— Нет, - я перебил Дарительницу и, продолжая речь, всё больше обращал внимание на странное посинение белков её глаз. — Ты ничего обо мне не знаешь. — Не так много, как хотелось бы, но и ты много не знаешь. Мои предки живут в этом мире тысячелетия, я прожила здесь всю жизнь. Этот мир – это я. Я его спасала, строила и защищала, проливая свою кровь. Я люблю этот мир. Люблю так же сильно, как убитую тобой мою особенную пони. Есть ли в нашем мире то, что ты любишь также сильно? А вот это – правильный вопрос. Я даже выдержал паузу, думая над его ответом. Есть ли в этом мире хоть что-то, что я люблю? Было ли на Земле хоть что-то, к чему я мог применить это чувство? На Земле этим чем-то могли быть родные, полная недостатков страна, оружие, военная техника, может, ещё что-то. В этом мире изменилось немногое. Пусть в нём нет моей страны, но есть скопированное с земного оружие, а также боевые машины, в одной из которых я сейчас и находился. Танк - он и в другом мире танк – могущественная, но не лишённая слабостей техника, созданная для войны – довольно «грязной» цели. Техника, что без своего экипажа - просто груда железа, но, имея слаженную команду, становится грозной силой. Ключевое слово здесь – слаженность. У хорошего экипажа слаженность бывает на столь высоком уровне, что ей больше подойдёт слово "связь". И чем сильнее эта связь, тем сильнее и танк, который не подведёт такой экипаж. Увы, но ни я, ни Лира, ни уж тем более раненный в голову Сулик не подходили на роль такого экипажа. Даже будучи целыми и невредимыми, мы не подавали и намёка на слаженность, однако всё может измениться, по крайней мере, я менялся, чувствуя свою связь с танком. Я всё больше отождествлял себя с бездушной боевой машиной, которая, будучи слепым рабом своего хозяина, выполняла любые приказы, и ничего не имел против. Уверен, что Литлпип была обо мне похожего мнения. Сейчас она, разговаривая со мной с экрана, говорила не с человеком в шкуре земного пони, а с зубастой (ножевые тралы) машиной, покрытой чешуёй брони, смотрящей на неё злобными красными глазами КОЭП. И тут меня осенило из-за воспоминания о синей палкоголовой в теле аликорна, что испытывала ко мне известное чувство. Не то чтобы я отвечал взаимностью, но я не могу плохо относиться к той, кто ко мне так относиться. Интересно - если бы Беатрикс была человеком, то я бы относился к ней по-другому? Наверное да, но какой бы она была? Задавшись этим вопросом, я представил её человеческий образ и… отшатнулся. Учитывая её расцветку, поведение и выражение на морде мне представился образ среднего роста, не обделённой аппетитными формами, с причёской неестественно белого цвета и выражением надменности на физиономии. Даже не знаю – возможно ли любить того, чьи качества делают её той, кто она есть, но притом эти качества ненавидеть; и это не говоря о мерзком голосе. Вся её личность характеризуется словом – надменность – антипод скромности, которую я всегда и во всех ценю. Тем не менее, Трикси не лишена моральных качеств. Она вытащила меня из пыточной палкоголового извращенца (пусть даже из-за неё я туда и угодил) и, пытаясь меня спасти, пролетела через «глаз бури», а также сделала ещё много сумасбродных вещей. Может, не надо искать несуществующий идеал и довольствоваться тем, что есть? Всё же нет. Была бы она человеком, ещё бы подумал, а так нет. — Да, - ответил я. — В этом мире есть, кого стоит любить. Далее я выдал краткое описание той кто меня любит, если бы она была человеком, но, учитывая другую мою любовь и все эти сравнения себя с боевой машиной, дали «специфичный» результат: Красива она как корпус танка. Как башня грудь её полна. Как вал коленчатый проворна. Как пушка она горда, стройна. Она горяча как радиатор. Поверь мне девичья душа, Она как новенький аккумулятор, Без подзарядки хороша. Её глаза как фары блещут И как цилиндры дышит грудь, И губы как катки трепещут Когда я к ним хочу прильнуть. Клянусь я всеми клапанами, Клянусь поршнями, шатунами, И передачей бортовой Люблю её как танк родной! — Ээээ… эм… - даже Дарительница замялась от такого ответа но, придя в себя, продолжила столь же спокойно: — Значит, нам проще понять друг друга. Видишь ли, не всем жителям нашего мира нравится, как я веду дела, но, судя по тому, что я вижу, в этом отношении мы несильно отличаемся. Точнее – ты гораздо хуже. Там, где я пытаюсь захватить и сохранить во благо других, ты просто всё уничтожаешь. Следя за тобой, я даже была удивлена, когда ты вместо того, чтобы убить жителей города, который хочешь захватить, начал взывать к их разуму, читая речи про коммунизм и картошку. Такого я не ожидала и не верила, что жители тебе поверят, пока не увидела их мятеж на своих мониторах. Однако удивление быстро уступило место прозрению. Я поняла, что в твоих речах был смысл. Ты, помимо желания вернуться в свой мир, тоже желаешь принести своего рода гармонию, и самое удивительное – я готова уступить. — Я не принимаю уступок. — Ты, наверное, не понял. Если это поможет спасти жизни, то я готова не только стать злодеем, но и пойти на сделку со злом. — Нет, - снова ответил я, догадавшись, что у Литлпип с глазами. — Не скажу, что удивлена такому ответу. Ты мне не веришь, хотя мы во многом похожи и можем найти компромисс. Думаю, ты и так знаешь, почему я тебя так ненавижу, так что дам тебе первое слово. Не стесняйся, скажи всему миру про своё ко мне презрение. Тут я негромко засмеялся и, отвечая, произнёс первое предложения в посмеивающейся манере: — Я тебя не презираю, а просто не боюсь. Наверное, ты к такому не привыкла. Ты называешь себя «героем пустоши», «элементом самопожертвования», борешься со злом, иногда красиво говоришь, но всё равно ты просто бандитка. Бандитка, с гордыней которой, сравнится лишь жестокость рейдеров пустоши. Ты ведь видела в зеркале свою суть рейдера. Некоторые вещи не имеют глубинного смысла, и их стоит трактовать совершенно буквально, но ты выдумала историю про добродетель и убедила в этом как себя, так и весь мир. Ты так давно в деле, что считаешь возможным после всего произошедшего и попытки задавить танком, обожраться минталками и спрашивать, почему мной нельзя помыкать и запугать как всех остальных. У меня иммунитет к красноречию, и я не Красный Глаз, который, выслушав единорожку под веществами, отдал ей атомную бомбу. Тебе не удастся меня обмануть, как полковника Отема, а после всадить пулю в голову. Ты зарываешься, а значит опасна. И зачем мне такой верить? — Грей, знаешь, почему меня так бояться? – спросила Дарительница, приблизив свою морду. — Почему? — Потому что не дураки. И тебе стоило бы задуматься. — А ты покажи о чём, прямо сейчас. — Взгляни на своего мёртвого облезлого дружка и всё поймешь. — Я неее мёртв, - неожиданно сказал Сулик, хотя его голос был, как у готового отойти в мир иной. — Просто перррегруппировываюсь. — Это поправимо, - сказала Литлпип. — Не думайте, что если ранее вам удавалось убежать, то сейчас будет по-другому. — Правильно, - согласился я, — будет по-другому. Если ранее ты, наслав на нас ураганы, заставила отступить, то сейчас всё иначе – теперь у нас есть танк. Далее я пояснил причину такого вывода: