— Нет, Мишка,— ответил Юрий, — я живу за Царским мостом. А это Люсии дом. — Но ты-то как сюда попал? — Тебя, Мишка, искал... ...После той встречи Юрий несколько раз приходил к депо второй пожарной части и настойчиво просил вызвать «самого молодого кучера», однако часовые гнали его прочь. Юрий стал регулярно бегать на пожары, но Мишкина одноконная бочка словно в воду канула. Он уже начал сомневаться: правду ли говорил ему новый друг. То, что Мишка не выезжал вместе с обозом по распоряжению Галины Ксенофонтовны, Юрий знать не мог. Но однажды, когда Юрий, выполняя поручение матери, шел с узлом чистого белья по Солдатской улице, навстречу ему попалась Люся Похлебаева. Перед белогвардейским нашествием они учились в одной школе. — День добрый, Люся! — вежливо сказал Юрий, опуская с плеча узел на каменную плиту тротуара. — Что ты делаешь на Солдатской? — Здравствуй! — ответила Люся, немножко удивленная вопросом. — Как что? Иду домой. — А где твое жилье? — поинтересовался Юрий. — Вон за той оградой... Левее глянь! Видишь, вышка маячит? — Вышка? — Да! Мы за второй пожарной частью живем... — Пожарная часть?! Слушай, Люся... И, забыв, что торопился с бельем, Юрий напросился в гости. ...А Мишка, маршируя полтора часа назад по двору, даже и не думал, что за ним через заборные щели внимательно наблюдали две пары любопытных глаз. Наверное, если бы он об этом знал, он постарался, конечно бы, приостановиться и не запинаться. — Знаешь, как я обрадовался, увидев тебя? — говорил Юрий и, дотронувшись до одной из Мишкиных пуговиц на форменной рубахе, нерешительно попросил: — Дай мне ее, пожалуйста! — Изволь,— охотно ответил Мишка, — оторвать нетрудно... Держи вот... На пуговице были выштампованы пожарная каска и два перекрещенных топорика. — Спасибо! Я коллекционирую пуговицы, — обрадованно сообщил Юрий. — Как ты сказал? — не понял Мишка. — Коллекционирую... Собираю то есть... У меня их штук сто, и все разные. Хмыкнув и пристально посмотрев на Юрия, Мишка со знанием дела заявил: — Похлебаева, он полоумный! В здравом уме пуговицы не копят. — Когда я была маленькой,— ответила Люся, нисколько не удивившись признанию Юрия, — то фантики собирала. — Попробуй, Мишка, сам что-нибудь коллекционировать, — предложил Юрий. — Узнаешь, как это интересно. — А за Мантилио, за конем моим кто ходить станет? Чё смеяться-то!.. С каланчи раздались громкие удары: это каланчовый начал отбивать часы, и Мишка бросился к заборной дыре. — Покеда прощайте! — крикнул он новым друзьям. — Меня, в самом деле, поди ищут. — Подожди, Мишка! — кинулся вслед за ним Юрий, — Мы забыли о встрече условиться... Время новой встречи назначил Мишка, не без умысла выбрав час отдыха Галины Ксенофонтовны, а значит, и своего. Он был уверен, что после недавнего скандала Стяжкин не посмеет больше нарушить покой супруги. VIII. ЭХ, НАСЕЧЕШЬ ТЯПКОЙ, НЕ СОТРЕШЬ ТРЯПКОЙ! Утром спозаранку зазвучал набат. Мишка, протерев глаза, мигом соскочил с нар и, одеваясь на ходу, поспешил в конюшню. От выезда на пожары в такую рань брандмейстерша его не освобождала. Минут через пять обоз стремительно мчался в конец города, к Зеленой роще. В оконных рамах от топота копыт и звука пожарной трубы жалобно дребезжали стекла, и полусонные перепуганные жители долго потом не могли прийти в себя. К счастью, пожар оказался не страшным — горели груды старого мусора за железнодорожным полотном. Но возиться пришлось долго: вблизи не было воды. Зато дома, в части, пожарных ожидал «сюрприз». — А без вас здесь чужие дяденьки рылись, — таким сообщением встретили вернувшийся обоз Лехины малыши. — И в папкину мастерскую ходили, и в кузню дяди Шевича. — Я вот этих чужих дяденек кнутом, — пригрозил славившийся своей богатырской силой кузнец Шевич. Однако ребятишки, которым очень бы хотелось посмотреть, как кузнец выполнит свое обещание, огорченно сообщили: — Так они, дядя Шевич, уже ушли... В казарме все было перевернуто: с нар сброшены тюфяки, из ‘ящиков выкинуты личные вещи, стол отодвинут в самый конец. — Слава богу, что приехали,— говорила, плача, перепуганная жена Лехи. — Страху-то сколь мы натерпелись! Контрразведка здесь шуровала. — У, мерзавцы! — только и произнес Геннадий Сидорович. — Подобных фокусов в нашей части и жандармы при царе не вытворяли, — горестно вздыхал, оглядываясь кругом, дядя Коля. — Ишь, словно Мамай воевал. — Потребуем, чтобы брандмейстер протест написал! — крикнул кто-то в запале. — Нечего контрразведчикам к нам свои хари совать! — и тут же осекся: на пороге, презрительно щурясь, стоял Стяжкин. Он, очевидно, после пожара еще не заходил домой, так как был в брезентовом плаще и каске. — Протест? — зло топнул ногой Стяжкин. — Гляди, умники выискались... Нет, шалишь! Пользовались, голубчики, что я человек новый, и государственного преступника покрывали. Но теперича за вашего брата основательно возьмемся, под усиленным надзором будете. Пусть это каждый себе на носу зарубит! С этими словами брандмейстер повернулся и вышел из казармы. — Вот и допрыгались! — тоскливо протянул Киприян, когда захлопнулась входная дверь. — И что с нами будет? — Давайте, ребята, сперва в казарме порядок наведем, — предложил Геннадий Сидорович, — решать опосля станем. Ну-ка, Босяков-меныпой, покажи дедам пример. — Есть, дяденька Сидорыч! — звонко ответил Мишка. Но отличаться ему пришлось недолго. Галина Ксенофонтовна в этот день надумала чистить одежду мужа. Мишка, вооружившись палкой, стал под ее руководством выбивать пыль из мундиров и шинелей Стяжкина. — Ты, юноша, сегодня какой-то неопрятный! — брезгливо заметила Галина Ксенофонтовна. — Почему пуговицы на вороте нет? — На пожаре оборвалась, — не моргнув глазом, соврал Мишка. — Смотри потом пришей. Понял? — Ясно, пришью, — заверил Мишка, а когда брандмейстерша отвернулась, показал язык... Перед сном Геннадий Сидорович позвал Мишку к себе на нары. — Посиди рядом, Босяков-меньшой, — сказал он, — побеседовать охота, разобраться во всех делах. И Геннадий Сидорович полушепотом начал высказывать свои мысли, не обращая никакого внимания на Мишку. Вероятно, старшему топорнику требовался просто слушатель, которому можно было бы доверить все то, что волновало его в последние дни. По словам Геннадия Сидоровича, выходило: белые и мятежники-белочехи на первых порах небольно интересовались пожарными командами. Арестовали за «непослушание» Мартынова и поставили на должность брандмейстера второй части Стяжкина. И успокоились было. Теперь же, освоившись и почувствовав себя полными хозяевами, белые стали проверять пожарных вторично. Одному только удивлялся Геннадий Сидорович: как контрразведка докопалась до Васильева? — Я тебе, дяденька Сидорыч, доверить хочу по секрету, — перебил мысли старшего топорника Мишка и, озираясь время от времени по сторонам, рассказал о Прохоре Побирском. Когда парень замолчал, Геннадий Сидорович удивленно протянул: — Ну и дела, Босяков-меньшой! На многое ты мне глаза открыл... Будь другом, кликни-ка сюда дядю Колю, и ему про все это доложить нужно... Выслушав Мишкин рассказ, старый пожарный долго молчал, очевидно, собираясь с мыслями. — Хорошо, — наконец, сказал он, — что мы после ареста Африкана Алексеевича Мартынова догадались у себя всякие газеты советские и листовки уничтожить. Помнишь, Сидорыч, я еще Леху заставил наган закопать? Вот бы при обыске обнаружили!. Надо, по-моему, сейчас и наших предупредить и в остальные команды ребятам передать, чтобы береглись, и разузнать следует, где Федорыча содержат: в контрразведке ли он, в комендатуре, в тюрьме ли? — Ну разузнаем, а дальше что? — спросил старший топорник. — Действовать начнем! — авторитетно заявил дядя Коля. — Африкана Алексеевича вон, слышь, проморгали. Где он теперь, сердешный?.. Думать надо, как Федорыча выручать. — А зависит ли это от нас? — Зависит, Сидорыч, да еще как! Правильно ведь похмельный Киприян доказывал, что мы шибко о многом забыли, что все трусим... Супротив таких, как Прохор Побирский, умеючи действовать надо. Ну, заболтались мы, а на дворе-то ночь. Спать, слышь, пора...