— Какие, юноша, родятся на свет коварные люди, — возмущенно говорила Галина Ксенофонтовна. — Окатили бедного Бодягу, лишь я его гулять выпустила, из брандспойта ледяной водой. Сама, сама лично из окошка видела, да разглядеть не успела, кто хулиганит... Со своим козлом так бы не поступили... К утру поросенку стало легче, но Мишке все равно было приказано продолжать лечение. Недовольному же Стяжкину Галина Ксенофонтовна посоветовала о кучере одноконной бочки пока забыть и заменить его временно хотя бы Киприяном. — Мне, Григорий Прокопьевич, важнее Бодягу выходить,— заявила она тоном, не допускающим возражения, — чем всякие твои дурацкие смотры да парады. И не перечь! В рождество окороком станешь лакомиться, мне спасибо скажешь... Комендант со своей свитой появился в части где-то после полудня. Из щелей сарайчика Мишка видел, как сначала во двор на взмыленном вороном скакуне влетел вестовой первой части, покрутился и что-то прокричал, махая нагайкой. Стяжкин, давно уже бывший наготове, быстро подал условный знак Ермоловичу, и тот заиграл «сбор». В считанные секунды пожарные во главе с Фалеевым выстроились около казармы, кучера — перед конюшней. — Смир-р-но! — зычно скомандовал Стяжкин и, приложив руку к каске, зашагал навстречу въезжавшему в ворота шикарному фаэтону, в котором позади степенного казака-кучера сидели моложавый полковник в гвардейской фуражке и пожилой, с отвислыми щеками, толстый штатский. — Равнение на середину! За фаэтоном на небольшой дистанции гарцевало несколько офицеров-кавалеристов. Однако дальнейшей команды брандмейстера и ответных слов полковника Мишка не слышал: среди офицеров он неожиданно узнал Прохора. Прохор, перетянутый портупеей, в английском френче, в лакированных сапогах со шпорами и со звездочками подпоручика на погонах, подозрительно, как казалось Мишке, вглядывался в ряды пожарных. У парня застучало сердце: он решил, что сын Александра Гавриловича ищет его. Но Прохор, после того как смолкло «ура!» в честь высоких гостей, соскочил с лошади и, привязав ее к коновязи, с независимо снисходительным видом стал наблюдать за происходящим во дворе. Остальные всадники тоже спешились. А полковник и толстяк вылезли из фаэтона. Комендант, очевидно, остался доволен встречей и, взглянув на свои часы, без лишних слов приказал бить тревогу. В ту же секунду раздался набат; пожарные и кучера, забыв, что все это делается для показа, бросились, обгоняя друг друга, кто к повозкам, кто к лошадям. Мишка не спуская испуганных глаз с Прохора, увидел бежавшего из конюшни в депо Киприяна с Мантилио на поводу. И только комендант собрался что-то шепнуть штатскому, как зазвучали сигналы трубы, и во двор со стороны улицы ворвалась пролетка брандмейстера, а за ней, звеня бубенцами, показался коннолинеечный ход... Сделав несколько кругов, обоз неожиданно на полном скаку остановился. Пожарные замерли на местах и «ели глазами» коменданта; лишь один Стяжкин, опять приложив руку к каске, спрыгнул на землю. — Прекрасно, брандмейстер, прекрасно! — благосклонно кивнул ему полковник и повернулся к толстому спутнику. — Как вы находите, любезный Фаддей Владимирович? — У такого энергичного коменданта, как вы, господин полковник, плохие пожарные исключаются, — тоненьким льстивым голоском, никак не вязавшимся с его солидной фигурой, ответил толстяк и, сложив пальцы на животе, угодливо улыбнулся, — Ни великолепно умеете требовать с людей. Комендант, явно польщенный последней фразой, приказал обозу еще раз проехать по двору, а затем пожелал поприсутствовать на учениях. По команде Стяжкина перед депо появился макет примитивной избушки, внутри которого лежало сухое сено. Брандмейстер осторожно бросил туда зажженную спичку, и через минуту макет запылал как смоляной факел. Конечно, зрелище это для тех, кто ничего не понимал в пожарном деле, могло показаться эффектным. Опытным же пожарным залить такой огонь труда не представляло... Когда топорники баграми раскидали в разные стороны обгорелые, дымящиеся доски, полковник захлопнул крышку часов и произнес: — Хватит, я вполне удовлетворен. Здесь, по-моему, все организуется быстрее, чем в первой части. Хотя, буду справедлив, и там дело поставлено неплохо. Благодарю, брандмейстер, от имени родины за службу. — Рад стараться, ваше высокоблагородие! — гаркнул на весь двор, вытягиваясь перед комендантом, покрасневший от гордости Стяжкин. Но тот уже обращался к толстяку: — Ну-с, любезный, у меня, как видите, все... Передаю бразды правления вам... Напоминаю, долго не задерживайтесь. — Постараюсь, господин полковник! — почтительно ответил толстяк. — Только распорядитесь, пожалуйста, чтобы люди слезли с телег. — Брандмейстер, — лениво приказал комендант, снимая фуражку и вытирая платком плешивый затылок, — построй людей. — Слушаюсь, ваше высокоблагородие, — отчеканил Стяжкин... Пожарные, блестя касками, выравнялись около линеек и бочек, кучера — рядом со своими коренниками и пристяжными. А толстяк представился членом так называемого губернского «комитета спасения России» Фаддеем Владимировичем Раздуповым. Этот комитет был создан белогвардейцами. Почесывая Бодяге спину, Мишка смотрел в щель и прислушивался к тому, о чем говорил оратор. — Земляки! — бодро выкрикивал Раздупов, потрясая правой рукой. — Имею честь доложить вам, что власти комиссаров на седом Урале пришел конец... Свергнуть ее помогли дорогие братья-славяне из доблестного чехословацкого корпуса... Также имею честь доложить, что на помощь святой Руси, попавшей в страшную беду, наши верные союзники, народы великой владычицы морей и океанов Англии, прекрасной Франции, деловой и могучей Америки, воинственной страны восходящего солнца Японии, посылают свои войска. И в горькие для Родины часы, когда борьба с большевистской банной идет не на жизнь, а на смерть, каждый честный человек должен оказывать содействие защитникам многострадальной России... В этот момент Прохор почему-то приблизился к строю пожарных. Мишка, забыв про речь толстяка, испуганно зашептал про себя: "Неужели Прошка взаправду меня ищет? Но откуда ему знать, что я здесь в кучерах состою?..» Раздупов, закончив выступление, попросил слушателей задавать вопросы. К великому его сожалению, вопросов не оказалось. — Не бойтесь, земляки! — взывал напрасно оратор.— Спрашивайте, если есть какие сомнения... Ну? Прохор между тем зорко всматривался в лицо и в фигуру каждого пожарного. Однако ни на ком взгляд его долго не останавливался. Делал ли подпоручик это ради простого любопытства или действительно искал кого-то, сказать было трудно. Во всяком случае, он медленно прошелся перед строем туда и обратно, задержался на секунду около паровой машины, критически оглядел Киприяна и одноконную бочку... Правда, кроме Мишки, никто особого внимания на Прохора нс обратил — мало ли что понадобилось офицеру: может, просто решил поинтересоваться, в порядке ли мундиры, пояса, каски... Когда важные гости уехали, Стяжкин, чуть не приплясывая от радости, объявил: — Отдыхайте, черти! Двое суток ничем заниматься не станем… И увольнительных не пожалею! Мишку Галина Ксенофонтовна тоже освободила от всяких дел и похвалила за хорошее, сердечное отношение к простуженному Бодяге. Один лишь дядя Коля, снимая парадный мундир, недовольно бурчал: — Разве это смотр? Разве это учения? Да Африкан Алексеевич Мартынов сквозь землю провалился бы, если б сегодняшнюю комедь узрел... Вот, слышь, в тысяча восемьсот... А ночью в казарме случилась беда: чины контрразведки арестовали кочегара Васильева. VII. ЛЮСЯ ЭТО Стяжкин не сдержал обещания: на следующий день пожарные с раннего утра маршировали по двору. Галина Ксенофонтовна попыталась было, как всегда, забрать Мишку на кухню, но разъяренный супруг стал кричать, что личный состав второй части — отъявленные подлецы, вроде Васильева. Так хорошо вчера прошел смотр, и надо же кочегару все сорвать! Теперь ни повышения, ни наград, конечно, не получить, и поэтому всех злодеев, в том числе и «кучеренка», следует наказать. Срывая злость на пожарных, Стяжкин гонял их от казармы к депо, от депо к конюшне, от конюшни к крыльцу своей квартиры. Мишка, путая левую ногу с правой, семенил левофланговым в самом последнем ряду. К счастью, строевая подготовка закончилась быстро: Стяжкина вызвали в контрразведку, и он второпях не отдал Фалееву никаких распоряжений. Старик же, получив свободу действий, не стал долго раздумывать и коротко скомандовал: — Разойдитесь!.. Казарма гудела. Каждому хотелось поделиться своими соображениями об аресте Васильева. Больше других, забыв о нерешительности и трусости, шумел Киприян. Вчера поздней ночью он с увольнительной в кармане заявился в часть совершенно пьяным и все время твердил пытавшимся привести его в нормальное состояние Ермоловичу и Лехе: — Вы не рассейские пожарные! Почему дали Васильева арестовать?.. Теперь он долго кричал, что среди пожарных исчезла былая товарищеская спайка, что все терпеливо относятся к издевательству брандмейстера, что забыли про Мартынова, отправленного по этапу куда-то в Сибирь, и что так же скоро забудут и Васильева. — Слышь, Киприян, хватит и нас, и себя позорить! — возмутился дядя Коля. — Ерунду городишь! Не протрезвел еще. — Правильно! — поддержал дядю Колю Геннадий Сидорович. — Остынь, Киприян, на часок... Дай нам самим во всем разобраться. — Остынь, остынь! — обидчиво ворчал Киприян. — Почему остынь? Да я истинную правду говорю... В тот день Мишка услышал много нового. И прежде при нем часто называли фамилию Артамонова, бывшего топорника пожарной дружины заводского поселка. Когда в город пришли из Петрограда телеграммы, что царь свергнут, он повел рабочих металлургического завода к тюрьме освободить политических. Перепуганный старший надзиратель (более высокие чины успели уже удрать) встретил их с красным бантом на шинели около тюремных' ворот и вручил Артамонову списки заключенных и ключи от камер. После Октябрьской революции Артамонов стал заместителем начальника народной милиции. А весной Уралсовет экстренно направил его в Ирбит во главе сводного отряда красногвардейцев и пожарных. Какие-то темные личности разгромили там винный склад, подожгли торговые ряды и пассаж знаменитой Ир бит- ской ярмарки. А затем пожары стали вспыхивать ежедневно. Местные власти ничего не могли сделать, собственных сил не хватало. Отряд Уралсовета навел в Ирбите порядок за одни сутки. Правда, кое-кому из поджигателей удалось, к сожалению, скрыться... Перед самым белочешским мятежом Артамонов организовал добровольческую кавалерийскую сотню, куда записались и ездившие с ним в Ирбит пожарные. Вместе с отрядами Красной Армии эта сотня после сдачи города отступила с боями в сторону Перми. Не успел уйти лишь Васильев: с сильными ожогами, полученными во время недавнего пожара на Макаровской мельнице, кочегар лежал в лазарете и во вторую часть вернулся незадолго до появления там Мишки... Постепенно домыслов, высказываемых об аресте Васильева, становилось все меньше, и большинство пожарных склонялось к тому, что причину надо искать в «политике». — В ней, именно в ней,— настойчиво твердил дядя Коля.— В Ирбит Федорыч ездил? Ездил. В артамоновском отряде состоял? Состоял... Политика здесь виновата, поверьте мне... «Ирбит, Ирбит!» — который раз повторял про себя Мишка. А в казарме все судачили и судачили, почему Васильева взяли сейчас, а не в первые дни прихода белых, когда в уезде шли поголовные аресты всех подозрительных. «Не видались ли Прошка и дяденька Федорыч раньше в Ирбите? — размышлял Мишка. — И нынче мстит Прошка пошто-то дяденьке Федорычу?» В том, что кочегар был схвачен по указке сына Александра Гавриловича, он почему-то и на секунду не сомневался. Ведь не зря подпоручик так вглядывался на недавнем смотру в лица пожарных... И не Мишка, видно, ему нужен был. Через час все в казарме узнали, что арестовали кочегара действительно за поездку в Ирбит с отрядом Артамонова. Об этом, вернувшись из контрразведки, сообщил Стяжкин. — Красного, сволочи, укрыть хотели? — с издевкой говорил брандмейстер. — Мне свинью подложить? Думали: вы одни умные, а остальные — дураки, не докопаются. Ошибаетесь! И маршировка по двору возобновилась. Даже во время отдыха брандмейстерши не было обычного перерыва, хотя Галина Ксенофонтовна несколько раз появлялась у окна и делала мужу гневные знаки. Но Стяжкина словно подменили, и он не обращал внимания на свою супругу. «Хоть бы пожаришка какой-то малюсенький случился!» — мечтал Мишка, едва не валясь с ног. Наконец, Стяжкин, устав выкрикивать слова команды, обругал всех за укрывательство государственного преступника и приказал заняться повседневными делами. Мишка, вытерев потный лоб, набрал из колодца ведро воды, отпил немножко сам и побежал в конюшню поить Мантилио. Но не прошло и десяти минут, как его вызвала Галина Ксенофонтовна и заставила чистить свинарник. И пока Мишка орудовал метлой да скребком, из кухни доносилась ругань: брандмейстер- ша в пух и в прах разделывала супруга за сегодняшнее неучтивое поведение. Стяжкин вначале довольно агрессивно огрызался, но затем сдался и что-то усиленно бубнил в оправдание. Окончив работу, Мишка потрепал за щетину хрюкающего Бодягу, сказал ему «не балуй» и, выбравшись из сарайчика, осторожно огляделся по сторонам. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он направился в самый конец двора, где за учебной вышкой, около забора, росли громадные лопухи.