Главное же было — они на какое-то время снова располагали деньгами для оплаты того, что нельзя было взять просто так. 5 Пришлось выждать ещё два дня, пока люди Харрана, посылаемые ежедневно на разведку, не доложили, что дорога подсохла. За это время Дорант с грехом пополам организовал обоз, для чего пришлось выгрести из Кармона практически всё, что было на колёсах, и совершенно всё, что имело четыре ноги с непарными копытами. Едва не дошло и до волов, но настолько замедлять передвижение колонны Дорант всё же не решился. Пушки тащили три шестёрки лошадей и одна — мулов. Возы перед выездом оказались нагружены так, что весили едва ли не больше пушек, у одного даже треснула задняя ось. Дорант и Хармон на пару прошлись по обозу, в результате чего оба охрипли, но все повозки теперь требовали не более одной лошади, за исключением двух телег, в которых везли ядра и картечь: их тянули парами коней. Пришлось запрячь и почти всех вьючных, приведённых гаррани, несмотря на недовольство Венеу. Впрочем, из-за обоза всё равно придётся двигаться медленно, так что вьючные лошади гаррани не понадобятся. Последние дни перед выездом Дорант был настолько занят, что дважды отказывал Императору в разговоре — каждый раз надеясь, что вот, его сейчас, наконец, сместят, и он освободится от этой выматывающей ответственности. Царственный юноша, вопреки ожиданиям, проявил терпение, и поговорить навязался только тогда, когда они с Дорантом и неизбежной кучкой свиты выехали на холм, с которого открывался вид на Кармонскую долину. Колонна, которую они опередили, тяжело всползала в гору, беспощадно окутанная недавно высохшей дорожной пылью. Император жестом заставил свиту замереть на месте и вместе с Дорантом выехал шагов на двадцать вперед. — Скажите мне, комес, — начал он с неожиданным смущением, — чего хочет от меня гильдмайстер Ронде? Я предложил ему дворянство и комиту, но он, говоря его словами, «почтительно отказался». А его дочка только что не лезет мне в постель. Они думают, я маленький и ничего не понимаю? У меня уже были женщины, матушка присылала. И мне объясняли — и Сетруос, и матушка, и отец — чтобы я не верил женщинам. Вообще, комес, я так устал от того, что всем от меня что-то надо! — Ваше им… простите, Йорре… Так вот, гильдмайстеру дворянство и комита ни к чему, потому что он, приняв их, перестанет быть гильдмайстером. Дворянин может участвовать в коммерческих операциях — через своих людей, но не может быть официальным главой отделения торговой гильдии. А гильдмайстер по влиянию — в своей гильдии и в своей местности — повыше наместника. Флоан же контролирует коммерцию не только в Кармонском Гронте, а, как выяснилось недавно, едва ли не во всей северо-восточной части Марки. Скорее всего, благодаря родству его жены с вице-королем. Что бы гильдмайстер ни говорил, он этим пользуется. — Так чего он от меня хочет? Я же вижу: помощь его не бескорыстна. Дорант подумал, что проще всего было бы спросить у него прямо — вряд ли он стал бы крутить, не те у нас сейчас отношения. Но, впрочем, угадать желания Флоана Ронде было несложно: — Я думаю, Йорре, что он хочет стать первым министром. Как был Светлейший дука Санъер, прими его душу Четверо. — И как вы считаете, комес, — делать мне его первым министром? Дорант сначала ответил, а потом подумал, что говорить это не следовало: — Я бы не советовал. Гильдмайстер хорош по хозяйству, но ведь Светлейший не тем был угоден вашему батюшке. Император задумался. — Я ведь бывал в последний год несколько раз на аудиенциях Санъера у отца. Отец мне говорил, чтобы я внимательно слушал, что скажет Светлейший. Он и правда мало докладывал по хозяйству, только про налоги и сборы, и куда что идёт из собранного. Очень сжато, и подавал бумаги. А больше говорил про другие государства, про дом Аттоу, про маркомесов и прочие великие дома… я не всё понимал, они с отцом много лет были вместе, схватывали с полуслова — а мне не объяснял никто… и часто уходили от меня к окну, обсуждали что-то шёпотом… — Светлейший построил в Империи и вне её сеть из людей, которые следили, чтобы никто не мог поколебать государство. Это было главное, что он делал. За это его и убили. И кстати, это ведь его люди послали меня за вами. Флоан Ронде умный и талантливый купец, но он не сможет это делать. Он хорош там, где товары, счета, деньги и хозяйство, а не там, где тайные дела против недоброжелателей Империи. О своих подозрениях в отношении того, что гильдмайстер как раз тайным делам не чужд, но не в интересах ли Гальвии, а не Империи, Дорант говорить не стал, не имея доказательств. — Но ведь безопасность Императора — дело комеса Агуиры? Почему же занимался этим Санъер? — Мне трудно судить, Йорре, чем не угодил вашему батюшке мой дальний родственник — не всегда же он был таким дряхлым, как сейчас. Проще всего думать, что Светлейший всего лишь оказался лучше. Император, уловивший упрёк, бросил на Доранта быстрый и острый взгляд. — Я понимаю, чем вы недовольны, комес, — Ага, понимаешь ты. Небось, думаешь, что я ждал большего. А я хотел бы только одного: чтобы ты меня отпустил домой. Император, впрочем, удивил: — Но вы должны понять, что я могу рассчитывать только на тех, кто показал и доказал свою преданность. Именно поэтому я не могу оставить вашего родственника на этом месте. Я не знаю, справитесь ли вы с тем, что делал Санъер. Но даже если не справитесь — вы доказали делом, что преданы мне и готовы меня защитить от любой угрозы, как умеете. Голос его был холоден, в нём слышалось недовольство, противоречащее любезным словам. Дорант склонил голову, чувствуя себя так, как будто согнутой шеи его касается остро заточенное лезвие палаческого меча. — Я жизнь отдам за Ваше Императорское Величество, не сомневайтесь в этом! Император поджал губы, дернул повод и отъехал к свите. Когда Дорант догнал его, Йорре громко, так, чтобы слышали все (в том числе неизбежный в свите гильдмайстер), заявил: — Я признателен вам, комес, за откровенное разъяснение того, какими должны быть обязанности первого министра Империи. Ваш опыт неизменно помогает Нам принимать правильные решения. 6 Будь у Доранта только гаррани, люди Зарьяла и Харрана, они двигались бы намного — не меньше чем вдвое — быстрее: пешие гаррани могли идти со скоростью не ниже, чем конь быстрым шагом. Телеги и пушки снижали скорость почти до той, с которой перемещается неторопливый пешеход. Так что в день проходили они не больше пятнадцати тысяч шагов. Дорогою Дорант ещё раз оценил имеющиеся силы. У него было четыре сотни пеших гаррани, шестнадцать пеших стражников от кармонского гуасила (очень неплохо снаряженных и сносно обученных), четыре десятка обозников, которых тоже при нужде можно было поставить в строй (что важно, все были с пиштолями и тесаками — возчик в Кармонском Гронте без оружия не ездит), да часть боевых слуг кармонских дворян, вошедших в команду, тоже были пешими — числом до двадцати, в общей сложности. Конных было: сотня гаррани, дюжина охотников Красного Зарьяла, десяток боевых слуг Харрана, семнадцать кармонских дворян — каждый с боевыми слугами, коих насчитывалось от одного до двух дюжин (правда, столько было не у дворян, а у гильдмайстера). В целом кавалерии получалось чуть больше двух сотен. ещё пару десятков всадников можно было прибавить, если учесть самого Императора, Доранта с верным Калле, Харрана, гильдмайстера Ронде и Зарьяла с его людьми. При нужде можно было посадить на коней ещё сотню гаррани — вьючные кони их могли послужить и боевыми. В общем, все это не тянуло даже на действительно полноценную компаниду. «И с этим ты собираешься возвращать парню корону?» — горько усмехнулся Дорант. Тут на глаза ему попался альв, вальяжно идущий в своей странной сбруе на голое тело, которую оттягивала старинная пиштоль, и с полумечом-полукопьем на плече. Альв сопровождал телегу со своим гаремом; какая-то из самок кормила младенца, вторая дремала, а женщина альва с ним о чём-то щебетала. «Бродячий цирк», — подумал Дорант. Тем не менее, надо было как-то компенсировать численную слабость. И сделать это можно было только добившись слаженности действий и чёткого понимания своей задачи каждым воином. И он занялся этим со всеми присущими ему серьёзностью и тщательностью. Занятия не замедлили продвижение, так как пешие воины вполне могли двигаться быстрее, чем телеги и тем более пушки. Дорант наперерыв с Харраном выгоняли пешцев вперёд, заставляли строиться и отбиваться от наскоков кавалерии. Стрелять Дорант позволил лишь однажды и больше не разрешал, помня, как мало у них пороха, однако щёлкать замками огнестрела «всухую» требовал. И тыкать во всадников тупыми концами копий тоже. — Не жалейте вражеских лошадей, — говорил он. — Кони не очень крепки на рану, многие боятся боли. А упавший или испуганный конь делает всадника бесполезным. На привале наступал черёд артиллеристов, обычно двигавшихся с удобствами на телегах. Дорант требовал, чтобы они как можно быстрее развертывались, выставляя пушки на позиции, и имитировали заряжание и выстрел. Здоровые парни, выбранные им из кармонских ремесленников посмышлёнее, делали это под командой стариков-пушкарей, причём ворчали и те, и эти. Ближе к ночи они останавливались в каком-нибудь удобном месте, которое подбирал головной дозор из гаррани или конных боевых слуг. Дозоры по приказу Доранта шли и по бокам колонны — эти были пешие (да и не везде дорога проходила по местам, где продрался бы в зарослях конный). Позади, также на небольшом удалении, двигался ещё один дозор, десяток пешцев с огнестрелом на двух телегах, с задачей: если нападут, произвести как можно больше шума и ждать подмоги. Остановившись на ночь, первым делом устраивали отхожее место и костры для приготовления горячего. Днём еду не готовили, обходились сухомяткой, в том числе на привалах, которые Дорант старался делать не слишком длинными, чтобы только кони отдохнули. Императорская дорога, на которую они вступили, спустившись с хребта, была так же пустынна, как и южный тракт, по которому пришла колонна. В этом, собственно, не было ничего странного: оживлённой дорога становилась ближе к побережью — или дальше на запад, где в неё вливались один за другим три торговых тракта, идущие с юга. Так что на пути колонны почти никто не попадался. А кто попадался, получал шок от того, что встретил самого Императора, приносил клятву верности и бывал отпущен. Некоторые, впрочем, норовили присоединиться, но Дорант не спешил вливать их в общую колонну. Хотят идти с Императором — пусть идут. Позади. Через три дня пути показалась первая деревня, насчитывавшая пару десятков домов. Они все стояли по сторонам дороги, которая в центре поселения расширялась в рыночную площадь, украшенную двухэтажным «дворцом» местного кальда и небольшим (чуть ли не меньше этого «дворца») храмом Всех богов. Кальда вытряхнули из его хором и представили Императору. Потрясённый неожиданным явлением высшей власти, кальд вначале вообще не мог говорить, потом некоторое время заикался, и только минут через пятнадцать смог отвечать на вопросы нормально: да, в деревне всё спокойно; нет, про смену Императора ничего не слышали; нет, от властей Марки никто не приезжал; нет, голубятни у них отродясь не водилось; нет, дальше по дороге никаких войск не проходило. Кликнули добровольцев присоединиться к Императору. Гильдмайстер, отведя допрошенного кальда в сторону, пошушукался. Тот явно гильдмайстера знал, отчего расслабился и разговаривал с ним намного свободнее, чем с Императором и его ближайшими приспешниками в лице Доранта, сверкавшего золотым медальоном, и Харрана, не менее заметно сверкавшего нетерпеливым взглядом. В итоге к колонне присоединились одна телега и пять местных молодцев, один другого краше, в обносках, но с пиштолями и неизбежными тесаками. Их присовокупили к обществу дворянских боевых слуг, и Калле, назначенный Дорантом этим обществом командовать, хищно к ним приглядывался, что обещало парням много интересных занятий на ближайшем же привале. На добавившейся телеге и ещё трёх из прежних нагружены были взятые в деревне припасы (Дорант настоял, чтобы их оплатили, что не добавило хорошего настроения гильдмайстеру). Таких деревень за следующие пять дней они прошли ещё две, примерно с такими же результатами, а ещё через два дня вошли в Моровер. 7 Городок встретил их приятным сюрпризом: по всему пути движения колонны её встречали радостные жители, приветственно размахивая кто чем: платками, шляпами и просто тряпками, и выкрикивая приветствия Императору. Перед открытыми воротами крепостцы, возвышавшейся на холме над городом, выстроились стражники во главе с гуасилом. Тот, невысокий плотный малый лет тридцати пяти, сверкал ранней лысиной на непокрытой голове и так смотрел на приближавшуюся кавалькаду, что, казалось, глаза его сейчас лопнут. Приняв самого солидного из начальствующего состава колонны — гильдмайстера Ронде — за главного, он чётким шагом вышел вперед и принялся рапортовать, что, мол, гарнизон Моровера приветствует Его Императорское Величество Йоррига Седьмого во вверенном… Тут гильдмайстер остановил его и показал Императора. Гуасил сбился, покраснел, попытался начать сначала, но у него, видно, перехватило дыхание. Император рассмеялся и махнул рукой: — Хватит уже, довольно… Скажите, как вас зовут? — Каваллиер Кинтан Горжи, ваше императорское величество! — Благодарю за службу, каваллиер! Приготовьте ваших людей к принесению присяги. Через полчаса всё было уже в порядке: стража принесла Императору должную клятву (во главе с каваллиером Горжи, который от стараний покраснел ещё больше, настолько, что Доранту стало за него страшно), для размещения войска были предоставлены крепостная казарма и какие-то амбары, а Император со свитой проведены в дом приёмов. При этом выяснилось, что гуасил своей волей арестовал наместника, который собрался было затвориться в крепости и воевать на стороне вице-короля «супротив самозванца». Дряхлая крепость была ещё в худшем состоянии, чем в Кармоне, и слова доброго не стоила (правда, ворота были целы, в отличие от кармонских). Да и полсотни стражников, составлявших гарнизон, вряд ли годились для боевых действий, но сейчас любая задержка была бы некстати — так что каваллиер совершил едва ли не подвиг. Поэтому Кинтан Горжи, внезапно оказавшийся дальним родственником жены гильдмайстера (разумеется, с той стороны, которая была не из дома Аттоу, как вы могли подумать!), был Императором обласкан и тут же назначен командовать пехотой. При этом ему, однако, жёстко указали на необходимость во всём подчиняться Доранту и выполнять его любые указания; сам же Дорант назван был имперским главнокомандующим, отчего впал в недоумение и задумчивость. Гильдмайстера Император столь же внезапно представил как имперского министра торговли и финансов (тот заметно вздрогнул) и велел по всем вопросам, связанным со снабжением, консультироваться с ним. Остаток дня прошёл в неизбежных хлопотах и разрешении всяческих вопросов, в том числе неприятных — пара боевых слуг одного из кармонских дворян была замечена за вытряхиванием кошелька у местного жителя. По делу, надо было бы их повесить, в назидание прочим, но людей было и так в обрез, так что Дорант ограничился приговором к тридцати розгам каждого. Император, тем временем, выступил пред народом, собравшимся на офисиаде, и сделал это довольно успешно. Откуда что взялось? Юноша с ломким голосом говорил громогласно, умудрился при этом ни разу не пустить петуха, польстил самолюбию горожан, возложил на них надежду и ответственность за благополучие государства, умеренно пообещал разнообразные блага после восстановления справедливости и принятия им под свою руку всей Империи, и не забыл призвать добровольцев вливаться в имперское войско.