Брякнувшись с разбегу на землю и заложив руки за голову, Мишка закрыл глаза и решил отдохнуть. Это место он облюбовал уже давно: ему казалось, что в лопухах ни Галина Ксенофонтовна, ни Стяжкин его никогда не отыщут. Но, конечно, лежать просто так Мишка не мог: в голову по-прежнему лезли мысли о Васильеве и Прохоре. В который уже раз он пытался вспомнить, где и в какое время слышал от сына Александра Гавриловича про этот самый Ирбит. Вдруг Мишке почудилось, что кто-то совсем рядом произнес его имя. «Вишь, как намаршировался,— вздрогнув, подумал он,— мерещиться начинает». Однако через полминуты голос повторил снова: — Мишка! Перепуганный Мишка быстро приподнялся на локтях и увидел: одна из досок забора отодвинута, и через щель на него смотрит белобрысый мальчишка. — Сгинь! Сгинь! — вырвалось у Мишки из пересохшего горла. — Кому говорю... — Да что с тобой? — засмеялся Юрий. Понемногу приходя в себя, Мишка прошептал: — Как звать-то тебя, малой?.. — Юрий я... — Юрий?! — Вспомнил, наконец?.. — Ешь, конь, сено, вспоминай красное лето! Ясно вспомнил!.. Ты здесь откедова? — Лезь, Мишка,— шепотом приказал Юрий, придерживая доску, — приглашаю тебя, бледнолицый брат, в наш вигвам. — Чё смеяться-то!— нахмурился Мишка. — Какой я тебе бледнолицый брат? Ты мне свои словечки брось!.. Вигвамы всякие... — Лезь, лезь! — настаивал Юрий. — Ну! И Мишка шмыгнул в заборную дыру. Прикрепив доску на старое место, Юрий солидно пожал руку «бледнолицему брату» и приказал: — А теперь, Мишка, повернись и познакомься... Мишка мгновенно повернулся и обомлел: перед ним стояла невысокая, стройная девочка с раскосыми глазами, с едва заметной родинкой на лице, пухлым, совсем детским ртом и с каштановой челочкой. — Здравствуйте, — смущенно произнесла она и поправила воротничок на своем старом платьице. — Кто такая? — стараясь казаться независимым, строго спросил Мишка. — Люся это... — пояснил Юрий. — Похлебаева, — добавила девочка, продолжая поправлять воротничок. — Ну, Похлебаева, будь здорова и не кашляй! — намереваясь вновь совершить путешествие через дыру, отрезал Мишка. — Меня, чё доброго, могут хватиться. — Не бойся, так быстро не хватятся, — заверил Юрий. Но Мишка важно стукнул себя кулаком в грудь: — Я же на службе!.. Опять, поди, думаешь, что пред тобой не настоящий пожарный. — Нет, Мишка, нет! — замахал руками Юрий. — И Люся так не думает. — А ей-то чё? — небрежно процедил Мишка. — Да ты постой, не торопись, — дружески обнял Мишку Юрий. — Успеешь. — Погостите, Миша, — подхватила и Люся. — Желаете, я вас репкой попотчеваю. Только тут Мишка сообразил, что он попал в огород, вернее, огородик с маленькими аккуратными грядками и с тремя кустами акации. Невдалеке виднелась крыша покосившегося деревянного домишки. Раньше, забираясь на учебную вышку, Мишка совершенно не интересовался тем, что находится на задворках пожарной части, и теперь с любопытством оглядывался вокруг. — Ладно, Похлебаева, — милостиво улыбнулся он Люсе, закончив осмотр, — останусь, гони чё обещала. — И уселся около забора. Люся молча выдернула из крайней грядки три репы, вытерла их подолом платья, оборвала зеленые вершки и, взяв одну себе, две другие подала Мишке и Юрию. Правда, Мишка отлично понимал, что его действительно могут хватиться, но уходить все-таки раздумал. Он давно не бывал в компании сверстников, скучал и рад был такой встрече. — Ты почему, бледнолицый брат, обращаешься к Люсе по фамилии? — спросил Юрий Мишку, сдирая ногтями тоненькую свежую кожурку. Мишка, неторопливо жуя репу, деловито ответил: — А разве нельзя, прокислый брат, называть по фамилии? Юрий и Люся, недоуменно посмотрев друг на друга, расхохотались. — Как, как, Мишка? Повтори! — говорил сквозь смех Юрий. — Почему прокислый? — Довольно вам зубы скалить! — огрызнулся, поднимаясь, Мишка. — Бледнолицый, видишь ли, можно, а прокислый нет. Раз так, прощайте! — Мишка, чудак,не обижайся! — схватил его за руку Юрий. — Ты, наверное, Майн Рида и Густава Эмара не читал? — Никаких я густавов не читывал! — продолжал кипятиться Мишка, задетый за самолюбие. — Коли мы, пожарные, станем книжками да песенниками развлекаться, кто огонь-то за нас тушить будет? — Миша, не кричите, — попыталась успокоить его Люся. Но рассерженный «бледнолицый брат», свирепо скривив рот, выпалил: — А тебя, Похлебаева, не спрашивают! Можешь замолкнуть. — Мишка! — вдруг радостно воскликнул Юрий. — У меня есть чудесный план... Я буду приносить сюда книги и читать их вслух: тебе и Люсе. И ты узнаешь, кто такой бледнолицый брат. — Перекрестись, что принесешь,— сразу остыл Мишка. Юрий перекрестился. Мишка, отступив на шаг, удивленно прошептал: — Разве так крестятся? Ты, поди, неправославной веры? — Я латыш. — А на Урале как очутился? — Могу рассказать. — Расскажи, — не удержался Мишка и повернулся к Люсе. — Похлебаева, ты тутошняя, православная? — Тутошняя, — усмехнулась Люся. ...Летом семнадцатого года к Риге рвались войска кайзеровской Германии, и многие из жителей спешно эвакуировались вглубь России. Среди беженцев оказалась и семья Юрия. Первый месяц они жили в Вятке, но там и в добрые-то времена не хватало хлеба. Поэтому на семейном совете было решено двигаться дальше, на Урал... — Ишь, нашли хлебное царство! — не выдержал Мишка, — Да мы сроду урожаем не славились. — ...Здесь, в городе, отец Юрия, по профессии машинист, стал работать на маневровом паровозе. Когда же подошли белые, его «овечка» (так он любовно звал свой паровоз) вывезла за линию фронта санитарный эшелон с ранеными красноармейцами. Юрий с матерью тоже должны были покинуть город вместе с тем эшелоном. Отец обещал забежать за ними, но, по-видимому, в самый последний момент помешали какие-то непредвиденные обстоятельства. — Не шибко веселая история! — вздохнул Мишка, выслушав нового товарища. — Мать-то чё делает? — Прачка. — И моя чужое бельишко стирала... Но тебе еще хорошо. — Почему, Мишка, хорошо? — грустно спросил Юрий. — Почему да почему? — снова рассердился Мишка. — Мать твоя жива? Жива! Отец, может, жив! Чё смеяться-то? Это я бобыль... Стараясь перемочь грустные мысли, он, кивнув в сторону домика, поинтересовался у Юрия: — Твоя фатера?