* * * Шагнув через порог в коридор за ним, Элизабет увидела справа и слева от себя ряды больших зарешеченных камер, а на его дальнем конце – глухую дверь изолятора. Двинулась дальше по полутемному коридору – старые люминесцентные трубки помигивали и пощелкивали над головой, отчего она сразу почувствовала себя неуютно. Место очень напоминало настоящую тюрьму, а для самой Лиз тюрьма становилась все более и более реальной. Низкие потолки. Тускло поблескивающий, словно пропотевший металл. Она не сводила глаз с двери изолятора, маячившей в торце коридора. Мрачноватое это было зрелище – сплошь стальная дверь с восьмидюймовым окошечком на уровне глаз. Изолятор предназначался для наркоманов, буйных и психически неустойчивых. Стены и пол здесь были обиты древней парусиной, прочно пропитавшейся мочой, кровью и всеми другими подобными жидкостями. Опасная для окружающих агрессия и открытое неповиновение – вот единственные законные причины, по которым сюда могли поместить Эдриена. Сдвинув шпингалет, Элизабет приоткрыла заслонку окошечка и заглянула в камеру. Почему-то затаила дыхание – молчание словно излучалось из окошка наружу. Никакого движения в камере. Ни единого звука, громче едва слышного шепота. А вот и Эдриен – в углу, на полу. Босиком. Без рубашки. Уткнулся лицом в колени. – Эдриен? В камере было темно, тусклый свет проникал внутрь лишь из-за головы Элизабет. Она опять позвала его по имени, и он поднял взгляд, моргая и прищуриваясь. – Кто там? – Это я, Лиз. Эдриен с трудом поднялся. – А с тобой кто? – Здесь только я. – Я слышал какие-то голоса. – Нет. – Элизабет бросила взгляд в начало коридора. – Больше никого. С трудом переставляя ноги, Эдриен прошаркал ближе. – Где твоя рубашка? А ботинки? Он неопределенно отмахнулся. – Тут жарко. Похоже на то. Кожа его блестела от пота, бусинки влаги набухли под глазами. Казалось, что какие-то части Эдриена безвозвратно утрачены. Интеллект. Бо́льшая часть его внимания, способности отслеживать обстановку. Он наклонил голову, и капельки пота покатились по его лицу. – Зачем ты здесь, Лиз? – Ты в порядке, Эдриен? Посмотри на меня! – Элизабет дала ему время, и он им воспользовался. Она заметила небольшое подергивание мускулов у него на плечах, легкое содрогание, приведшее к кашлю. – Что-то случилось после того, как тебя поместили сюда? Я знаю, что задерживали тебя жестко, но с тобой и тут плохо обращались? Прессовали? Угрожали тебе? Ты вроде… Элизабет не договорила, поскольку не хотела заканчивать мысль, что он вроде как уменьшился. – Темнота. Стены. – Эдриен с трудом выдавил улыбку. – Я не очень-то уютно себя чувствую в стесненных пространствах. – Клаустрофобия? – Типа того. Он попытался улыбнуться, но это превратилась в новый приступ кашля, в еще двадцать секунд содроганий. Ее взгляд переместился ему на грудь, скользнул по животу. – Господи, Эдриен!.. Он заметил, что она смотрит на шрамы, и отвернулся. Впрочем, спина выглядела ничуть не лучше груди. Сколько же их там было, этих бледных, почти белых линий? Двадцать пять? Сорок? – Эдриен… – Да ладно, ерунда. – Что они с тобой сделали? Он подхватил рубашку и кое-как натянул ее. – Говорю же, ерунда. Элизабет более внимательно пригляделась к его лицу и впервые обратила внимание, что выпирающие из-под кожи кости выстроены не так, как она помнила. В пустоте под левым глазом угнездилась тень. Нос тоже какой-то не совсем такой. Она бросила взгляд в начало коридора. У нее считаные секунды. Не больше. – Они уже допрашивали тебя насчет церкви? Эдриен уперся в дверь растопыренными ладонями, не поднимая головы. – Я думал, тебя отстранили. – Откуда ты об этом узнал? – Фрэнсис сказал. – А что еще он тебе сказал? – Чтобы держался от тебя подальше. Держал рот на замке и не втягивал тебя в свои проблемы. – Эдриен поднял взгляд, и вдруг все эти годы словно ветром сдуло. – Как бы там ни было, я ее не убивал. Он говорил про церковь, про новую жертву. – А Джулию Стрэндж? Впервые за все время Элизабет в принципе подвергла сомнению его невиновность, и момент затянулся – его челюсти напряглись, старые раны открылись. – Я ведь уже отсидел, разве не так? Его взгляд в тот момент был ясным и злым. Все тот же Эдриен. Ничего из этой кажущейся слабости. – Тебе надо было выступить на суде, – сказала она. – Надо было ответить на этот вопрос. – На этот вопрос… – Да. – А мне нужно отвечать на него сейчас? Слова прозвучали ровно, но взгляд был столь пронзительным, что в затылке у Элизабет застучало. Он знал, чего она хочет. Конечно же, знал. Каждый день на его процессе она ждала ответа на этот вопрос. Будет какое-то объяснение, думала она. Все обретет смысл. Но он так и не поднялся на свидетельскую трибуну. Вопрос остался без ответа. – Все же свелось к одному, так? – Эдриен внимательно посмотрел на нее. – К моей расцарапанной шее. К моей коже у нее под ногтями… – Невиновный человек обязательно это объяснил бы. – Тогда все было очень неоднозначно. – Так объясни сейчас. – Ты мне поможешь, если объясню? Вот оно, подумала она. Зэковские штучки, от которых ее предостерегал Бекетт. Манипуляция. Закос под невинную овечку. – Так почему твоя кожа оказалась под ногтями Джулии Стрэндж? Он отвернулся, стиснув зубы. – Говори, иначе я ухожу. – Это угроза? – Это условие. Эдриен вздохнул и покачал головой. Заговорив, он уже знал, как это прозвучит. – Я спал с ней. Пауза. Веки медленно опустились и опять поднялись. – У тебя была интрижка с Джулией Стрэндж? – У нас с Кэтрин все не ладилось… – Кэтрин была беременна.