сильнее. 7 Флотилией Марки из восемнадцати галер командовали три амирала: комес Галлибы, он же флагман, комес Лосерры, он же вице-амирал, шедший на самой первой, передовой галере «Ирруна», и комес Фаранчи, контролировавший арьергард на «Звезде Асари», замыкавшей строй. Каждому непосредственно подчинялись шесть галер. И шесть шли под командованием главного амирала, он же имел право давать указания всем остальным. Главный амирал этот, комес Галлибы, понятно, шёл на галере, которая возглавляла центр. От замыкающей он был седьмым, поскольку не в центре же своей шестёрки ему идти: пусть все следят за его «Кампиданой», выполняя поднятные на её сигнальной мачте приказы. Когда две последние галеры, включая амиральскую комеса Фаранчи, лишились возможности продолжать сражение, комес Галлибы нацелил свою галеру и две ближайшие на самый важный корабль противника, стремясь в один ход уничтожить или захватить самозванца, стоящего за мятежом. Четыре галеры арьергарда, оставшиеся боеспособными, но лишённые централизованного командования, остались против одного-единственного корабля противника — и это была «Прекрасная Лони». Командир её, каваллиер Сентар Содер, был, наверное, самым опытным из командиров кораблей Марки — в военном смысле. И он внимательно следил за всем, что происходит вокруг. Поэтому он не упустил немного усилившийся ветер, поставил все возможные паруса и получил свои шесть узлов, которые давали ему отличные обводы корпуса и увеличенная, по сравнению с другими кораблями, парусность. И вместо того, чтобы прорываться между галерами, ещё не вступавшими в бой, он спустился немного под ветер — получив ещё пол-узла — и обошёл «Прекрасную Саррию» и битые ею галеры, что дало ему возможность, не сражаясь, выскользнуть из затеянной имперцами ловушки и встать в кильватер «Прекрасной Саррии», усилив, тем самым, её боевые возможности. Кстати, куда делся комес Фаранчи и что с ним случилось, знает только море, которое поглотило его галеру вскоре после того, как «Прекрасная Саррия» дала по ней последний залп: по-видимому, подводные пробоины сделали сразу несколько ядер. Оба торговца, шедшие в кильватере «Прекрасной Лони», при первых же выстрелах стали заваливаться под ветер, а потом и вовсе развернулись, норовя вернуться в порт. При этом они быстро оказались на уровне последнего гальвийского галеона, только шли с ним в противоположных направлениях. Два гальвийца, шедшие между головным и замыкающим галеонами, успели дать по полному бортовому залпу по ближайшим к ним галерам, сильно повредив две из трёх оставшихся боеспособными от центральной шестёрки, которой командовал комес Галлибы. Обе довольно скоро пошли ко дну. Комес Лосерры, обнаруживший, что, с одной стороны, у него нет достойных противников вовсе, так как против его шести галер имеются один гальвиец и два торговца из Марки, приказал заворачивать линию влево как можно быстрее, чтобы разбить или захватить эти три корабля. Гальвийца взять им не удалось: пока разворачивались, он успел уйти, повредив еще одну галеру. Захваченные два купца везли по двадцать четыре лошади и по четыре бронзовых ствола большого калибра, уложенные вместо части балласта, ну, и по сотне как бы военных — хотя даже первый взгляд, брошенный на это стадо, показывал их качество. — Себбан, себбан, — прошептал комес Лосерры, гозер по матери, отгоняя злых духов, как принято в ее народе, — не может быть так, чтобы всё было так хорошо!