— Да Мишка я, — поправился парень. — Мишка... Мне, тетенька Похлебаева, Людмилу срочно надо. — Не знаю я ни Михаила Евлампиевича, ни Мишки! — испуганно воскликнула женщина. — Иди проспись, не то соседей позову. — Тетенька Похлебаева! — со слезами воскликнул Мишка. — Ей-богу, мне Людмилу... Чё смеяться-то! — Маманя, а это ведь и впрямь он, — неожиданно раздался тоненький голосок, и в накинутом на плечи вязаном платке Люся со свечкой в руке выглянула из-за спины матери. — Марш в сенки, непутевая! — цыкнула на нее мать. — Простудишься... Это еще что за «он»? — Пустите меня, тетенька Похлебаева, к вам, — умолял Мишка. — Я Людмиле пять слов передам и сгину. — Пустите его, маманя, — присоединилась к Мишкиной просьбе девочка. — Миша — по важному делу... — Да зачем тебе полуночника? — удивленно произнесла мать. — Добрые люди в такое время по гостям не шатаются. — Укажите хоть, где Лева? — с отчаянием выкрикнул Мишка. — Понимаете... Лева! — Лева?.. Так ты Леву ищешь?.. Поднимись-ка на крыльцо... На кухне Люсина мать с пристрастием начала допрашивать парня, для чего ему посреди ночи вдруг понадобился Лева? — Взаправду, тетенька Похлебаева, понадобился, — горячо доказывал Мишка. — Ей-богу, взаправду... Где он?.. Я мигом разыщу, у меня за воротами лошадь... — А будет ли Лева рад незваннику?.. Ответить Мишка не успел: на пороге кухни появилась одетая по-зимнему Люся. — Маманя, — робко сказала она. — Я с Мишей съезжу до Левы... Коли Лева не ночует у дяди Романа, поищем его у заречных Похлебаевых... Ты не бойся, маманя... Миша меня назад доставит... — Что? — попятилась к печке ошеломленная мать. — Миша тебя доставит? Да вас любой патруль схватит... — Не схватит, — стал доказывать Мишка. — Я, тетенька Похлебаева, никаких патрулей не видывал... — Не видывал?.. А ну, проваливай отсюда!.. В этот момент Люся вдруг юркнула в сени; за ней кинулся и Мишка. Изумленная мать, всплеснув руками, что-то заголосила им вслед, но ребята были уже во дворе. Приподняв обшитый дешевым мехом полог, Мишка втолкнул Люсю в сани, сам взобрался на облучок и, щелкнув языком, опять погнал Тоньку к Главному проспекту. Ехать надо было, как указала Люся, на Фетисовскую улицу, в самый ее конец, мимо замерзшего городского пруда, над которым лихорадочно плясали сейчас светлые искристые снежинки. Тонька, храпя от натуги, с трудом преодолевала дующий с пруда холодный ветер, и, видимо, из-за этого ветра Мишка и не услышал раздавшийся позади крик «стой!». Склонившись к лошадиным гривам, рядом с санями, звеня стременами и уздечками, проскакали дозорные казаки, и только парень собрался свернуть на Фетисовскую, они перегородили дорогу. Испуганная Тонька отпрянула к тротуару, легкие санки наклонились на правый бок, и Люся врезалась в снег. Мишка же сумел удержаться на краю облучка, потому что один из казаков схватился за оглоблю. Тонька дернулась, но казак обладал порядочной силой, и, поняв, что с ним не справиться, кобылка, обиженно фыркнув, замерла на месте. А Люся, перекувыркнувшись через небольшой сугроб, быстро вскочила на ноги и пулей ринулась в распахнутые ворота огромного кирпичного дома. — Куда? — неслось вдогонку. — Ложись!.. Стрелять будем! Несколько спешенных казаков с руганью метнулись за Люсей, а бородатый урядник, начальник дозора, перегнувшись с седла, угрожающе крикнул Мишке: — Высказывайся, кто таков? Облизывая запекшиеся губы и стараясь казаться спокойным, Мишка отрекомендовался: — Извозчик я... У господина Александра Гавриловича Побирского служу. Урядник, шаря острыми глазами по невинной физиономии парня, процедил сквозь дремучую бороду: — Это мы еще выясним, кому ты служишь... А второй... — Вторая, — уточнили из темноты. — С ним ведь бабенка ехала. — Бабенка? — повысил голос урядник. — Фу-ты ну-ты!.. Говори-ка, что за бабенка... Куда направлялись? Тревожась за судьбу Люси, Мишка еще не знал, что говорить. Как могла Люся решиться на такой необдуманный поступок. Ведь выкрутиться, если казаки ее поймают, будет трудно. Попробуй доказать, зачем побежала! — Молчишь? — протянул урядник и хлестнул парня плетью.—Молчать будешь, еще получишь. Но только он собрался замахнуться снова, как из ворот дома, куда скрылась Люся, выскочил казак: — Господин урядник, двор темнее могилы... И, окромя всего прочего, проходной... — Бабенка та где? — накинулся на казака урядник. — Ищем... – Худо ищете, черти... Пока урядник и казак говорили между собой, Мишка успел сообразить, что время работает на него, и с вызовом заявил: — Вы мне опосля ответите... У Александра Гавриловича сын - офицер, подпоручик Побирский, ему вся военная комендатура подчиняется... — Ты, щенок сопливый, грозиться вздумал? — заморгал удивленный урядник. — Я вот тебе... — Господин урядник, — осторожно произнес кто-то, — а, кажись, извозчик в самом деле человек Побирского... — И катает всяких личностей, — перебил говорившего урядник, — которые из-под самого нашего носа удирают. — Удирают, удирают! — заворчал Мишка. — А я при чем?.. Мое дело скромное, вези, куда попросят... — Бабенку сбежавшую в какое место вез? — Наказывала, чтоб на углу Главного и Коковинской ссадил... А коли не верите, что я у Александра Гавриловича служу, на лошадиной дуге прочтите, чье заведение... — Поговори еще, — сердито сказал урядник, однако знакомиться с дугой не стал. — Гляди, доставим тебя к самому подпоручику Побирскому и доложим, каких подозрительных бабенок подбираешь ты ночью. — Доставляйте, доставляйте! —усмехнулся обрадованный Мишка. — Мне спокойней будет с вами возвращаться... ...Когда Катерина еле-еле разбудила Прохора и сообщила ему, что казачий дозор арестовал Мишку, подпоручик, все еще не пришедший в себя после недавней пьянки, ничего не мог понять. — Пошла прочь! — цыкнул он спросонья на кухарку и, спрятав голову под одеяло, смачно захрапел. Но Катерина не отставала, и волей-неволей Прохору пришлось в накинутой шинели идти на кухню. — Ну? — хмуро спросил он у вытянувшегося урядника. Урядник, приложив руку к папахе и кося глаза на Мишку, сидевшего с независимым видом на лавке, отрапортовал, при каких обстоятельствах тот был задержан. — Почему это мы, Мишель, по городу болтались? — повернулся к парню Прохор. — Тебе приказано было лишь доставить в Соколовскую гостиницу капитана Семина и поручика Черняка. — Прохор Александрович! — соскочил с лавки Мишка. — Александр Гаврилович сколько раз гневаться изволил, что я выручки мало привожу... Вот я и решил подработать, коли случай представился. — Ну, и много выручил? — поинтересовался подпоручик. — Шиш! — печально ответил Мишка и, кивая на урядника, пожаловался: — Казаки лоб мне расквасили. — Ваше благородие, — горячо запротестовал урядник, — мы свое дело выполняли, дозор несли... Кто той глупой бабенке велел из саней сигать... Пообещав разобраться в происшедшем утром, зевающий Прохор отпустил урядника, дал Мишке на всякий случай по шее и, выпив ковш сырой воды, пошел досыпать. А Мишка, ворочаясь на жесткой лежанке, всю ночь не сомкнул глаз. Где Люся? Что с ней? Над его головой тучи, по-видимому, пронеслись, а над Люсиной? Если бы только знать, как отыскать ее сейчас. Домой она, конечно, не вернется; Фетисовская улица ближе, и скорее всего, спасаясь от казаков, Люся побежала к Леве. А точный адрес железнодорожника Мишке неизвестен, не то бы, плюнув на все, парень помчался туда немедленно... И как сообщить теперь о провокаторе, который сидит в одной камере со связным партизанского отряда? Было над чем задуматься... Чуть свет Мишка наваксил сапоги Прохора, немного пособил Катерине, потом заторопился с самоваром, и когда пришли извозчики, Тонька, уже запряженная в сани, нетерпеливо переминалась у ворот. — Больно прыток ты, Михаил, нынче, — удивился Александр Гаврилович, выйдя утром во двор. (Прохор все еще продолжал спать, и хозяин ничего не ведал о ночной, истории.) — Подменили тебя, варнака, что ли?.. Рано ведь выезжать-то! Хотя, бог с тобой, трогай! Уральская ноябрьская темь держалась долго, к утру подморозило, но низкие облака над городом обещали к полудню потепление. У Мишки в голове созрел план: доехать до второй пожарной части и обо всем рассказать Геннадию, Сидоровичу и дяде Коле. Со слов дяди Коли, пожарные уже знали, что сын бывшего Мишкиного хозяина подпоручик Побирский угрозами щринудил парня вернуться в извозное заведение. Все они жалели Мишку и по каждому случаю вспоминали. А жизнь в части шла по-старому: свирепствовал Стяжкин, скандалила Галина Ксенофонтовна, Фалеев распоряжался во время пожаров, и, как и раньше, по тревоге на помощь топорникам спешил Стефанович. Под арестом его продержали недолго. Какой-то офицер, постоянный клиент Стефановича, упросил военного коменданта освободить старика. В конюшне Мишку всегда встречал радостным ржанием Ман- тилио. Для жеребца парень не стеснялся выпрашивать .у, Катерины куски ржаного хлеба, густо посыпанные солью. Правда, как-то грустно было без Яшки. Когда Стяжкин по просьбе Фалеева рискнул намекнуть Галине Ксенофонтовне: дескать, в пожарных частях испокон веков содержались козлы, брандмейстерша резко ответила: — Без козлов, Григорий Прокопьевич, тише и культурнее. — А вдруг домовой к лошадям повадится, — робко возразил Стяжкин, — пужать их начнет... Козлиного же духа домовые боятся. – Отстань! — повысила голос Галина Ксенофонтовна.— Я женщина образованная, и для меня домовые не существуют.