Дука не столько смотрел по сторонам, сколько прикидывал варианты действий в зависимости от обстановки в Фианго и вокруг. Всё-таки, пока не подтянутся галеры и не высадят десант, людей у него не так и много, нужно сильное тактическое решение, чтобы не увязнуть с осадой не самой слабой крепости. Из-за своей задумчивости он и не заметил, как с плоского придорожного камня поднялся смуглый дикарь с наголо бритой головой, одетый в традиционную для этой части Марки дикарскую одежду: юбку из тонких полос ткани и перекинутое через правое плечо лёгкое одеяло. Дука не успел не то что испугаться — даже понять, что перед ним кто-то не из своих, как дикарь двумя широкими шагами вышел на середину дороги и поднял обе руки ладонями вперёд, не то показывая, что он безоружен, не то пытаясь остановить колонну. Дука стоптал бы его конём, но дикарь неожиданно проговорил на относительно чистом имперском, только не всегда с правильными ударениями: — Вы ходили в Место Памяти, баашеби-маат. Я знаю. Дука настолько изумился, что остановил коня. Свита также остановилась. — Ты знаешь наш язык? Откуда? Туземец странно покачал головой: — Не это важно, баашеби-маат. Это Место Памяти Го-Хейю. Дука, который понимал почти все слова, вовсе не понял их смысла. — Уйди с дороги, старый дурак, — ответил он доброжелательно. — Вам не стоило ходить туда, баашеби-маат, — хриплым голосом возразил бритоголовый туземец. — Почему это? — Удивился дука. — И не стоило брать там то, что вы взяли, баашеби-маат, — продолжил тот, будто не слыша. — Почему? — Снова спросил дука, уже раздражаясь. — Нельзя, — коротко и неясно ответил туземец. — Запретно. Обида для духи. Большое горе. Верните, что взяли, баашеби-маат, и не будет беда. Дука пожал плечами, шенкелями послал коня вперед, в обход бритоголового, и отвернулся. Туземные суеверия, их было много в Заморской Марке. Он читал неплохой приключенческий роман, где главному герою пришлось отбиваться от здешних духов. Роман, он и есть роман. Ни духи, ни даже боги в жизнь людскую не вмешиваются. Есть силы природы: груз давит на то, на что поставлен, вода выталкивает корабль, ветер надувает паруса, магия чувствует плоть и действует на плоть. На живое и на мёртвое. Но духов никаких нет. Кавалькада, вслед за дукой, миновала туземца; никто на него даже не посмотрел. — Великая Резня, — пробормотал бритоголовый себе под нос, уже на своём языке, — великая резня. Много, много духов, не знающих покоя. Зря потревожили их… Но выбрали сами. Проехав уже с полчаса, дука вдруг спросил, ни к кому из свиты особо не обращаясь: — А что значит это слово, которым туземец меня обзывал? Бааш… как там дальше… Не оскорбление ли это, подумал он запоздало. Каваллиер Сандайя, знавший три местных языка, подъехал и, страшно краснея, объяснил: — Баашеби-маат, ваша светлость. На их наречии это значит «тот, у кого вокруг члена волосы». Они так зовут всех, кто прибыл из-за океана, потому что ни у кого из местных народов не растут волосы на лице и теле. Когда-то они увидели кого-то из наших людей голым, и это их потрясло. Глава 15. Дорант 1 Когда Дорант с Зарьялом и десятком его охотников проскользнули в открытую альвом калитку рядом с воротами, они едва не растерялись, обнаружив сразу за стеной больше десятка растерзанных трупов с отрезанными ушами. Альв, отворив калитку, немедленно исчез в темноте; пришлось двигаться в сторону цитадели — бывшего храма — прячась в тенях от скудного, неверного, колеблющегося оранжевого света факелов, развешанных на стенах и кое-где внутри крепости. Противник, по всей видимости, бдел на куртинах[32] и бастионах[33],опасаясь ночного штурма. Гибель почти десятка солдат, охранявших ворота, прошла незамеченной остальными защитниками крепости. Как потом выяснилось, было их всего около шестидесяти, чего не могло хватить даже на полноценную охрану периметра стен, не говоря уже о какой-либо обороне: спасибо военному гению дуки Таресса. Вход в цитадель не охранялся. Внутри оказалось практически пусто, только перед дверью порохового склада, устроенного в одном из боковых помещений, окружавших колоссальный пыльный зал первого этажа, где над головами начинало светлеть небо, боролся со сном одинокий часовой. Кинжал, вылетевший из темноты, пресёк эту борьбу. На верхних этажах тоже не толпился народ. В общем и целом, в здании находилось пять человек, из которых четверо спали, причём один из них даже раздетым и в постели. Его тихо скрутили; потом выяснилось, что это был пожилой и заслуженный каваллиер Деррек, оставленный дукой Тарессом руководить гарнизоном. Руководил он, может, и толково, только сил у него по причине преклонного возраста — много за семьдесят — было немного, и он не смог справиться с желанием выспаться после одного напряжённого дня и перед другим таким же. Дорант распорядился закрыть и завалить чем-нибудь тяжёлым входы в цитадель, направил двоих людей Зарьяла открывать ворота крепости, а сам с остальными поднялся на плоскую крышу, откуда все куртины были видны как на ладони — и прекрасно простреливались. В первую очередь, разумеется, прикрыли тех, кто пошёл отворять въездные ворота. Тяжёлые створки пошли в стороны с ожидаемым громким скрипом, на который сразу же побежали с других куртин и бастионов немногочисленные их защитники. Побежали — и стали падать один за другим под выстрелами с крыши цитадели, вслед за чем быстро попрятались кто где. Открыв ворота, люди Зарьяла замахали факелами, подавая знак конным гаррани. Те рванули с места в карьер, за считанные минуты проскочив по накатанной дороге открытое пространство от опушки леса до ворот. Жидкий залп из то ли двух, то ли трёх стволов, который успели дать из бойниц куртины, примыкавшей к воротам, оказался безрезультатным. Привести в действие орудия надвратной башни, как потом выяснилось, было просто некому: там успел порезвиться альв. Ворвавшаяся в крепость сотня гаррани сразу разделилась, обходя цитадель с двух сторон, благо широкая мостовая между стенами и цитаделью позволяла двигаться на полном скаку. По пути гаррани хорошо посыпали картечью из пиштолей всё, что заметили шевелящимся. Буквально через четверть часа сопротивляться было уже некому: командир гарнизона лежал в своей постели, тщательно к ней примотанный, с кляпом во рту, и мог только бешено вращать глазами; все, кто в гарнизоне пытались сопротивляться, были перебиты, а два с небольшим десятка оставшихся в живых благодаря своему благоразумию — или трусости — пленены. Дорант спустился во двор, чувствуя, что с каждым шагом его всё сильнее придавливает усталость. Ему подвели коня. Он взгромоздился в седло, подождал Зарьяла, и они шагом двинулись в сторону лагеря — преподносить Его Императорскому Величеству взятую на меч могучую крепость Сайтелер. Дорант подумал: — Теперь нашу вчерашнюю битву точно будут называть «битвой при Сайтелере». Вот если бы Сайтелер пришлось брать долгим кровавым штурмом — ей бы придумали для истории другое название, а скорее всего — она вообще бы в истории упоминалась вскользь, как событие неважное и незначительное. По пути он краем глаза заметил альва, обвешанного невероятным количеством пиштолей, примотанных какими-то хитрыми узлами, подумал и дал команду своим людям собрать всё оружие и порох, которые есть в крепости. 2 Забавный эпизод с мальчишкой, объявившим себя братом благородного разбойника, внезапно возымел неожиданные последствия. В полутора днях пути от Фианго, аккуратно пропустив десяток гаррани, шедший передовым дозором, почти что перед самим Императором со свитой, по причине пыли выступавшими на самом челе колонны, выскочил вдруг из придорожного кустарника пеший незнакомец и встал посреди дороги, выставив руки перед собой ладонями вперёд, чтобы показать, что не держит в них оружия. Был он одет как воин (скорее как боевой слуга, чем как дворянин) и увешан разнообразным острым и стреляющим железом. Впрочем, никакой опасностью от него не веяло: держался напоказ мирно. Дорант и Калле привычно прикрыли Его Величество. Колонна остановилась шагах в десяти от незнакомца. Тот медленным, плавным движением снял шляпу: — Господа, могу ли я увидеть нашего Императора, чтобы принести ему клятву верности и предложить службу за себя и за моих людей? Его Величество тронул коня и двинулся вперед; Дорант и Калле вынуждены были посторониться, пропуская. Впрочем, верная четырёхстволка Доранта была недвусмысленно направлена на незнакомца: — Преклонитесь перед Его Императорским Величеством Йорригом Седьмым и представьтесь! Ответ едва не заставил Доранта заржать: — Меня зовут Сину Папалазо, ваше императорское величество! Легендарный благородный разбойник плавно опустился на одно колено, держа при этом голову высоко и гордо. На вид было ему лет тридцать, длинные каштановые волосы были забраны в сетку и завязаны узлом на затылке, бритое лицо с длинными усами, но без бороды выражало решительность. «Наглый и смелый, — подумал Дорант. — Далеко пойдёт, если ещё и умный». Разбойник склонил, наконец, голову перед Императором, потом поднял её снова и чётко, громко произнёс полностью некороткий и непростой текст полной клятвы верности Императору, добавив к ней: — … И отдаю тебе своё сердце и свою кровь, и сердца и кровь всех своих людей! «Умеет говорить, — подумал Дорант, поняв, что разбойник этими словами попросил у Императора вассалитет для себя и своей команды, — точно далеко пойдёт». — Сколько же у тебя тех людей? — Спросил Император, подъезжая поближе. Дорант тоже приблизился, не опуская четырёхстволку. — Моих людей, что ждут сейчас в тех кустах, сорок восемь. И ещё я могу собрать за три дня до тысячи тех, кто был и будет мне предан за то, что я сделал для них. Дорант едва не присвистнул, озираясь. Почти полсотни вооруженных людей в непосредственной близости от Императора, с непонятным командиром и не совсем понятными намерениями! Он подъехал к Императору вплотную, прикрывая его собою справа; слева то же сделал и Калле, даже до того, как Дорант успел подать ему сигнал. Сину Папалазо, не вставая с колена, свистнул по-особому. В ответ из кустарника показались его люди — неплохо одетые и хорошо вооружённые. Они нарочито медленно выходили на дорогу, держа руки перед собой ладонями вперёд, как раньше их предводитель. — Признаёте ли вы клятву, которую дал за вас сей Сину Папалазо? — Выкрикнул Дорант, когда по обеим сторонам дороги выстроились эти бойцы. В ответ ему раздался нестройный хор голосов: