Но вечером начался новый бриз, потянувший в обратном направлении. Более сильный. Галеры поставили паруса и прибрали вёсла. Скорость увеличилась, но и качка стала сильнее. Поспать дуке Местросу не удалось. Каждую четверть часа он громким рыком пугал глиняный таз, заботливо подставляемый слугою. К полуночи бриз утих, но короткая, злая волна продолжала мучительно раскачивать плашкоут. Дука спросил, какого демона — ему ответили непонятно, что это зыбь, которая бывает после дальнего шторма. Дука Местрос не был новичком в плаваниях: он даже считал себя опытным мореходом. Но вот только раньше он ходил на больших кораблях, которые качало вовсе не так, как эти плоскодонки, и вдали от берегов, где волны были совсем другими. Почему-то в океане его так не укачивало. Утром дука вышел на палубу жёлто-зелёный, как болотная жаба, и злобный, как некормленный оргодил[31]. Как он и опасался, всё повторилось в точности, как в предыдущий день. Часам к двум пополудни дука вытребовал к себе на доклад комеса Галлибы. Тот радостно отчитался, что, благодаря усилившемуся ветру (ну да, и волнению) галерный флот идёт быстрее, чем намечалось, и они уже всего в двух днях пути от Фианго. Ну, может быть, в в двух с половиной. В крайнем случае, в трёх. Дука оживился и потребовал приставленного вице-королём проводника с картой. Того быстро привели (он был примерно того же цвета, что и дука, и примерно в таком же состоянии) и заставили расстелить карту на чём-то, сбитом из занозистых досок, что комес Галлибы назвал «штурманским столом». Для дуки Местроса вполне ясно было, что идти дальше по морю, может, и возможно для его войска, но вовсе невозможно для него лично. Поэтому надо было искать место, где можно выйти на сушу и дальше двигаться по ней. Даже совершенно сухопутному командиру гвардии дуки, каваллиеру Гореено (которого, негодяя, почему-то совсем не укачивало), было совершенно очевидно, что галерная флотилия идёт сейчас вдоль скальных обрывов, где пристать вовсе некуда, если не считать нескольких галечных пляжей — и те, по словам комеса Галлибы, затапливались приливом полностью. Да и как с них выбираться туда, наверх, где есть человеческие пути по суше? 2 Впереди, однако, в дне пути от их места, которое указал на карте командир галеры, и в паре дней пути по суше от Фианго, был кусок берега, который хоть и не имел бухты для полноценного базирования, но позволял причалить ненадолго (при хорошей погоде) и высадить десант. Погода была хорошая. Дука внимательно изучил по карте маршрут от места высадки до места назначения. Судя по всему, дойти было возможно, хотя на пути и были естественные препятствия: горный хребет, правда, по словам проводника, невысокий, и заболоченная долина. — А это что за значок? — Спросил дука у проводника, показывая на маленькую звёздочку, затыкающую проход между горами. — Тут у дикарей священное место, — ответил проводник, — мы здесь не ходим, чтобы с ними не ссориться. — А как вы ходите? — Спросил дука. — А вот здесь, — показал проводник извилистый обходной путь, весьма далеко уводящий от побережья — и очевидным образом приводящий к Фианго сильно позже, чем там окажутся галеры. — Зато там дорога есть, — пояснил проводник, почувствовавший недовольство дуки. — Ерунда, — сказал дука. — Пойдем коротким путём. — А дикари? — Плевать на дикарей. Что они нам сделают? Плыть пришлось ещё больше суток: ветер поменялся, и галеры встали на вёсла. Но дука, воодушевлённый перспективой оказаться на твёрдой земле, даже блевал меньше, чем в предыдущие дни. Наконец, они высадились. Берег был покрыт густой зеленью, сквозь которую тёк полноводный ручей, расширявшийся к морю поверх жёлтого песка. Галеры пополнили водяные цистерны сладкой пресной водой из ручья; плашкоуты разгрузили полностью и вытянули на берег: не было смысла тащить их до Фианго пустыми. Полтора полка вице-короля поделили на две части, меньшая из которых, числом в пятьсот человек, с мушкетами, пиками и протазанами, должна была составить пехоту. Гвардия же дуки Местроса, числом в триста пятьдесят бойцов, сгрузив с плашкоутов коней, принялась экипироваться. Глядя на это, начали одеваться в кожу и сталь, у кого что было, и сошедшие на берег пехотинцы. С собой взяли ещё четыре фальконета на полевых станках, в них запрягли по четвёрке мулов. На плашкоутах нашлись и телеги для обоза. Их загрузили порохом, пулями и скарбом. На каждую привезли с собой по вознице. Всего получилось под тысячу человек, без очень малого. Дука счёл, что, учитывая качество войск, этого хватит против ополчения самозванца. Остальные воины вице-короля остались на галерах как гребцы и абордажники. Дука, впрочем, наглядевшись на них по пути, имел основания сомневаться в их боеспособности. Ещё было человек сто челяди и всяких прочих невоенных, включая, например, того же проводника. Статус его был дуке непонятен: он был не дворянин, но вице-король настоятельно предлагал его внимательно слушать, как человека опытного и знающего. Что для дуки, вообще-то, было не по чести. Тем более, что у него был свой опытный человек: каваллиер Сандайя, которого дука Местрос всегда брал с собой, если дела касались Заморской Марки. Каваллиер Сандайя, во-первых, был дворянин, а во-вторых, прожил в Марке двадцать лет. В-третьих, он был учёный и написал четыре книги про Марку, объёмом в несколько сот страниц каждая. Дука Местрос, разумеется, их не читал (читать он вообще не любил, а ежели было необходимо, то у него был для этого очень талантливый слуга, умевший говорить на разные голоса), но весьма уважал трудолюбие и усидчивость дворянина, коему эти качества не были потребны для выживания. 3 Ай-Чет народа Го-Хейю сидел на плоском камне у дороги, тщательно расправив юбку и положив руки на колени. Он был восемьдесят третьим Ай-Чет, но лишь седьмым после Великой Резни, которая оставила Го-Хейю без Ай-Маш и всех Ай-Муал. Ай-Муал почему-то сочли, что могут сами решать, кому из них быть Ай-Маш. Они убили Ай-Маш Кагоола, вырезали всю его семью, а потом перерезали друг друга. А те, кто остался, пожалели об этом сразу, как только в дело вступил тогдашний Ай-Чет. Потому что он справедливо решил, что никто из тех, кто пролил кровь родни, чтобы стать Ай-Маш, недостоин не только этого, но и жизни вообще. И тогда народ Го-Хейю остался вообще без Ай-Маш и Ай-Муал, руководимый только Ай-Чет, которые не могли и не имели права говорить народу, что ему делать — Ай-Чет только видят возможности, но не могут повлиять на то, какие из возможностей станут реальностью. Но Ай-Чет могут изменять возможности, если реальность несправедлива. Ай-Чет народа Го-Хейю, восемьдесят третий в народе и седьмой после Великой Резни, видел возможности. И сидел теперь здесь, на плоском камне у дороги, ожидая, какая из возможностей станет реальностью. Он чувствовал, как приближается к Месту Памяти множество чужих душ, не родственных Го-Хейю. Он чувствовал их намеренья, никак не связанные с уважением к Месту Памяти — потому что они не знали о Великой Резне и о том, почему Го-Хейю оставили это Место и не стали больше жить там. Он чувствовал, что их намеренья связаны с другим местом, где также много чужих душ, не Го-Хейю. Тяжёлое солнце давило на голову, проникая сквозь мутную дымку, затянувшую небо. Плоский камень нагрелся так, что обжигал руки, если его задеть. Ай-Чет прикрыл глаза; он сидел, шевеля пальцами рук, так и лежащих на коленях, и смотрел взглядом своего духа на пыльную тропу, в которую превратилась когда-то главная дорога процветающего государства Го-Хейю. Государства, которое погубила его же собственная знать, устроив Великую Резню. Потому что народ не может без Ай-Маш и Ай-Муал. Недостаточно указывать цель, недостаточно объяснять, что хорошо, а что плохо, недостаточно рассуживать людей, когда они спорят, недостаточно благословлять новые семьи и новых детей. Надо ещё и говорить, что делать сегодня, а что завтра; определять, что важно и надо скорее, а что может подождать. Все знают, когда сеять маис и когда убирать его. Ай-Чет знают, когда и о чём просить духов, и что нести им в дар, чтобы поменять возможности. Но люди хотят делать то, что они хотят, или то, без чего уж совсем никак, и не хотят делать то, что даст пользу только через год, или то, что нужно не им самим, а народу в целом. Нужны Ай-Муал, чтобы раздавать задания людям и добиваться от них осмысленных, целенаправленных совместных действий. И нужен Ай-Маш, чтобы раздавать задания Ай-Муал. Прибежал младший сын Унера из Дальней деревни, которого родители прислали обучаться у Ай-Чета. У парня способности, он может стать новым Ай-Четом, лет через двадцать, если всё пойдёт так, как идёт сейчас. Ай-Чет открыл глаза. — Ай-Чет, идут баашеби-маат! Очень, очень много! Они как кочевые муравьи, заполнили всю дорогу! — Они идут от Места Памяти? — Да, Ай-Чет, они прошли Место Памяти, обшарили там всё. Забрали Ай-Лоо, несут с собой. «Это уже четвертый раз на моей памяти, — подумал Ай-Чет. — Баашеби-маат очень предсказуемы. Потому что очень, очень алчны.» Ай-Чет снова опустил веки, вглядываясь в возможности очами своего духа. У баашеби-маат ещё есть воозможность загладить скверну. Если вернут Ай-Лоо на место и принесут там в жертву всех, кто его касался. И всех своих животных. Воля духов такова. Но если нет, то — нет. Тогда баашеби-маат сами выбрали свою участь. Так и было всегда. 4 Дука Местрос дал шенкелей каурому и выехал в голову колонны, чтобы не дышать пылью: хватало дикого зноя. За ним подтянулась немногочисленная ближняя свита. Выдвигать передовой дозор было излишне: и проводник, и каваллиер Сандайя в один голос говорили, что здешние дикари мирные и не нападают на белых. Дука был недоволен задержкой, произошедшей из-за каваллиера Сандайи там, где был особый значок на карте, что это священное место дикарей — это оказалась всего лишь небольшая лощина между белых скал, с узким входом, в который они едва протиснулись в колонну по двое, и, слава Разрушителю, с довольно широким выходом, выводившим на обширное плато. Они и так потеряли много времени на крутом и крайне неудобном для лошадей и повозок подъеме от пляжа в гору. Каваллиер, увидев густо расставленные каменные столбы, изрезанные глубокой резьбой, неведомо что обозначавшей, пришёл в восторг и изумление, спешился и кинулся что-то зарисовывать и записывать в небольшую книжку, сшитую из чистых листов бумаги. На окрики не отзывался и даже успел исчезнуть из вида, заметив в глубине что-то необычное. Посланные за каваллиером вернулись с ним и этим необычным, которое того стоило: литая из золота фигура непонятной формы и неясного назначения, но красивая благодаря многочисленным узорам. Размером она была с гусарский шлем-лобстер, примерно. Весила чуть ли не как пушка, что доказывало, что внутри неё нет пустот. Что ж, добыча стоила задержки. Дальше они продвигались без приключений. Боковое охранение несколько раз докладывало, что в жидких кустарниках по сторонам дороги (какой там дороги, тропы!) мелькали местные жители. Но никакой агрессии они не проявляли, и в конце концов на них перестали обращать внимание. Наконец, плато пересекли, и, в полном соответствии с картой, меж окружающими его скалами стало видно кривую расщелину, которая должна была вывести к болотистой низменности. За болотом следовал новый подъем на гряду холмов — а перевалив её, отряд выходил уже почти к самому Фианго. По расчетам, если не встретится противник, можно было достигнуть порта на третий день от нынешнего. Ещё надо было спланировать, где ночевать дорогой, чем дука Местрос и озаботил ответственных за такие вещи людей из своей свиты. Закончив короткое на эту тему совещание, двинулись далее. Дука уже привычно возглавлял процессию, за ним в тесной близости мягко шлёпали по пыли копыта коней ближнего круга, а дальше, через короткий интервал, шла уже кавалерия. Не спешили, чтобы не перенапрягать зря пехоту и не изнурять лошадей обоза и артиллерии.