— Зачем? Как можно делать такие глупости! — Как? Да так, что из-за этих лекарств я себя мужиком не чувствую! — сердито выпалил Марино. — Короче, когда я начал встречаться с Молли, я от них отказался. А где-то ближе к Дню благодарения снова начал принимать. После того, как сдал анализы и прошел медосмотр. Оказывается, давление опять подскочило, и с простатой проблемы вернулись… Вот я и испугался. — Ни одна женщина не стоит того, чтобы ради нее умирать, — сказала я. — Вот из-за этого у людей депрессия и случается, и ты, между прочим, идеальный кандидат для этого состояния. — Когда ничего не получается, у любого депрессия начнется. Тебе не понять. — Ну почему же, прекрасно понимаю. Когда организм подводит, когда тело не справляется с чем-то, как раньше, когда стареешь… да, это давит. В последние годы твоя жизнь серьезно менялась, а каждая перемена — фактор стресса. — Нет, депрессия — это другое, — перебил Марино, и голос его зазвучал громче. — Тут дело не в этом. Вот иногда стараешься, а он не встает. А бывает, что встанет и стоит. Надо идти, а он стоит. Даже помочиться не можешь. Депрессия — это когда вдруг понимаешь, что подружка тебе в дочери годится. — Он уставился на меня даже не сердито, а зло, и на шее начали проступать вены. — Да, у меня депрессия. Ты права, черт возьми! — Пожалуйста, не злись на меня. Он отвернулся, сжав кулаки и тяжело дыша. — Тебе надо сходить на прием к кардиологу и урологу. — Ага. Не получится. — Марино покачал головой. — Ты, наверно, не знаешь, что теперь я приписан к урологу-женщине. Не могу же я все это женщине выкладывать. — Почему? Мне ведь рассказал. Он замолчал, долго смотрел в окно, потом взглянул в зеркало. — Кстати, за нами какой-то хрен увязался в золотистом «лексусе». От самого Ричмонда. Я проверила — мужчина, сидевший за рулем новой модели внедорожника, разговаривал по телефону. — Думаешь, следят? — Да откуда ж мне знать! Но вот быть на месте того, кто оплачивает его телефонные счета, я точно не хочу. Мы подъезжали к Шарлотсвиллу, и спокойный, сглаженный пейзаж сменился мелькающими мягкими, округлыми холмами за серыми силуэтами зимних деревьев. Здесь было прохладнее, больше снега, но дорога стала суше. Я попросила Марино выключить сканер — надоело слушать полицейскую болтовню — и через некоторое время свернула на шоссе 29, к университету. Какое-то время за окном виднелась лишь каменистая, с редкими деревцами, пустошь, растянувшаяся от леса до дороги, но через некоторое время, ближе к кампусу, появились обитаемые островки с пиццериями, круглосуточными магазинами и заправочными станциями. Рождественские каникулы еще не закончились, но моя племянница была не единственной, кто вернулся в университет до возобновления занятий. У стадиона имени Скотта я свернула на Маури-авеню. Студенты сидели здесь на лавочках и ездили на велосипедах с рюкзаками за спиной и сумками, полными книг. Было много машин. — А ты на игры здесь ходила? — оживился Марино. — На игры? Пожалуй, нет. — Ну, не знаю. За такое штрафовать надо. У тебя здесь племянница, а ты даже «Хуз»[34] не видела? И что ж ты делала, когда здесь бывала? Чем вы с Люси занимались? — Вообще-то мы почти ничего и не делали. Когда встречались, то либо гуляли по кампусу и разговаривали, либо сидели в ее комнате на Лужайке и опять же разговаривали. Были, конечно, и обеды в ресторанах, «Плюще» и «Кабаньей голове», встречи с ее преподавателями и даже посещения лекций. Но с друзьями Люси, которых у нее было немного, я не виделась. Она не хотела меня с ними знакомить и показывать те места, куда они ходили вместе. — …я видел, как он играл, и никогда уже этого не забуду, — говорил в это время Марино. — Извини, — прервала свой рассказ я. — Ты только представь, семь футов ростом! А? И знаешь, он сейчас живет здесь, в Ричмонде. — Так, давай-ка посмотрим. — Я пробежала глазами по фасадам зданий, мимо которых мы проезжали. — Нам нужен инженерный факультет, это где-то здесь. Теперь бы найти отделение машиностроения, авиационно-космических и ядерных технологий. Я сбросила газ, увидев впереди сначала кирпичное строение с белой отделкой, а потом и доску на фасаде. С парковкой проблем не возникло, а вот найти доктора Альфреда Мэтьюза оказалось не так-то просто. Он обещал встретить меня в своем кабинете в 11.30, но, похоже, забыл об этом. — Ну, и где он? — раздраженно проворчал Марино. Мысль о конверте, лежавшем в багажнике, не давала ему покоя. — В реакторной установке. — Я села за руль. — Отлично. На самом деле я имела в виду лабораторию физики высоких энергий, находившуюся на вершине холма, по соседству с обсерваторией. Сама установка помещалась в громадном кирпичном бункере, окруженном зелеными посадками и надежным забором, при виде которых Марино снова занервничал. — Перестань. Это же интересно, сам увидишь, — сказала я, открывая дверь. — Мне совсем не интересно. — Ладно, тогда оставайся здесь, а я пойду одна. — А вот возьму и останусь! Я захватила лежавший в багажнике образец, нажала кнопку звонка у главного входа, и замок щелкнул. Услышав, что мне нужен доктор Мэтьюз, молодой человек, сидевший за стеклом в крохотном фойе, сверился со списком и сообщил, что директор отделения физики находится сейчас у бассейна реактора. Потом он снял трубку внутреннего телефона и протолкнул под стекло пропуск гостя и детектор радиации. Я пристегнула и то, и другое к жакету, а молодой человек, оставив свой пост, провел меня за внушительную стальную дверь, красная лампочка над которой предупреждала о том, что реактор в данный момент работает. Просторное помещение без окон, с высокими, обложенными керамической плиткой стенами. Все предметы снабжены ярко-желтыми бирками. Вода в конце подсвеченного бассейна отливала голубым свечением, вызванным мгновенным распадом нестабильных атомов в тепловыделяющей сборке ядерного реактора. — Я почему-то думал, что вы приедете завтра. — Ученый огорченно развел руками. — Нет, мы договаривались на сегодняшний день. Но в любом случае спасибо, что согласились принять. Образец у меня с собой. — Я показала конверт. — Хорошо. Джордж? — Доктор Мэтьюз повернулся к студенту. — Сами справитесь? — Да, сэр. Спасибо. — Идемте, — кивнул мне доктор. — Спустимся вниз, там и посмотрим. Кстати, вы знаете, сколько у вас здесь? — Только приблизительно. — Если материала достаточно, проведем исследование прямо сейчас, так что долго вам ждать не придется. По другую сторону двери мы повернули налево и задержались возле высокого металлического ящика, считавшего радиацию с наших рук и ног. Счетчик замигал зеленым светом, и мы спустились по лестнице в лабораторию нейтронной радиографии, размещавшуюся в подвале с механическими цехами, автопогрузчиками и предназначенными для отправки огромными бочками с ядерными отходами. На каждом углу я видела аварийное оборудование и диспетчерскую в металлической клетке. В отдельном помещении с толстыми бетонными стенами хранились пятидесятигаллоновые канистры с жидким азотом, германиевые детекторы, усилители и свинцовые слитки. Сам процесс идентификации моего образца оказался на удивление прост. Надев лабораторный халат и перчатки — никакого защитного костюма, — доктор Мэтьюз поместил клейкую пленку в пробирку, пробирку — в алюминиевый контейнер с кристаллом германия, а контейнер обложил со всех сторон свинцовыми слитками для защиты образца от фонового излучения. После простой компьютерной команды процесс активизировался, после чего счетчик на контейнере начал измерять радиоактивность. Наблюдать за этим было довольно странно — я привыкла иметь дело со сложными инструментами вроде сканирующего электронного микроскопа и газового хроматографа. Детектор же напоминал какой-то бесформенный свинцовый домик, охлаждаемый жидким азотом и определенно не отягощенный даже примитивным «разумом». — Ну вот, — сказала я. — Вам нужно лишь подписать акт. — Процесс может занять час, а то и два. Сейчас трудно сказать более определенно. Доктор Мэтьюз подписал бланк, и я отдала ему копию. — Загляну к племяннице и вернусь к вам. — Я вас провожу. Хотя бы для того, чтобы удостовериться, что вы случайно не нажали не ту кнопку. — Мы прошли мимо детектора, который пропустил нас беспрепятственно. — Как она? Перешла в МТИ? — Люси обучалась там в интернатуре прошлой осенью. По робототехнике. А сейчас снова здесь и пробудет по меньшей мере еще месяц. — Не знал. Это замечательно. Что изучает? — Виртуальную реальность, так она сказала. Мэтьюз недоуменно посмотрел на меня. — Разве она не этим занималась, когда была здесь? — Насколько я поняла, речь идет о более продвинутом уровне. — Да, наверное. — Он улыбнулся. — Я был бы счастлив иметь хотя бы по одному такому студенту в каждой группе. Люси была единственной студенткой непрофильного факультета, записавшейся ради собственного интереса на курс ядерно-физического проектирования. Марино ждал меня у машины с сигаретой. — Что дальше? — угрюмо спросил он. — Думаю преподнести племяннице сюрприз — пригласить на ланч. Буду рада, если составишь нам компанию. — Я только заскочу на заправку «Эксон». Надо кое-кому позвонить. 12 Марино отвез меня к Ротонде — сиявшему в лучах солнца белоснежному зданию, спроектированному самим Томасом Джефферсоном.[35] Дорожка, выложенная потемневшими от времени кирпичами, пролегала под старыми деревьями, за которыми вытянулись двумя рядами корпуса общежитий под общим названием Лужайка.