Они действительно не обладали никакими специальными навыками, так что энтузиазм, который охватил Марго, когда она узнала, что близнецы явились прямиком из жерла Кукольного театра, быстро иссяк. Их приставили к самой незамысловатой работе – слоняться по залу, впечатляя своим видом, и разводить гостей заведения на выпивку. Вспомнив это, Герман мрачно добавил: – Только вот я думаю, что ничего у него не выйдет. Там серьёзный бизнес. А он кто? Подумаешь, сшил пару футболок. Это ничего не стоит. Они брели по пустыне, запутывая следы. На этом настаивала Лера. – Ихняя учётная система тебя не берёт, – объясняла она. – Не может понять, откуда ты подключился. – Разве так бывает? – Бывает, как видишь. У всяких обдолбанных и у шизиков в период обострений. Идентификационный химеризм, так это называется. – Зачем же прятаться? Надо, наверное, позвонить в техподдержку, объяснить, как есть… – Только попробуй! – Но почему, Лера? Я ведь не наркоман и не больной, какой от меня вред? – А что мы за лицензионный доступ не платили – это ты забыл, да? Тебя заблокируют, и меня заодно – за пособничество. Оштрафуют хозяина точки, и он мне голову свернёт. Блокировки Герман боялся больше смерти, поэтому готов был блуждать по пустыне хоть целую вечность. Здесь у него стали выходить первые иллюзии. Созданные из песка кривобокие человечки танцевали и ходили колесом. Примитив, но Лера осталась довольна. – А ты не бесполезный, – сказала она. Может, и так, но для проникновения за стену этого было недостаточно. Требовалось внушение посерьёзнее, чтобы не выдать себя. Он быстро забыл, что был счастлив одной только возможностью побыть отдельно от брата. Переплетения крыш и мостиков Оазиса очаровали Германа, и ему хотелось видеть их не издалека, а так, словно он тоже имеет на это право. Лера взялась помогать. А так как движущей силой Эйфориума было воображение, то помощь заключалась в том, что девушка представляла, будто у Германа ничего не выйдет, в то время как Герман изо всех сил пытался представить, что отражается в зеркалах. – Это немыслимо, – жаловался он. – Как у меня получится что-то тебе показать, если ты не хочешь этого видеть? – Как тогда ты собираешься обойти сервисную службу? Стелу на проходной питает воля администраторов Оазиса – матёрых тварей, которые не верят ни в бога, ни в чёрта, и уж конечно не верят собственным глазам. Они сами тебе что угодно внушат. А пока Герман не может отвести глаза одной-единственной девчонке, об Оазисе пусть и не мечтает, так Лера ему и сказала. И посоветовала посмотреть какие-нибудь фотографии для вдохновения. К удивлению Германа, таких нашлось немало, особенно по тегам #сонразума и #глазасмотрящего. Правда большинство из фотографий были явно постановочными: наигранные позы, неестественный блеск в глазах и почему-то – вывернутая наизнанку одежда. Так не бывает. Со стороны подключение смотрится неприглядно. Как припадок. С Лерой Герман своими соображениями не поделился. Сказал только, что совету последовал и фотографии посмотрел. – Что же, – сказала она, сплюнув под ноги, – давай посмотрим, что из этого выйдет. Плевок, зашипев, раскалился добела и загустел. Лера преобразовала его в зеркало и заставила взлететь. Оно повисло в воздухе, удерживаемое её волей и волей Германа. Он посмотрел в зеркало и без особой надежды на успех вспомнил своё отражение. Забрезжили какие-то разрозненные образы, пыль на полу актового зала… – Эй! – позвала Лера. Герман взглянул на неё вопросительно. Лера подмигнула ему и, не прикасаясь, одним взглядом толкнула его в грудь. Герман потерял равновесие и упал. Зеркало рухнуло рядом, взметнув песок. Раздался торжествующий Лерин смех. – Так нечестно! – воскликнул Герман. – Так запрети мне. – Запрещаю, – проворчал он, отряхиваясь. – Нет так. Заставь меня силой воли. – Ты так говоришь, как будто это проще простого. – Это так же просто, как удержать руку человека, который на тебя замахивается. Герман вспомнил, как Серёжа ударил его в лицо в день, когда они потеряли Грёза и промолчал. – Ты должен поверить, что я тоже это вижу. Сильнее, чем я верю в то, что ты не сможешь меня провести. Тогда всё и случится. У тебя обязательно получится, – ободряюще сказала Лера и сменила тему: – Что касается этого Дома мод. Сдаётся мне, это какая-то шарашкина контора. Сидят гастарбайтеры в подвале и пришивают к китайскому барахлу фирменные ярлыки. Ты бы поискал про них в Интернете, а? 11. Герман поискал, но после того, как брату перезвонили и пригласили на собеседование. Елисеев оказался молодым человеком, сброшенным с папиного довольствия за свойственные обеспеченной юности прегрешения. Светская хроника упоминала драки, пьянки, уличные гонки, переодевание в нацистскую форму… – Пособничество террористам и содомский грех, – с преувеличенной серьёзностью добавлял Сергей, и становилось очевидно, что доводы Германа до него не доходят. Впав в немилость судьбы, Елисеев вспомнил, что когда ему в наследство перепала швейная фабрика. Он продал машину, снял офис и пытался что-то представлять собой в глазах папы и всего остального мира. После того, как Елисеев-папа отозвал своего управляющего, фабрика функционировала по инерции. Фотографии продукции прилагались: халаты и полотенца. – Да ты сам посмотри на это убожество! – кричал Герман, потрясая телефоном. – Ты что, будешь шить халаты и полотенца? – Буду, если понадобится. Высшее общество северного города с огромным любопытством следило за трепыханиями Елисеева и отнюдь ему не симпатизировало. Главный недостаток молодого человека, заключался, конечно, в том, что он приехал из Москвы. Дальше уже шли ненадёжность, неорганизованность, лень и всё остальное. Это был не вариант, что Герман и пытался втолковать брату. Тот, тем временем, переодевал уже третью футболку. Герману они казались совершенно одинаковыми, но Сергей задался целью перемерять их все, с пристрастием разглядывая себя в зеркале. Эскизы валялись на полу. Отвлекаясь от примерки, брат выдёргивал то один, то другой из них и складывал в папку в каком-то, только ему ведомом, порядке. – Он всего лишь богатый бездельник. Он наиграется и бросит бизнес, а с чем останешься ты? – С опытом и полезными знакомствами. По крайней мере, сделаю за это время нормальное портфолио. – Надо же, какой ты расчётливый! Ты не думал, что этот Елисеев тоже не дурак? Не боишься, что он просто хочет использовать твоё уродство, чтобы привлечь внимание к своему так называемом Дому моды?! – вспылил Герман и тут же осёкся. – Я… не то хотел сказать. Не то! Брат запрокинул голову и искренне, от всей души рассмеялся. – Конечно же, ты хотел сказать именно это, братик, – ответил он. – Боюсь ли я? Да я только на это и надеюсь! Потому что этой мой единственный шанс. Или ты предлагаешь подождать, пока сама Шанель восстанет из мёртвых и лично явится в мастерскую у нас на районе, твою мать?! Холл бизнес-центра, в котором Елисеев арендовал офис, выглядел как иллюстрация из журнала о лучшей жизни. Самая маленькая из рыбок в здешнем аквариуме стоила дороже, чем весь прикид близнецов. Молоденькая администратор смотрела на них в неприкрытом ужасе. Герман сверлил её взглядом в ответ и угрюмо размышлял о том, что если она станет их фотографировать, то он отнимет телефон и утопит его в аквариуме. Неизвестно, чем бы закончилось это молчаливое противостояние, но тут появилась Даша. В её присутствии Герман чувствовал себя гораздо лучше, будто под присмотром доброй воспитательницы. Панорамный лифт вознёс их над амфитеатром пластиковых офисных клетушек в высокий чертог, где пахло неоконченным ремонтом и, кроме представительства фабрики, ничего не было. Переступая через строительный мусор, Даша провела близнецов к двери с табличкой «ИП Елисеев». Вошли. Возле двери стоял демонстрационный стенд с образцами ткани. Это была RGB-цветовая модель, составленная из двухсот пятидесяти шести лоскутов разной плотности и фактуры: розовый плюш, хайпора цвета хаки, воздушный газ оттенка фэр-блонд, индиговый латекс с залёгшей в складке матовой тенью; каждый лоскут в своём целлофановом кармане. Молодой мужчина повернулся к ним от окна. В жизни он выглядел ещё лучше, чем на фотографиях из светской хроники, на которых обнимал то сестру знаменитого теннисиста, то племянницу пресс-секретаря, то обеих сразу. Мало того, что он родился с золотой ложкой, так ещё был до обидного хорош собой, этот Елисеев. Герман вдруг почувствовал, что страшно ему завидует. И брат это понял, что, конечно, всё осложняло. – Вот, Шура… ммм… Александр Александрович, это и есть Серёжа Шапура. Ученик портного, о котором я рассказывала, – представила Даша. Она демонстративно положила руку близнецам на левое плечо, чтобы Елисеев не перепутал, кто их них Серёжа, а кто – его бесталанный брат. Судя по глуповатому выражению лица Елисеева, Даша объясняла это не раз, но Шура как-то не вникал. – Очень приятно, – ответил он и, приподнявшись с места, протянул близнецам руку. У него оказалось твёрдое рукопожатие и открытая, довольно обаятельная улыбка. Зависть достигла точки кипения. Оба, Даша и Елисеев, смотрели на Сергея очень благожелательно. В воздухе разливались мёд и елей. Сергей положил на стол папку с эскизами. Елисеев листал, Серёжа волновался.