— По-новому. А вы? — У меня сын в Юте, так что мы все собирались там. Ей-богу, я бы туда перебрался, но, боюсь, у мормонов не найдется подходящей работы для меня. — По-моему, на вашу профессию спрос есть везде. Я так понимаю, что результаты экспертизы по делу Эддингса уже готовы? — Да. Содержание цианида в представленном образце крови 0,5 миллиграмма на литр, что, как вы прекрасно знаете, является смертельной дозой. — А что хука? Входной клапан, шланги и прочее? — Не обнаружено. Я, в общем-то, не удивилась, да это и не имело значения, поскольку главный факт сомнению не подвергался: Эддингс был отравлен цианидом, так что о самоубийстве говорить не приходилось. Вернувшись в кабинет, я позвонила прокурору Чесапика, которую знала лично, рассчитывая на то, чтобы она направила местную полицию в нужную сторону. — Вам не следовало звонить мне по этому вопросу, — сразу же насторожилась она. — Вы правы, не следовало. — И даже не думайте, что сможете как-то на меня повлиять. — В ее голосе послышались сердитые нотки. — Что за идиоты! Получается, ФБР тоже во все это впуталось? — Вы и без них справитесь. — Господи. Можно подумать, что у них каждый день травят дайверов цианидом. Я позвоню вам позже. Я положила трубку, забрала пальто и сумочку и вышла на улицу. День выдался чудесный. Марино ждал в машине на Франклин-стрит — с работающим двигателем и опущенным стеклом. Увидев меня, он открыл дверцу. — Ну, где оно? Я показала конверт, в котором лежал пакетик с образцом, и у него глаза полезли на лоб. — Как? В конверте? — воскликнул он. — Могла бы, по крайней мере, в железную банку положить! — Не смеши меня. Это уран, его можно держать на голой ладони, и никакого вреда он тебе не причинит. Я положила конверт в багажник. — Тогда почему счетчик Гейгера сработал? — не успокаивался Марино. — Раз счетчик сработал, значит, это дерьмо — радиоактивное, ведь так? — Никто и не спорит. Конечно, уран радиоактивен, но сам по себе не опасен, потому что концентрация его совсем невелика. К тому же образец в твоем багажнике совсем маленький. — Знаешь, нельзя быть немножко беременной или немножко мертвой. То же самое и с радиоактивностью. К тому же если этот образец так уж безопасен, то почему ты бросила свой «бенц»? — Совсем по другой причине. — В общем, если тебе все равно, то я облучаться не желаю, — недовольным тоном продолжал Марино. — Ты и не облучишься. Но мои заверения его не успокоили. — Надо же, принесла мне в машину уран. Поверить не могу! Я предприняла вторую попытку. — Послушай, в морг попадают люди с самыми разными, в том числе очень серьезными, заболеваниями, такими как менингит, туберкулез, гепатит, СПИД. Ты много раз присутствовал со мной при вскрытии, и мы всегда соблюдали меры предосторожности. Марино добавил газу, то и дело обгоняя попутные машины. — Мне казалось, ты уже должен был понять, что я никогда не подвергну тебя риску. — Сознательно — нет, не подвергнешь. Но, может быть, есть что-то такое, о чем ты сама не знаешь. Когда у тебя в последний раз было дело, связанное с радиацией? — Во-первых, это дело совершенно не связано с радиацией. Есть только несколько микроскопических частичек мусора, контактировавших с радиоактивным веществом. Во-вторых, о радиоактивности я знаю немало. Как и о рентгеновских лучах, магнитном резонансе и изотопах вроде кобальта, йода и технеция, которые используют при лечении раковых заболеваний. Врачам о таких вещах многое известно. В том числе и о лучевой болезни. И, пожалуйста, убавь газу и не выскакивай из полосы. Марино послушно сбавил скорость. Выглядел он далеко не лучшим образом: по вискам обильно стекал пот, лицо потемнело и налилось кровью, дыхание участилось. — Съезжай на обочину, — сказала я. Он сделал вид, что не слышит. — Остановись. Сейчас же, — повторила я тоном, который Марино знал слишком хорошо. Мы заехали в широкий «карман», и я, не говоря ни слова, вышла из машины, обошла ее спереди и, открыв дверцу со стороны Марино, жестом показала — вылезай. Возражений не последовало. Я заметила, что его мундир промок на спине до такой степени, что под ним проступил силуэт майки. — Похоже, грипп подхватил, — проворчал Марино. Я поправила сиденье и зеркала. — Даже не знаю, что со мной такое, — добавил он, вытирая лоб носовым платком. — У тебя паническая атака. Дыши глубже и постарайся успокоиться. Наклонись и постарайся дотянуться до носков ботинок. А теперь расслабься. — Если тебя увидят за рулем моей машины, на меня тут же накатают рапорт, — проворчал Марино, протягивая через грудь ремень безопасности. — Город должен быть благодарен, что ты сейчас не за рулем. Тебе бы вообще лучше отправиться к психиатру. — Я посмотрела на него, и он стыдливо отвел глаза. — Что-то не так, а что, не пойму. — Марино уставился в окно. — Расстроился из-за Дорис? — Не знаю, рассказывал ли я тебе, но перед тем, как разойтись, мы с ней здорово поругались. — Он снова промокнул лоб. — Она притащила с распродажи блюдо, вот из-за него и сцепились. Понимаешь, Дорис давно собиралась купить новые блюда, и вот я прихожу однажды домой, а на столе в гостиной целый набор новых оранжевых тарелок. Слышала про «Фиеста вэйр»? — Кое-что. — Да. В этой партии было что-то такое… что-то особенное. Короче, счетчик Гейгера на них реагировал. — Счетчику Гейгеру многого не надо, он на каждую мелочь реагирует, — напомнила я. — В общем, про эту посуду много всякого писали, так что в конце концов ее изъяли из продажи, — продолжал он. — Но Дорис ничего и слышать не желала. Считала, что я на воду дую. — Думаю, так оно и было. — Ты же знаешь, у каждого человека свои фобии. Вот я, к примеру, боюсь радиации. Мне даже в рентген-кабинете не по себе делается, а когда микроволновку включаю, то стараюсь уйти из кухни. В общем, собрал я все эти блюда да и выбросил, а ей ничего не сказал. Марино помолчал, снова утерся, прокашлялся. — А через месяц она ушла. — Послушай, я из той посуды тоже вряд ли стала бы есть. Даже если бы я знала, что никакой опасности не существует. Страх не всегда имеет рациональное объяснение. — То-то и оно, док. В моем случае так, наверное, и есть. — Он чуть-чуть, на палец, опустил стекло. — Боюсь умирать. Каждый день об этом думаю. С утра, как только встаю. Только и жду, что инсульт разобьет или врач скажет, что у меня рак. Ложусь спать и боюсь, что не проснусь, умру во сне. — Его взгляд снова ушел в сторону, пауза затянулась, и продолжение разговора далось ему нелегко. — А вообще, если хочешь знать, все из-за того, что Молли перестала со мной встречаться. — Не очень-то хорошо она с тобой обошлась. — Не знаю, почему, но меня его признание задело. — Да… — Марино заерзал. Разговор определенно доставлял ему почти физические неудобства. — Она ведь намного моложе. А я последнее время чувствую, что не должен перенапрягаться. — Другими словами, ты боишься заниматься с ней сексом. — Ну вот, — обиделся он. — Ты еще закричи об этом, чтобы все услышали. — Я врач. И хочу только одного: помочь тебе. Если, конечно, смогу. — Молли сказала, что из-за меня чувствует себя отвергнутой. — Ее можно понять. У тебя давно эта проблема? — Не знаю… со Дня благодарения. — Что-то случилось? Он замялся. — Ну, я… в общем, я перестал принимать лекарства. — Какое лекарство? Адреноблокатор? Или финастерид? — Оба.