Так каждый сгинул, свой избрав удел: Иной тонул в огне, иной в волнах горел. Джон Донн. Горящий корабль [13] IX. Вероломство 49 Всемирный потоп сошел в самый сухой июль на памяти живущих; но ведь ни одна ревизионистская мечта об Армагеддоне не обходится без парадокса. Молния, сверкнувшая в ясном небе; плоть, превратившаяся в соль; кроткие, унаследовавшие землю, – все это маловероятные явления. Однако в том июле не произошло никаких впечатляющих перемен. В облаках не было видно небесных огней. Никаких дождей из саламандр или детей. Если ангелы приходили и уходили в тот месяц – раз случился ожидаемый потоп, – тогда это, как и самые настоящие Армагеддоны, метафора. Были, правда, некоторые причудливые случаи, о которых следует рассказать, но большинство из них произошло в захолустье, в плохо освещенных коридорах, на заброшенных пустошах, среди промокших от дождя матрасов и пепла старых костров. Они местные, почти частные. Их ударные волны в лучшем случае вызывали сплетни среди диких собак. Однако большинство этих чудес – игры, дожди и спасения – были с такой хитростью втиснуты за фасад обычной жизни, что только самые зоркие или те, кто искал невероятное, могли уловить проблеск апокалипсиса, показывающего свое великолепие выбеленному солнцем городу. 50 Город не приветствовал Марти с распростертыми объятиями, но он был рад раз и навсегда покинуть особняк, повернувшись спиной к старику и его безумию. Каковы бы ни были последствия его отъезда в долгосрочной перспективе – а ему придется очень тщательно обдумать, следует ли теперь сдаться, – у него, по крайней мере, есть передышка, время все обдумать. Туристический сезон в самом разгаре. Лондон переполнен туристами, что делало знакомые улицы незнакомыми. Первые два дня он просто бродил по городу, привыкая к тому, что снова свободен и не должен выполнять ничьи капризы. У него осталось очень мало денег, но при необходимости он мог взяться за тяжелую работу. Лето, и стройки изголодались по крепким рабочим лошадкам. Мысль о честном дневном труде в поте лица, оплаченном наличными, была привлекательна. Если понадобится, он продаст «ситроен», который забрал из Приюта в последнем и, вероятно, опрометчивом жесте протеста. После двух дней свободы его мысли вернулись к старой теме: Америка. Он вытатуировал ее на руке, как память о своих тюремных мечтах. Теперь, возможно, настало время воплотить мечту в реальность. В его воображении Канзас манил, его хлебные поля простирались до предела во всех направлениях, и в поле зрения не было ни одной вещи, сотворенной человеком. Там он будет в безопасности. Не только от полиции и Мамуляна, но и от истории, от историй, рассказываемых снова и снова, по кругу, во веки веков. В Канзасе ждет новая история, чье завершение ему неизвестно. И разве это не рабочее определение свободы, не испорченной европейской рукой и европейской определенностью? Чтобы не бродить по улицам, пока планируется побег, Марти нашел жилье в Килберне – грязную однокомнатную квартиру с туалетом двумя этажами ниже, которую делили, как сообщил ему хозяин, еще шесть человек. На самом деле в доме было по меньшей мере пятнадцать человек в семи комнатах, включая семью из четырех человек в одной. Плач младшего ребенка мешал ему спать, поэтому он вставал рано и уходил из дома на весь день, возвращаясь, только когда пабы закрывались, и то неохотно. Он успокаивал себя, что это ненадолго. Конечно, были проблемы с отъездом, не в последнюю очередь – получение паспорта с визовым штампом. Без него ему не позволили бы ступить на американскую землю. Обеспечение себя этими документами должно быть быстрой операцией. Насколько ему известно, о его срыве условно-досрочного освобождения доложил Уайтхед, и всем будет плевать на то, что расскажет Марти. Возможно, власти уже прочесывают улицы, ища его. На третий день июля, через полторы недели после отъезда из поместья, он решил взять судьбу за рога и навестить жилище Тоя. Несмотря на уверения Уайтхеда, что Билл мертв, Марти не терял надежды. Папа лгал и раньше, много раз: почему не в этом случае? Дом стоял в элегантном захолустье Пимлико; дорога с неброскими фасадами и дорогими автомобилями, стоящими вдоль узких тротуаров. Он звонил в дверь с полдюжины раз, но там не было никаких признаков жизни. На окнах нижнего этажа опущены жалюзи; в ящик засунут толстый клин почты – в основном рекламных проспектов. Он стоял на ступеньке, тупо глядя на дверь и зная, что она не откроется, когда на соседнем крыльце появилась женщина. Он был уверен, что это не хозяйка дома, а скорее уборщица. Ее загорелое лицо – кто не загорел этим жарким летом? – выражало с трудом сдерживаемый восторг гонца, принесшего дурные вести. – Простите. Могу я вам чем-нибудь помочь? – с надеждой спросила она. Он вдруг обрадовался, что пришел в дом в пиджаке и галстуке; эта женщина из тех, кто может сообщить в полицию о малейших подозрениях. – Я искал Билла, мистера Тоя. Она явно не одобряла его, если не его, то Тоя. – Его здесь нет. – Вы случайно не знаете, куда он уехал? – Никто не знает. Он просто ушел от нее. Взял и бросил. – Кого бросил? – Жену. Или… хм… подругу. Ее нашли там пару недель назад, разве вы не читали? Это было во всех газетах. У меня взяли интервью. Я сказала, да, сказала, что он был тот еще фрукт. – Должно быть, я пропустил. – Это было во всех газетах. В данный момент его разыскивают. – Мистера Тоя? – Отдел убийств. – Да ладно… – Так вы не репортер? – Нет. – Тогда я готова рассказать свою историю, если цена будет подходящей. Я столько всего могу рассказать. – Действительно. – Ясное дело, она была в ужасном состоянии… – Что вы имеете в виду? Помня о необходимости продать товар подороже, экономка не собиралась разглашать подробности, даже если бы знала их, в чем Марти сомневался. Но она была готова предложить дразнящий трейлер. – Увечья, – пообещала она, – мать родная не узнала бы. – Вы уверены? Подобное пятно на сертификате подлинности оскорбило женщину. – Она либо сама сделала это, либо кто-то другой сделал это с ней и держал ее там, запертой, истекающей кровью до смерти. Целыми днями. Запах, когда открыли дверь… Марти вновь услышал хлюпающий, потерянный голос, ответивший на телефонный звонок, и понял, что подруга Тоя уже была мертва, когда говорила. Изувеченная и мертвая, но воскрешенная как телефонистка, чтобы скрыть случившееся в течение полезного времени. Слова зазвучали в его ушах: «Кто это?» – спросила она, не так ли? Несмотря на жару и солнечный июльский день, его пробрала дрожь. Мамулян был здесь. Он переступил этот самый порог в поисках Тоя. Теперь Марти знал, что у него имелись счеты с Биллом; чего только не замышлял человек, пока гноились унижения, в обмен на такое насилие? Марти поймал на себе пристальный взгляд женщины. – С вами все в порядке? – спросила она. – Спасибо. Да. – Вам нужно немного поспать. У меня те же проблемы. В такие жаркие ночи нет покоя. Он еще раз поблагодарил ее и не оглядываясь поспешил прочь из дома. Слишком легко представить себе эти ужасы; они пришли без предупреждения, из ниоткуда. И они не собирались уходить. Не сейчас. С того момента память о Мамуляне не покидала его ни днем, ни ночью, ни беспокойной ночью. Он осознал (может, жизнь его сновидений, усеченная из-за бессонных ночей, отнимала время у бодрствования?) другой мир, парящий за пределами или фасадом реальности. Времени на увертки не было. Он должен уйти, забыть Уайтхеда, Карис и закон. Хитростью пробраться за границу, в Америку, любым доступным способом: туда, где реальность была реальностью, а сны оставались под веками, где им самое место. 51 Рэглан был экспертом в тонком искусстве подделки. Два телефонных звонка обнаружили его, и Марти заключил с ним сделку. Соответствующую визу можно было подделать в паспорте за умеренную плату. Если бы Марти мог взять с собой свою фотографию, работа была бы сделана за день, самое большее – за два. Пятнадцатое июля: месяц кипел на медленном огне, в нескольких градусах от точки кипения. Радио, ревущее из соседней комнаты, обещало такой же безукоризненно-голубой день, как и предыдущий, и еще один, предшествовавший ему. Даже не голубой, а белый. Небо в эти дни было ослепительно-белым. Марти отправился к Рэглану пораньше, отчасти чтобы избежать сильной жары, а отчасти потому, что ему не терпелось разобраться с подделкой, купить билет и уехать. Но дальше станции метро «Килберн-Хай-роуд» он не продвинулся. Именно там, на обложке «Дейли телеграф», он прочел заголовок: «Миллионер-затворник найден мертвым у себя дома». Под ним – портрет папы, молодого безбородого Уайтхеда, на пике внешности и влияния. Он купил газету и еще две, на первых полосах которых была напечатана эта история, и читал их, стоя посреди тротуара, в то время как измученные пассажиры толкали его локтями и ворчали, спускаясь по лестнице на станцию. «Сегодня было объявлено о смерти Джозефа Ньюзама Уайтхеда, миллионера, главы „Корпорации Уайтхед“, чья фармацевтическая компания до недавнего времени была одной из самых успешных в Западной Европе. Мистер Уайтхед, шестидесяти восьми лет, был найден вчера рано утром в своем убежище в Оксфордшире шофером. Считается, что он умер от сердечной недостаточности. Полиция утверждает, что никаких подозрительных обстоятельств нет. Некролог смотрите на седьмой странице».