Сердце чуть не разрывается от облегчения: еще один знак, что все идет как надо. Она заглядывает в окна гостиной. На полу растянулась Атара. Би заходит в дом. Собака поднимает морду, и Би успокаивает ее, погладив рукой. Она спешит по коридору в комнату Эмми, открывает дверь и проходит внутрь. Дочка спит, окутанная свечением ночника. Би подходит к ней, стараясь не потревожить. Ей хочется запечатлеть эту картину в памяти: сотворенную ею совершенную крошку, безмятежно спящую всего за мгновение до первой встречи со своей мамой. Ее глаза наполняются слезами. Вот это – любовь. Март, 2018 – Эмми, – шепчу, поторапливая, – Эмми, надень сапожки. Она смотрит на меня сонно, рассеянно. Я действую быстро: набрасываю ей на плечи куртку, грубовато просовываю ее руки в рукава. Это временно отвлекает ее. – Хочу спать, – говорит она, ничего не понимая. – И поспишь, обязательно поспишь, милая. Мы поедем в… – Бросаю взгляд через плечо, на закрытую дверь спальни, и прислушиваюсь, нет ли шагов или голосов в коридоре. – Мы поедем в путешествие. Все тебя ждут. Нужно только, чтобы ты обулась. Я хватаю ее сапожки и насильно пихаю ее ноги в резину. В ответ Эмми взвизгивает так громко, что у меня останавливается сердце. Черт с ними, с сапогами. Достаточно куртки. Набрасываю на голову Эмми капюшон. Она хнычет и извивается. А когда я беру ее на руки, малышка выходит из себя и визжит: – Нет! Нет! Нет! За окном свобода. Надеюсь, у меня достаточно форы. Я открываю дверь, выхожу в пустой коридор, и Эмми от внезапной смены обстановки смолкает. Мы доходим до входной двери, когда я слышу свое имя: – Ло? Загорается свет. Это Кейси. На ее лице лежит тень, и она смотрит на меня с Эмми так, будто уже видела такую картину. – Объясни это мне, – велит Лев. Фостер вырывает Эмми из моих рук и уносит в постель, утешительно шепча ей на ушко: – Все хорошо, малышка, это была забавная игра, а теперь пора баиньки. Кейси загораживает дверь, сложив руки на груди. Лев стоит у другой двери, между окон. Я устремляю взгляд в холодную ночь. Кейси позвонила ему в хижину, и я видела, как он с непроницаемым лицом вышел из-за деревьев. Раздаются шаги возвращающегося Фостера. Он заходит в комнату и тихо прикрывает за собой дверь. – Объясни это мне, Ло, – повторяет Лев. – Где Би? Он хмурится, переводит взгляд с Кейси на Фостера, возвращает внимание ко мне. Пересекает комнату. И чем ближе он подходит, тем сильнее, суматошнее бьется мое сердце. – Что с тобой случилось? – спрашивает Лев. Обхватывает мой подбородок пальцами и поворачивает из стороны в сторону, словно ища ответа на моем лице. Его прикосновение вызывает приступ паники, я едва дышу. Меня трясет. И он чувствует это. – Что случилось с Би? – спрашиваю я. – Что это за вопрос? Его прикосновение невыносимо. Я поднимаю руки, чтобы оттолкнуть Льва, но он перехватывает и стискивает мои запястья. Я кривлюсь от боли, и в ответ Лев усиливает хватку. – Я вижу тебя, – выдыхаю слабо. Он ни на секунду не отводит взгляда. – Не понимаю, о чем ты. – Что ты с ней сделал? Кейси позади тихо и насмешливо фыркает. – О чем она говорит? – не понимает Фостер. – Это Пол? – интересуется Лев. – Ты снова с ним говорила? – Снова? – ахает Кейси. – Она слаба, – объясняет им Лев, по-прежнему не отрывая от меня взгляда. – Многие придут под моим именем и прельстят тебя, Ло[37]. Кто сбил тебя с пути? Кто увел от меня? – Би. Лев отпускает меня. Я срываюсь с места и несусь к двери. – Фостер, – рявкает Лев. Руки Фостера хватают и удерживают меня. Бороться с ним бесполезно, и я обмякаю. Он дает мне соскользнуть на пол, позволяя осознать поражение, но не выпуская на свободу. Сапоги Льва пересекают комнату и резко останавливаются возле меня. – Где, – у меня надламывается голос, – моя сестра? – Мы ходим верою, а не виˆдением, Ло[38], – произносит Лев тихо, разочарованно. – И, принимая тебя в Проект, я знал, что ты слаба, но решил довериться твоему пути, по которому ты должна была идти с закрытыми глазами. Но ты не сделала этого. – Он приседает рядом со мной. – А сейчас ты закроешь глаза и пойдешь по моему пути. Он велит мне встать. Меня отводят в комнату раздумий. Заваливают на пол и крепко связывают руки. Мое сопротивление ни к чему не приводит. Они выключают свет и оставляют меня лежать в темноте. Я смотрю в окно, на движущуюся по небосводу луну, чей свет медленно пересекает мое тело. Я плачу. Во рту противный соленый вкус слез. Я жду. Открывается дверь. Дверной проем заполняет силуэт Льва. У него что-то в руках, но я не успеваю разглядеть, что именно, поскольку он аккуратно притворяет дверь и ставит принесенное на столик в углу. С минуту Лев смотрит на меня сверху вниз, а потом опускается рядом со мной на колени и начинает расстегивать мою рубашку. – Нет, – со стоном выдыхаю я. – Это хорошо, что ты боишься, – спокойно отзывается он, – боязнь кары божьей – начало познания. Глупое презрение мудрости и наставлений… – Ты не бог, – прерываю его я. Он долго смотрит на меня, затем убирает с моего лица волосы, словно бы утешая. Я пытаюсь увернуться, но мешают путы на руках, с которыми я ощущаю себя умирающим в корчах животным. – Ты должна постичь страдания, Ло, – говорит Лев. – Ты думаешь, что они знакомы тебе, но это не так. Страдания без веры извращают, поглощают человека. Пережитая боль заставляет причинять боль другим, а это ведет к греху. И человек отворачивается от божьей благодати. Но если в твоем сердце вера, то страдания сделают тебя сильнее, спокойнее, цельнее. Так случилось со мной. Бог не покинет тебя в боли, он проведет тебя через нее. Когда я ездил в Индиану и в последний раз испытал ненависть матери, бог провел меня через нее. И сделал меня совершенным. Он вытаскивает из заднего кармана джинсов то, что я сначала ошибочно принимаю за маркер. Однако предмет больше и толще. Лев снимает с него крышку, и я вижу два маленьких провода, сведенных на конце в идеальную точку. Лев нажимает кнопку, и они начинают светиться. Он приподнимает край рубашки и изучает мою кожу – после аварии на ней полно шрамов, но они не такие явные, как на лице. А следом без предупреждения прижимает коагулятор[39] к моему животу. Секунду я ничего не ощущаю, а потом плоть опаляет жгучая нестерпимая боль, от которой тело пытается избавиться. Я конвульсивно дергаюсь и извиваюсь. Лев давит на мои плечи ладонями, пока не затихаю. И тогда он метит меня снова и снова, и воздух наполняет тошнотворный сладковатый запах. Сначала я даже не осознаю, что этот запах исходит от меня. Я горю. К концу пытки я задыхаюсь. Перед глазами стоит живот Льва в ожогах. Живот Роба в ожогах. Мой собственный живот. Лев опускает прижигающую ручку. По моему лицу текут слезы. Он вытирает одну из них, проходится пальцами по шраму. – Я знаю, Ло, тебе больно. Но не прошу тебя выдержать больше того, что выдержал сам. Я закрываю веки, сглатываю вставший в горле ком, пытаюсь восстановить дыхание. – Ты и с Би это делал? Лев не отвечает, и я опять плачу: мысль о том, что через это прошла сестра, невыносимее перенесенной боли, поскольку я теперь знаю – она прошла через это, считая, что в этом мире никому не нужна. Би была так одинока. Лев тянется к столику за принесенным предметом, и я наконец вижу, что это чайник. Он ставит чайник на полу возле себя, и я чувствую его жар. – О боже. Пожалуйста, пожалуйста… Пожалуйста, не надо… Лев приближает свое лицо к моему, прижимается к моему лбу своим. – Я делаю это не с тобой. Я делаю это для тебя. Я обнажаю твою душу, как обнажили мою, и в следующие тридцать часов тебе явится бог. Таким был мой путь. И это мой дар тебе. Он выпрямляется, берет чайник, несколько секунд рассматривает его и поднимает надо мной. – Нет, нет, нет, нет…