Он принялся ожесточённо тереть глаза, как будто в них попал песок. Набивал себе цену, конечно – Герман достаточно освоился в Эйфориуме, чтобы разобраться: здесь всё запрограммировано так, чтобы не причинять дискомфорта. – Я думал, что застрял в этой поганой пустыне навсегда! А ты… – А я сбежала с денежками, – скучающе перебила Лера. – Можешь не продолжать. – Я даже не знаю, есть ли отсюда выход, и где он находится! А если тебя удар хватит – ну, по-настоящему?! Ты об этом подумала? – Только не плачь. Я установила таймер на два часа. Если к этому времени сеанс не закончится, то подключение прервётся, и ты придёшь в чувство. – Откуда мне было знать?! – А о том, что в соответствии с заводскими настройками безопасности, подключение и так автоматически прерывается каждые двенадцать часов, как и в случае панической атаки, ты тоже не знал? Ну и кто тебе доктор! Теряя терпение, Лера повернулась к Герману. Её глаза метали молнии. Герман не сомневался, что если он до неё дотронется, то снова ощутит слабый электрический разряд, от которого встают дыбом волоски на руках. – А ты что встал? Долго мне ещё с вами возиться? Распаковывай эйфы! Он растерянно захлопал глазами. Тогда Лера раздражённо отобрала своё кольцо и, поймав свет, направила на Германа. Пропущенный через кристалл, луч просвечивал его, как рентген. – Всё самой надо делать, – пробормотала Лера и, высветив у Германа уплотнение в груди, добавила: – Во внутреннем кармане. Доставай. Герман расстегнул куртку, но достать ничего не успел. Из кармана выплыл шар, похожий на одну из Серёжиных пуговиц, только во много раз больше. Герман поймал его и поднёс к лицу, пытаясь встретиться взглядом с лоснящейся серо-голубой радужкой – шар был из тех объектов, с которыми можно взаимодействовать. – Не своди глаза к переносице, – посоветовала Лера. – Смотри как бы сквозь него. Как будто выглядываешь в окно, а за спиной у тебя источник света, который отражается в стекле, и ты это отражение рассматриваешь. Это сработало. Шар треснул. Лера забрала его и разбила, как яйцо. На песок выплеснулась дымка, густая и нежная, с редкими электрическими прожилками. Она заволокла всё до самого горизонта, а потом стала уходить в червоточину, как вода уходит в слив, до тех пор, пока пустыня не обмелела. Когда Герман пришёл в себя, Лера громко спорила по телефону с маникюрщицей. Сначала они не могли договориться о цене, потом – о времени, но ни одна, ни другая не собирались сдаваться. В пепельнице лежало уже три окурка с фильтрами кислотных расцветок и сигарета, нервно сломанная пополам. Одна рука у близнецов так и осталась развязанной. Герман справился со второй лентой сам. На цыпочках вышел из комнаты и обулся. Оглянулся. Лера разговаривала, отвернувшись к окну. На ней была майка на тонких красных бретельках, из-под которых виднелись широкие лямки бюстгальтера, на шее под волосами – полустёртая переводная картинка. Джинсовая рубашка висела на спинке эйфона. Герман вышел, осторожно захлопнув за собой дверь. У него было такое чувство, будто в его жизни всё уже произошло, и больше ничего интересного не будет. Ночной воздух охладил разгорячённое лицо. Герман поправил капюшон и закурил. – Я не имею ни малейшего представления, где мы находимся, а ты? – Геолокацию не пробовал включать? – ворчливо отозвался брат. Сумерки натянуто зазвенели. Сергей посмотрел по сторонам и добавил изменившимся голосом: – Кто-то идёт. На близнецов выпрыгнула Лера, запыхавшаяся и сердитая, и толкнула их в грудь. Волосы девушки растрепались, джинсовая рубашка висела на одном плече. – Герман, я тебе ору от самого подъезда, ты глухой?! – Что случилось? – Я за такси заплатила из своего кармана. Мы так не договаривались! Он достал из кармана несколько купюр и не глядя протянул ей. Пока девушка пересчитывала деньги, Герман направился к подмигивающему витринами круглосуточному магазину, чтобы вызвать к нему такси. – Да стой ты, психический! Лера схватила его за руку и пошла рядом, подстраиваясь под его походку. Герман почувствовал, как запястье каменеет, как будто брат еле сдерживается, чтобы не сбросить ладонь девушки. – Ты чего, Лера? Она улыбнулась. На щеках выступили ямочки, которые придавали девушке совсем юный вид, будто она была не старше близнецов. – Слушай… А давай ещё как-нибудь увидимся, сходим куда-нибудь? Герман встал, как вкопанный. Некстати вспомнилось, как хвастаются в гримёрке «Сна Ктулху» старшие коллеги – мол, для некоторых тёлок трахнуться с уродом всё равно, что с негром: экзотика. – Ты меня клеишь, что ли? – простодушно спросил он. Лера выпустила его руку так резко, будто обожглась. – Тьфу на тебя, Герман! Просто актовые залы гораздо охотнее сдают парочкам. Чтобы соседи думали, что это почасовая аренда для разврата, и не стуканули, куда надо, понятно? А у меня как раз нет компаньона. Вот я и подумала… Ты как, не против повторить? 10. Так у Германа появилась приятельница, с которой его не связал суровой нитью сиротский приют, а значит – настоящая. Они созванивались раз или два в неделю. Близнецы приезжали в парк. Герман издалека отыскивал Леру взглядом в чёрной и крикливой, как стая галок, толпе, засидевшей парапет фонтана, и отступал под укрытие деревьев. Смеркалось, и ветки опускались почти до земли. Лера всегда подходила сама. И не имело значения, что она спрыгивала с чьих-то колен, отряхивалась от чьих-то рук. Сергей с ухмылкой в голосе повторял, что ему с ней «всё понятно». А что понятно-то? Они всегда уезжали вместе по одному из адресов, где бил волшебный источник. И то, как солнце гасло у Леры в волосах, когда она шла навстречу Герману, было очень красиво. Их встречи как-то быстро стали регулярными. Без них Герман навряд ли снёс бы всё, что на него свалилось – пытку пробуждением, унизительное служение в клубе и дядю Толю. Дядей Толей звали портного, владеющего крошечной мастерской в цокольном этаже здания напротив «Сна Ктулху». Мастерская работала круглосуточно. Она была ориентирована на клубную молодёжь: пришить отлетевшую пуговицу, пристрочить оторванный в толчее дискотеки подол. Как говорил Серёжа, понятие fast fashion здесь раскрывалось с неожиданной стороны. Дядя Толя правил маленьким бизнесом уверенной рукой. В своё время его не удалось вышибить с лакомого места возле набережной ни городским службам, ни чёрным риэлторам. Столкновение с последними стоило дяде Толе глаза, но портной и это обратил в свою пользу, вооружившись протезом со встроенным оптическим микроскопом. А железный зуб, чтобы перекусывать нити любой толщины, у дяди Толи имелся и до этого. Был он, в сущности, неплохой мужик, но очень уж любил ввернуть сакраментальное «Одна голова хорошо, а две лучше», за что Герман его невзлюбил. В пику брату Сергей водил с дядей Толей демонстративное знакомство. Мозолил глаза до тех пор, пока портной не отвёл его в подсобку и не поручил какую-то мелкую работу. – Да он просто убрал тебя из зала, чтобы ты не распугивал ему посетителей, – сказал на это Герман. Сергею было по барабану. Не говоря уже о том, что среднестатистический дядин Толин посетитель и сам был способен кого угодно распугать, а увидев близнецов – решил бы, что у него в глазах двоится ввиду количеств алкоголя, принятого внутрь. В подсобке царили насаженные на арматуру нитяные катушки и лекала из прозрачного пластика, которые складывались в подобие анатомического атласа. Надо всем возвышалась швейная машина с ножным приводом. В обрезках ткани, шуршащих под ногами, как палая листва, водились отродья от связи биологии с робототехникой – пауки-плетельщики с тонкими иглами лап. Герман боялся их и ненавидел. Как-то раз дяди Толиным заботам вверили дырявую ажурную перчатку ручной вязки. Портной хотел отказаться – для работы пришлось бы скачивать специальную программу, восстанавливать схему плетения, программировать пауков, которые знали и выполняли только самые простые команды: «вперёд иголку» да «назад иголку». Но клиентка выглядела такой соблазнительно платёжеспособной… – Не справишься – уволю, – сказал Серёже дядя Толя, отдал перчатку и, посмеиваясь, удалился. Брат справился при помощи крючка для вязания и силиконового пистолета, заправленного жидким хлопком. Дядя Толя долго смотрел на Серёжу через стёкла круглых, как у кота Базилио, очков. Более того, владелица перчатки тоже захотела на него взглянуть. Близнецов призвали из подсобки. Клиентке было под тридцать. Фигура оплывшая, как свеча. Деревенского разлива лицо. Полные руки, которые в таких перчатках наверняка выглядели, как колбасы в обвязке. Даже Герман почувствовал разочарование, а каково тогда было Серёже? Столько корпеть ради ничем не примечательной тётеньки… – Я хотела оставить чаевые за прекрасную работу, – сказала ничем не примечательная тётенька так, что в мастерской потеплело, а Герману стало совестно за свои мысли. – Меня зовут Даша. Могу я узнать имена тех, кто спас дорогую моему сердцу вещь? – Это я, – очнулся брат. – Я это сделал. А Герман, это мой брат, даже нитку в иголку продеть не сумел бы. Даша посмотрела на Сергея с глубокой заинтересованностью. С ажурного, в пару перчаткам, зонтика на пол мастерской капала вода. – Серёжка это, из страшильни на углу, – снисходительно пояснил дядя Толя. – Всё в помощники мне набивался. Я и решил – пусть будет. А что, жрать не просит… – Вот как? Ты умеешь шить, Сергей? Учился где-нибудь? – Я ходил на швейный кружок в детском доме. Потом, уже в другом, шил ребятам одежду, но… по нестандартным лекалам. Я сшил это, – брат стиснул воротник, ставший вдруг тесным, – и ещё толстовку с капюшоном-«коброй», чтобы мы могли гулять, не привлекая много внимания. – У тебя есть какие-нибудь эскизы? Они у тебя с собой? – ласково расспрашивала Даша. – Нет? Не страшно. Знаешь что – пришли эскизы на электронную почту. И приложи какое-нибудь резюме. Напиши, что ты умеешь и чем занимался здесь, всё-все напиши, ладно? Она положила на прилавок визитную карточку. На карточке значилось: «ИП Елисеев». А следующая строчка без предупреждения ударила Германа под дых. Там было напечатано: «Развивающийся Дом моды ищет художника-модельера». – И что? Отправил он эти свои эскизы? – спросила Лера. – Ещё бы. Целый день выбирал и фотографировал. Герман не сказал, но близнецы из-за этого даже опоздали на смену. Припёрлась Марго, их менеджер и давай орать. «Неблагодарные! Себе в убыток вас держу! Столько времени прошло, а ремесло так и не освоили, необучаемые!».