На разделочной доске лежат отрубленные кисти рук и предплечья. Под столом – женский халат и нижнее белье. У холодильника стоит черный мусорный пакет, под которым виднеется расплывшаяся багровая лужа. Жена… Наверное… Я выхожу и закрываю дверь. Подтверждать догадку копанием в пакете, естественно, нет ни желания, ни необходимости. Может, головы и вовсе нет… – Да уж… За что он ее так… Хороший вопрос. Но ответ на него, вероятно, прост. Алкогольный дели́рий или «белочка». Алкогольный психоз, который буквально сводит человека с ума. Особенно по ночам, когда зрительные и слуховые галлюцинации могут довести вот до таких жестоких убийств… Голоса обращаются к пьянице, дразнят его, приказывают что-нибудь сделать, подталкивают к странным поступкам. Полностью увязнув в галлюцинациях, он начинает беседовать с этими голосами и приступает к активным действиям. Не у всех «белочка» протекает именно так, но у многих. В том, что Серега ловил иногда этого «зверька», я не сомневался – лично видел несколько приступов, да и поведение в целом, когда он напивался вусмерть. – Повод и не нужен. Достаточно идеи, галлюцинаций и голосов… – я замолкаю, обдумывая то, что эти клинические проявления есть и у меня. – Посмотрим в комнате. Может, патроны там? – Может… – Не забивай голову. Я не галлюцинация, поэтому… – А кто ты? Имя хоть есть? – я понимаю, что он вряд ли ответит, но попытка не пытка. Не первая и не последняя. Когда-нибудь Голос расскажет. – Имя есть. – Ладно. Молчи… Не до тебя все равно. Комната – шкаф. Я распахиваю дверцы. Рубашки, штаны и платья криво висят на вешалках, в коробках внизу женские потертые туфли и мужские ботинки, наверху куча каких-то газет, журналов и за всей этой макулатурой лежит прямоугольная коробочка. Я достаю ее – увесистая. Внутри, в углублениях черного бархата покоятся «финка НКВД» и ножны. Рукоять из дерева, S-образная гарда, хищное острие и блестящее, без единого пятнышка лезвие – такой нож был у моего деда и вызывал у меня неописуемый восторг каждый раз, когда он разрешал его просто подержать в руках. Кухонный нож я оставляю в коробочке, ножны убираю в карман, а вот финкой вооружаюсь. Она гораздо удобнее ложится в руку, приятная на ощупь – уверенности прибавляется. В комнате больше ничего полезного не попадается. Значит, пора возвращаться к Варе. Крадусь – покидаю квартиру Сереги. Крадусь – прохожу вдоль провода болгарки. Останавливаюсь – запах гниения выносится теперь из моей квартиры. Я замираю перед срезанной дверью. Вонь намного мощнее, чем там, у Сереги… Но это невозможно. Не могли же они все разлагаться с такой скоростью… Шаг – дверь лязгает под моим весом. Шаг – дверь лязгает еще раз. Шаг – я приближаюсь к кухне. Указательным и большим пальцами левой руки зажимаю ноздри и дышу ртом. Даже для моего обоняния это перебор. Захожу на кухню, и мой взгляд сразу приковывается к вздутым телам Диких… Трупный гигантизм? Невозможно… Он развивается к концу второй недели, а после их смерти не прошло и суток… В который раз я с трудом верю в то, что вижу. В то, что происходит… Но вот они лежат на моей кремовой плитке. Их фиолетовые лица, кажется, готовы лопнуть: веки набухли, глазные яблоки выступили из орбит, язык набух… Из носа вытекает сукровичная жидкость грязно-красного цвета… Однако в телах Сереги и лысого почти ничего не изменилось. Разложение идет обычным ходом. Да, если присмотреться, то… – Б-б-б-б… Что это? Я оглядываюсь назад, готовясь нанести удар ножом, но вижу лишь пустой коридор. – Б-б-б-б… Откуда это? Сердце разгоняется до сотни ударов в минуту. – Б-бм-м-м… Сто десять. Какое-то дрожащее мычащее заикание. Я слышу его. Словно кто-то пытается заговорить.