— Стой! — послышалось снова. Мишка, оглянувшись, попридержал Мантилио и увидел незнакомого человека в арестантской одежде, выбежавшего из леса и отчаянно махавшего руками. — Наше вам с кисточкой! — представился ему незнакомец и, отдышавшись, полез без всякого приглашения на бочку. — Почему меня забыли? А?.. Ну, трогай, трогай!.. Зенки хватит пялить! Мишка, решив, что его нагнал кто-то из спутников Васильева, гикнул на Мантилио и, чуть отодвинувшись вправо, чтобы освободить место рядом с собой, серьезно сказал: — Случайно, видать, забыли... А сами-то вы как отстали? Серяпин, бесцеремонно устраиваясь на облучке, отрезал: — Не твое дело... Куда хоть направляешься? — Чё смеяться-то? — удивился Мишка. — Пожар на разъезде тушить. Разве не знаете? — Пожар! На разъезде? — свистнул Серяпин и, вдруг всмотревшись вперед, поспешно заявил: — Вот что, мою персону тут выбрось-ка... Ну, кому говорю?! Ничего не понимающий Мишка вновь остановил Мантилио, и Серяпин так же внезапно, как и появился, исчез в лесу. А навстречу на взмыленной лошади скакал Сергей Иванов. — Где тебя черти носят? — сердито заворчал он на Мишку. — Меня уж на розыски послали... Авария, что ли, с твоей бочкой? Мишка, все еще не пришедший в себя, неопределенно кивнул и направил Мантилио вслед за Сергеем Ивановым. XII. ПРИВЕДИ-КА СЮДА НАЙДЕНЫША Недалеко от разъезда находилась выложенная из кирпича дача богатого купца Василия Нилыча Дубинкина. В начале восемнадцатого года купец вместе с семьей бежал из города куда- то на восток, прикрепив на дверях своей конторы прощальную записку: «Грабьте, краснопузые, все мое добро, грабьте. Лишь березки любимой, которую я перед дачей посадил, не трожьте. На той березке я вас, обормотов, вешать стану, когда обратно в уральские края прибуду». Правда, никто не придавал значения этой угрозе: особняк купца около Кафедральной площади заняли под штаб молодежной красногвардейской сотни, магазины перешли в ведение комиссариата снабжения, а дача как стояла с лета заколоченной, так и осталась стоять. Назад с белыми Дубинкин не вернулся: ходили слухи, что в пути он был ограблен забайкальскими казаками, и с горя, что ограбили свои, повесился на осине. Вот на его-то бывшей даче теперь и вспыхнул пожар. Загорелось сразу в нескольких местах: и сама дача, и дровяники, и веранда в саду, и башня, возведенная купцом для забавы. Потом огонь перекинулся на штабеля просмоленных шпал, припасенных для ремонта железнодорожных путей. Повозиться пожарным в то утро пришлось немало, хотя вода оказалась почти рядом — в водокачке на разъезде. Однако, занимаясь своим делом, каждый думал: проскочил ли поезд со спасенными товарищами через товарную станцию. Обменяться мнением на этот счет было просто некогда, да и посторонних, как обычно на каждом пожаре, хватало: сбежались почти все жители разъезда. Поэтому язык приходилось держать за зубами... Наконец огонь сбили, обгоревшие бревна и шпалы растащили баграми, тлеющие головешки залили из брандспойтов, и только Фалеев собрался дать команду, чтобы Виталий Ермолович просигналил «отбой», как со стороны дороги показалось человек тридцать вооруженных всадников. Мишка глянул и ойкнул: впереди отряда на гнедом коне гарцевал Прохор. — Ну и история! — пробормотал ошеломленный парень и выпачканными в саже рукавицами стал, на всякий случай, мазать себе лицо, — Где главный? — останавливая коня, нетерпеливо спросил Прохор, подозрительно всматриваясь в лица пожарных и жителей разъезда. — Осмелюсь доложить, ваше благородие, главный я! — выходя вперед и прикладывая руку к каске, отчеканил Фалеев. — А где сам брандмейстер? — удивленно прищурился Прохор. — Господин брандмейстер, Григорий Прокопьевич Стяжкин, осмелюсь доложить, ваше благородие, хворает! — так же бодро доложил Фалеев. — Хворает? — с иронией повторил Прохор и выругался: — Черт с ним! Собирайтесь!.. — Осмелюсь, ваше благородие, спросить, — удивленно произнес Фалеев, — куда собираться? — В свою часть! — отрезал Прохор и, распахнув шинель, достал из кармана френча часы. — На сборы даю пять минут. Ермолович без всякого приказа заиграл «отбой». И пока пожарные сворачивали рукава, Прохор о чем-то шептался с мрачным усатым унтером. Мишка все эти минуты был ни жив ни мертв. Хоть лицо его и стало от сажи черным, как у негра, он не был уверен в том, что Прохор, если подъедет ближе, не узнает сына Евлампия Босякова. Неожиданно Мишкины размышления прервал голос Прохора: — Эй ты! Куда! Кто разрешил? Этот вопрос был адресован начальнику разъезда, который прибежал на пожар одним из первых, а сейчас собрался уходить. — Господин офицер... — начал робко объяснять он. — Пассажирский поезд... — Наплевать! — рассвирепел Прохор. — Будь здесь! — Господин офицер! — попытался продолжить свое объяснение начальник разъезда. — Я должен встретить поезд... Но Прохор, не дав ему закончить, взмахнул плетью, и начальник разъезда, схватившись за голову, со стоном отскочил назад. Не обращая больше на него внимания, Прохор пришпорил коня и скомандовал: — Пожарники! За мной!.. Конь захрапел, поднялся на дыбы и понесся галопом по направлению к городу; обоз двинулся вслед. Его сопровождала половина отряда, а другая во главе с унтером погнала всех «зрителей» к маячившему за пригорком крохотному станционному зданию. Очевидно, так распорядился Прохор... По тракту шныряли казачьи дозоры, на городских улицах белочешские легионеры останавливали прохожих и долго изучали их документы. На одном из перекрестков пожарные увидели взвод «голубых улан». Уланы вышагивали, как на параде, и дружно пели: Веселитесь же, ребята, Праздник праздников настал, Нынче каждого солдата Расцелует генерал... Но когда Мишка через полквартала оглянулся назад, они с винтовками наперевес рассыпались по мостовой и по тротуару, окружая покосившийся деревянный дом. В депо обоз не заехал. Прохор плетью указал на ворота, ведущие во двор, и пожарные без слов прокатили мимо застывшего у караульной будки Лехи. Правда, по лицу его определить было трудно, удивлен Леха или нет. Стяжкин же, услышав цокот копыт и стук колес под окнами своей квартиры, несмотря на холод, выбежал на крыльцо в одних исподниках. — Это что? — гневно зарычал он... и осекся, увидев, кроме пожарных, посторонних всадников. — Брандмейстер! — не слезая с коня, крикнул ему Прохор. — Построй-ка мне людей. — Сей момент, сей момент, ваше благородие! — заюлил перед офицером ничего не понимающий Стяжкин. — Дозвольте лишь одеться... Однако Прохор совсем не собирался ждать, пока брандмейстер соизволит привести себя в порядок. Лицо его сделалось каменным. Он молча посмотрел на Стяжкина, и тот, съежившись, подтянул кальсоны и неуверенным голосом дал команду. Пожарные в мокрых куртках и в потускневших касках выравнялись около повозок. Прохор спрыгнул с коня, приказал скрыться показавшейся в дверях Галине Ксенофонтовне и, пройдя несколько раз перед строем, глухо сказал: — Случилась неприятная история... Вы о ней должны знать. Прошу быть со мной откровенными: это в наших общих интересах... Помощник брандмейстера! — Есть, ваше благородие! — сделал два шага вперед Фалеев. — Ну, я жду! — играя эфесом сабли, процедил Прохор. — Начинай... — Не скрывай, Сергеич, ничего не скрывай, — вмешался Стяжкин, испуганно поглядывая на Прохора и опять поддергивая кальсоны. — Все расскажи его благородию, что вы там натворили... В это время из конюшни вышел на шум козел Яшка. — Мне нужно, чтобы вы вспомнили, — продолжал Прохор и звякнул шпорами, — обо всех подробностях вашего пути на разъезд... Этим вы поможете военной комендатуре в розыске опасных государственных преступников. Привлеченный звоном шпор, Яшка подошел ближе. Ни пожарные, ни солдаты, «евшие» глазами Прохора, не обращали на козла никакого внимания. — Ваше благородие, — робко сказал Стяжкин, — с ними, осмелюсь доложить, надо разговаривать построже. — Слышите, что говорит ваш начальник? — обратился Прохор к пожарным. — Построже, выходит, надо... Я вот прикажу каждого пятого положить на землю и выдрать шомполами, как Сидорову козу... Яшка будто только и ждал этого момента. Выставив вперед рога, козел кинулся к Прохору, и в одну секунду подпоручик с диким криком растянулся перед брандмейстером. Пожалуй, еще никогда Прохор Побирский не был так беспомощен, как сейчас. Все присутствующие даже и не пытались скрыть улыбок. А Стяжкин, забыв про страх и холод, раскатисто захохотал. С минуту Прохор лежал неподвижно, к нему уже хотели кинуться на помощь, но он вдруг быстро вскочил и, выхватив из кобуры кольт, разрядил всю обойму в Яшку. Кони при звуке выстрелов шарахнулись в сторону, забренчав бубенцами, кто-то из пожарных вскрикнул. Стяжкин присел с открытым ртом, а Мантилио так испугался, что, разинув пасть, пронесся в свой денник. — Эй, куда?— устремился за ним Мишка. Но Мантилио, не обращая внимания на юного кучера, как был запряжен в бочку, так и залетел прямо в ворота конюшни.