В результате в дом приёмов вытянулась жидковатая очередь желающих повоевать за Императора, которая к концу дня дала в общей сложности шестьдесят пять конных дворян и их боевых слуг с огнестрельным и холодным оружием, и сто семнадцать пешцев, также по большей части неплохо вооруженных (включая три десятка стражников — остальных пришлось практически насильно оставить охранять город). Секрет такого небывалого энтузиазма крылся в мрачном выражении лица новоиспеченного министра торговли и финансов и в выдаваемых каждому присоединившемуся подъёмных. Впервые за последние дни удалось нормально умыться и лечь спать под крышей (ну, не всем, разумеется — дворянам, их ближникам и примерно двум сотням счастливчиков, кому достались места в трех трактирах, домах горожан и на сеновалах, и трём десяткам солдат, поместившихся в казарме. Ещё около сотни смогли найти место в пустующих амбарах). Императора и его свиту разместили в доме наместника — он был огромен, много больше, чем в Кармоне, так что места хватило всем. Дорант заснул, как только опустился на постель. Едва успел раздеться. Среди ночи его разбудила какая-то суматоха. Он продрал глаза, нацепил штаны и сапоги, схватил меч и вышел. В коридоре, у двери Императора, в тусклом свете свечи, закрепленной в настенном кенкете[25], кто-то возился, пыхтя и гукая. — Кто здесь? — Крикнул Дорант, выставив вперед меч. В ответ завозились ещё сильнее. Пришлось приблизиться, и тогда стало понятно, что на полу у императорской двери дерутся двое мальчишек. Дорант поставил меч к стене и разнял драчунов, прихватив за что попалось под руки. Один, поняв, кто перед ним, сразу перестал дергаться, и оказалось, что это Нери. Второй стал бешено вырываться, но после оплеухи тоже затих. Дорант подтащил обоих поближе к кенкету. — Ты кто? Что тут делаешь? — Грозно спросил он у незнакомого. Нери воскликнул: — Он к Императору хотел забраться! Я под дверью спал, он на меня наступил! У него нож был! — Не было у меня ножа! Я просто на Императора посмотреть хотел! — Ночью? — Удивился Дорант. Неизвестный снова задергался, вырываясь, и почти в этом преуспел, потому что рукав, за который держал его Дорант, вдруг оторвался по шву. Мальчишка рванул было по коридору, но Нери успел подставить ему ногу. Вокруг уже собрались вышедшие на шум Император, Харран, Калле и ещё кто-то из свиты — в темноте было не разобрать, так что сбежать пареньку уже точно не светило. Поднятый за шиворот и хорошо встряхнутый Дорантом, малец завопил: — Отпустите меня! Я брат Сину Папалазо! Нет, правда… троюродный… — добавил он упавшим голосом, заметив, что имя это никого не впечатлило. Принесли ещё свечей. При их свете стало видно, что мальчишка немного постарше Нери, что нос у него разбит и из него течет кровь, и что одет он в лохмотья, явно видавшие много больше чем одного хозяина. Ножа в коридоре и вправду не обнаружилось. Короткий допрос, в ходе которого паренек очень старался не расплакаться, показал, что зовут ночного пришельца Ердар, что он сирота, живет в доме наместника из милости, за что ходит за конями, что ему очень нужно было увидеть Императора (он упёрся и ни за что не говорил, зачем) и ничего плохого он не хотел. Малого сдали дежурному стражнику и велели запереть до утра, после чего все разошлись досыпать. 8 Наутро Дорант, которого мучило любопытство — кто ж такой этот Сину Папалазо, — отправил Калле поспрашивать местный люд. Оказалось, что персонаж этот весьма в окрестностях Моровера, и аж до побережья, известен, причём слава его была, мягко говоря, неоднозначной. Дорант даже не поверил сначала: он думал, что такое бывает только в пустых романах, которые так любят девицы вроде харрановой Маисси. Сину Папалазо был классический благородный разбойник, нападавший на купеческие обозы и дворянские кареты, грабивший, стараясь не убивать без нужды, и, по всеобщему убеждению прислуги и городских ремесленников, раздававший деньги бедным. Дорант знавал такие случаи. Обычно выяснялось, что деньги-то разбойник давал, да не из сочувствия к стесненным обстоятельствам, а за вполне определенные услуги: подслушать, разведать, перепродать что, и тому подобное. Означенный же Папалазо был известен ещё и тем, что всегда выручал своих людей и жестоко мстил, если их кто-то обижал. Калле пересказал несколько услышанных от кухонных мужиков случаев, сильно смахивавших на эпизоды из романа в изложении малограмотного человека. Дорант пожал плечами и потребовал привести мальца. Сам он сидел в малой столовой, где на чистой белой скатерти расставили перед ним блюдо со свежевыпеченными булочками, кусок окорока на доске, кувшин молока и сковороду с шипящей яичницей. По виду приведенного Ердара было сразу понятно, что он не ел давно, а в последний раз ел скудно и невкусно. Дорант велел принести пареньку чего-нибудь пожевать, а пока поделился одной из булочек и налил молока. Тот неуверенно взял — и заглотил еду с такой скоростью, что Доранту за него стало страшно. Тут малому принесли поесть, Дорант дал ему разрешение заняться блюдами и тоже принялся за свой завтрак. Позавтракав в молчании, они приступили к беседе. Точнее, Дорант принялся расспрашивать мальчишку. Осоловев от сытости, тот постепенно перестал бояться и рассказал много интересного. Прежде всего, к Императору ему надо было, чтобы, коснувшись Его Величества, получить от него малую долю удачи и везения. Оказывается, среди прислуги распространено было непоколебимое убеждение, что прикосновение к Императору, а в худшем случае к его одежде, приносит человеку счастье. Действительно, слуги-то Императора, которым дозволено было в столице касаться его самого, его одежды и личных вещей, всегда поголовно были дворянами, причем жаловалась эта привилегия не любому дворянину, а только лишь самым ближним, обычно из допущенных к государственным делам и доверенных. И даже «чёрная» прислуга из простолюдинов, которая занималась стиркой-уборкой, готовила еду и носила её к императорскому столу, жила покруче многих мелких дворян из провинции. И как тут не поверить в то, что прикосновение к Императору делает счастливым? А удача Ердару была необходима, потому что в доме наместника его невзлюбила некая Канна, старшая над прислугой (и, как понял Дорант, любовница вдового наместника). В чём была причина нелюбви, Ердар и сам понять не мог, но помыкала она им всячески, а ещё и других слуг поощряла, чтобы гоняли парня в хвост и в гриву. У него минуты свободной не было из-за них. А хотел Ердар на службу к какому-нибудь военному, потому что мечта у него в жизни была — стать боевым слугой, носить оружие, участвовать в битвах и быть героем. Как его отец, погибший в большой мятеж, или как Сину Папалазо. — Так ведь он же разбойник, твой Папалазо? — Так это он сейчас разбойник, потому что у него люди дуки Феса убили жену и отобрали дом, а был-то он боевым слугой у комеса Салтеры, а до того солдатом у него же в компаниде, как положено порядочному мужчине. Комеса Салтеры Дорант знал. Тот умер тому назад лет пять или шесть в своем доме в Акебаре. Не старый ещё был, многочисленные раны дали себя знать. Только за два года до смерти перестал он водить компаниду, присоединяя к Империи всё новые и новые куски. Достойный был дворянин, хорошо относившийся к своим солдатам. Дуку Меса Дорант тоже знал, но не лично: приходилось сталкиваться с его людьми. Дука Феса был из дома Аттоу, приехал в Марку не так давно, но уже показал себя хищником, который не гнушается ничего, если речь идет о прибыли. По слухам, из метрополии его вынудили уехать, потому что родне надоело, что он компрометирует семью. История Сину Папалазо напоминала пошлый роман всё больше и больше. Дорант знал, однако, много случаев, которые, опиши их досужий литератор в романе, любой читатель счёл бы невероятными и неправдоподобными. Мальчишку было жалко. Всего на год старше дочки. Наивный и беззащитный, но неглупый — судя по тому, что и как он рассказывал, и опредёленно не трус. И Дорант решил, что беды не будет, если он немного поможет парню. Не место сыну солдата в конюшне навоз выгребать. — Верхом ездить можешь? — Могу, — с удивлением отозвался Ердар. — Пойдёшь ко мне в услужение. Будешь приказы передавать, да и по мелочи, что скажу. Жалованья тебе золотой в месяц. А дальше всё только от тебя зависит. Ердар аж задохнулся: — Да я… Да для вас… — Полно, хватит. Найди Калле, это мой боевой слуга, скажи, что я тебя взял ему в помощь да вестовым. Глава 10. Интерлюдия третья 1 Мигло Аррас неторопливо шел сквозь обычную акебарскую толпу, опустив глаза так, что видел только грязную мостовую, усыпанную гнилой соломой и конскими яблоками. Поднимать глаза было бессмысленно, потому что на нём был серый от грязи плащ с глубоким капюшоном, закрывающим пол-лица. Плащ Вечно Кающегося[26]. Образ Вечно Кающегося — идеальный для маскировки. Во-первых, им положено в любую погоду ходить в таком плаще из грубой мешковины. Во-вторых, им нельзя иметь растительность на голове и лице, даже брови (ресницы позволяются), что сразу делает неузнаваемым мужчину, которого привыкли видеть с ухоженными бородой и усами — а только бесстыдные гаеры[27], развлекающие публику на площадях и в театрах, ходят с бритыми лицами. Дворянин, да и просто зажиточный человек, за растительностью на лице ухаживает, и если что и бреет, то чтобы её подчеркнуть и украсить. Деревенщины, и то бороду ровняют овечьими ножницами, чтобы в суп не лезла, но чтобы сбрить… Ещё, конечно, дикари, но, во-первых, у них на лице волосы практически не растут, а во-вторых, это же дикари. А ко всему тому Вечно Кающийся должен каждое утро с молитвою осыпать себя пеплом и золой, и тело своё, включая голову и лицо, покрывать теми же золой и пеплом, смешанными с небольшим количеством жира, дабы не забывать о жалкой своей греховности, а также о том, что все мы в прах обратимся. Их поэтому зовут в народе Пепельными. Так что, казалось бы, проще всего под этой личиной скрыться человеку, которого ищут. Но тут есть две тонкости: во-первых, те, кто ищут, не дурни и знают, что под личиною Вечно Кающегося может быть нужный им человек. Так что такой и будет прежде всего подозрителен. А во-вторых, устав Вечно Кающихся, их порядки и обычаи весьма сложны и запутанны, и человек опытный, да и просто внимательный, разоблачит самозванца с первых же слов. И вот он, человек опытный: — Благослови меня, грешный человек! Молодой ещё, тридцати нет. Дворянин, меч дорогой, в хороших новых ножнах, но рукоять сильно потёртая — упражняется. Две малых пиштоли за поясом. Борода заплетена в тугую короткую косичку по столичной моде, перевита простым чёрным ремешком, без украшений. Старый шрам на левой щеке. Незнакомый. Из личной стражи дуки Местроса, с ним прибыл. Эти — волки, не хуже людей самого Мигло, отборные, на любую задачу годятся. Был бы на месте Мигло другой человек, знакомый с Вечно Кающимися поверхностно — прокололся бы, скорее всего: волчий взгляд не оставляет сомнений, что знает, знает этот, со шрамом, все положенные по уставу Вечно Кающихся детали и тонкости. А вот и другие, в толпе, но рядом, с такими же цепкими взглядами. Но Мигло Аррас потому и оделся Вечно Кающимся, что вырос он в семье приходского священника, окормлявшего паству храма Матери Богов в Керроне Малом, где у Пепельных одна из трёх главных святынь. И с детства насмотрелся и наслушался он и проповедников, и учителей, и простых адептов. Так что, не задумываясь, делает он два положенных шага назад, сгибается в поясном поклоне и, не поднимая головы, тихо, но внятно, чтобы слышно было через уличный шум, говорит: