Иногда Би просыпается посреди ночи, думая, что дочь ее зовет, и тело безотчетно, инстинктивно реагировало на ее зов. Но Эмми никогда не позовет свою маму. Это цена, заплаченная за то, что Лев простер над Эмми свои руки и вернул к жизни, когда она была на грани. Это цена, заплаченная за грех Би. Эмми живет уже почти три года. И за эти годы она стала чрезвычайно живой, красивой и любознательной девчушкой. В те редкие и бесценные ночи, которые Би крадет у Льва, в те ночи, когда он, наработавшись до изнеможения, погружается в глубокий беспробудный сон, она тихонько прокрадывается в спальню Эмми и любуется дочерью, стоя над ее кроваткой. – Мама… мамочка… мамуля… – шепчет Би. Но ее усилия тщетны. Это такая малая цена, уговаривает себя Би. Она умерла бы сотню, тысячу, миллион раз ради дочери, попроси Лев ее сделать это. Он же, полный великодушия, не просил. И позже она пожалела об этом. Март, 2018 Я не чувствую тепла рядом с собой, не чувствую Льва. Открываю глаза. Постель холодна, скомканное покрывало лежит у ног. Я медленно переворачиваюсь и вижу Льва: он стоит в центре комнаты и смотрит в мобильный. Заливающий его лицо утренний свет придает коже красивый золотистый оттенок. Зову Льва шепотом, но он не отвечает, не сводя взгляда с телефона. Его молчание тревожит. Я тихо выскальзываю из постели и подхожу к нему. Пол холодит босые ноги, по обнаженному телу бегут мурашки. Мне хочется согреться, хочется, чтобы Лев меня согрел. Я касаюсь его лица пальцами и поворачиваю к себе. Что-то случилось. Лев протягивает мне свой мобильный, стремительно пересекает комнату и выходит, закрывая за собой дверь. Я смотрю на экран телефона, открытый на веб-странице «СВО», под логотипом которой стоит свежий заголовок. У меня останавливается сердце. «НУТРО ПРОЕКТА ”ЕДИНСТВО”: ЖЕСТОКИЕ РИТУАЛЫ, ФИЗИЧЕСКОЕ И ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ ОПРЕДЕЛЯЮТ ВНУТРЕННЮЮ ЖИЗНЬ ОДНОЙ ИЗ САМЫХ ОБОЖАЕМЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ НА СЕВЕРЕ ШТАТА НЬЮ-ЙОРК». Проматываю большим пальцем статью, пытаясь вникнуть в слова. «СВО» отличается политикой чрезвычайно разумного использования анонимных источников…» «Предоставленная вам информация проверена…» «Статья, которую вы сейчас прочитаете, написана человеком, чье имя открывать нельзя, но он не понаслышке знаком с внутренней работой Проекта ”Единство”». Я выхожу ко Льву, раздетая, мерзнущая на утреннем холоде. Он поворачивается ко мне. Скользит взглядом по моему телу, пока я пристально разглядываю его лицо. Кажется, я вижу его сейчас таким, каким не видела раньше: мальчиком, которым он когда-то был, находившимся во власти материнской ярости, страдавшим от нее, страдавшим каждый божий день его жизни, но, несмотря на это, сумевшим найти мир, достойный спасения. А ведь он был обычным ребенком. – Ты не веришь в это? – спрашивает Лев. – Правда? Я прижимаю ладони к его лицу, не позволяя напечатанной в статье лжи заполнить пространство между нами. И говорю, что верю только в то, что вижу. Последние семьдесят два часа были сущим кошмаром. Статья «СВО» вот уже сутки возглавляет рейтинг самых актуальных тем в Твиттере. Реакция общественности смахивает на театр абсурда. «Ассошиэйтед Пресс»[28] подхватило эстафету. Журнал «Вайс» празднует победу. Нью-йоркские представители СМИ облепили все три центра «Единства», отпугивая голодных и замерзающих, цепляясь к любому члену Проекта, желающему пробиться через их толпу к нуждающимся. Кейси отвечает на звонки всех, кто связан с Проектом: консультантов, докторов, наставников, преподавателей. Все боятся быть обвиненными в соучастии, не имея больше силы убеждения. Лев говорит, что Проект «Единство» всегда противостоял этому миру. Я тихонько стою у кабинета Кейси, слушая, как они перечисляют возможные негативные последствия и дают указания членам «Единства»: как вести себя с прессой (ничего не говорить); что делать с запланированными на весну программами помощи (подождать с ними, пока не пройдет все худшее – если пройдет, – или пока отнести их к своим потерям). Пол шлет мне сообщение за сообщением, спрашивает, что я думаю о статье, и поздравляет, хотя я не имею к ней никакого отношения. Он хочет встретиться со мной, поговорить. Ему есть что сказать мне, и, по его мнению, я хочу это услышать. Я ему не отвечаю. Лев опять выбирает молчание, и, опубликуй статью о нем «Вайс», это могло бы прокатить. Однако я видела, как рождались движения и как они умирали из-за СМИ. Когда вот так попадаешь на крючок прессы, оправиться очень сложно, даже почти невозможно. – Вам нужно опубликовать пресс-релиз, – говорю я, входя в кабинет, поскольку стоять и ничего не делать уже невыносимо. Все смотрят на меня. – Полное опровержение. – Это расценят как признание вины, – отвечает Кейси. – Проблема в том, что в этой статье достаточно правды, чтобы мы могли ее полностью опровергнуть. Да, у нас есть комната раздумий, но мы не ведем учет записям с аттестации и не храним их как гарант того, что члены Проекта не покинут его. Аттестация сродни исповеди в католической церкви. Да, мы проводим собрания, на которых отчитываемся друг перед другом и совместно решаем конфликты, но мы не истязаем друг друга. В данный момент наиболее частые поисковые запросы наряду с Проектом «Единство»: «Храм народов»[29], «Джонстаун»[30], «Пыль и звезды», «Ветвь Дави- дова» [31], «Рай». В этой дискуссии нет места для нюансов. Вступив в нее, мы ничего не выиграем. – А если я все же напишу очерк как противоположную точку зрения? Вам нужен голос человека, думавшего о «Единстве» только плохое, но изменившего свое мнение. И это я. Так журнал «Вэнити Фэйр» помог своей статьей Монике Левински, а фильм «Тоня против всех» – Тоне Хардинг. Вам нужно лишь очистить имя Проекта… – Я – искупитель. Резкость в голосе Льва задевает, и я болезненно морщусь. Увидев это, он извиняется взглядом, смягчается: – Я не буду искать искупления, не совершив ничего предосудительного. Я отвечу перед Богом, Ло. И Бог сохранит нас. Я устремляю взгляд в окно, расположенное за письменным столом Кейси: на жутковатые в ночи силуэты сосен и скрытое за ними озеро. Потираю лоб. – Не понимаю, зачем кому-то поступать так с вами. – Статья написана для того, чтобы легшее на нас пятно позора положило конец благим делам. Без них не будет и Проекта, – отвечает Лев. – Это место – Царство Небесное. Вполне естественно, что кто-то хочет завладеть им. А если завладеть не получится – разрушить. – Нужно дать опровержение, – замечает Кейси. – Без него разрешить ситуацию не выйдет. Звонит ее мобильный. Она коротко и сжато отвечает на чьи-то вопросы, а потом с ее и так бледного лица сходят все краски. Нажав отбой, Кейси безучастно смотрит в одну точку. – Кейси? – подходит к ней Лев. – На нас подал в суд Артур Льюис, – объясняет она. Лев уходит из кабинета, хлопнув дверью. Я поворачиваюсь к Кейси. Мы обе совершенно потеряны. Заплакав, она прячет лицо в ладонях. Мне тяжело видеть ее в таком состоянии, да и саму меня охватывает мучительная тревога. Полгода назад я и подумать не могла, что это место принесет мне что-то хорошее, не говоря уже о том, что, кроме него, у меня ничего хорошего и не будет. А теперь… Кейси опускает руки и, сделав глубокий вдох, пытается совладать с собой – насколько это возможно. А потом признается: – Не знаю даже, почему меня это так поражает. – Что именно? – Происходящее. Когда в мире появляется что-то хорошее, люди хотят его отобрать. Когда есть что-то чистое, они хотят его опорочить. – Кейси вытирает глаза. – Проект держит зеркало, в котором отражаются все мировые пороки, и мир хочет его разбить. Мы существуем вопреки миру, Ло, а не благодаря ему. * * * Происходящее не должно затрагивать некоторые вещи. Укладывание на ночь Эмми – одна из них. Я теперь часть этого вечернего ритуала. Втиснулась в него, настояв на том, что мне необходимо пожелать Эмми спокойной ночи, поскольку ей нужно услышать от меня обещание, что утром я по-прежнему буду рядом. Но, возможно, это обещание гораздо больше нужно мне самой. Мы располагаемся в кресле в углу ее комнаты. Стоя на моих коленях, Эмми проводит крохотными пухленькими пальчиками по корешкам иллюстрированных книг, находящихся на полке за мной, выбирает одну из них и дает мне. Надеюсь, она не чувствует моего напряжения. Не слышит волнения в моем голосе во время чтения. Не замечает дрожи в моих руках. Сначала я очень стеснялась, и от моей неловкости истории, слетая с моих губ, умирали. Теперь я изо всех сил пытаюсь оживить их для Эмми, и она вознаграждает меня забавными, чудными и неожиданными вопросами. Она напоминает мне меня. Ребенком я ходила, до краев переполненная вопросами, которые боялась задать. Разница лишь в том, что Эмми не боится их задавать. Это у нее от Би. Иногда я сама спрашиваю ее о том, что мы читаем: «Кто это?», «Какой это цвет?» И она отвечает, причем всегда правильно, потому что внимательно слушает меня, и каждый раз, когда я останавливаюсь, чтобы это осмыслить, меня переполняют эмоции. Эмми обожает, когда я говорю, что ее ответ верный. Да я сама это обожаю! Я создаю наши совместные воспоминания, вплетаю себя в ткань ее жизни. Не позволю ни единой тени упасть на ее яркий свет. – Завтра, – спрыгивает с моих коленей Эмми, – я буду рисовать. – Да? – Я ставлю книгу на полку. – И что же ты будешь рисовать? – Жуткие труселя![32] Она заливается смехом, без сомнения вдохновленная прочитанным. – Что еще за жуткие труселя? – спрашивает Лев, входя в комнату. Эмми начинает рассказывать ему об их жутковатом зеленом свечении, но Лев подхватывает ее на руки и кружит самолетиком – к бешеному восторгу малышки. Потом бухает ее на подушки с аварийной посадкой, вытаскивает из-под нее одеяло и бережно укрывает. В уголке горит ночная лампа – Эмми, как и я в ее возрасте, боится темноты. – До завтра? – Мой голос предательски надламывается.