— И еще одно, — добавил он, поднимаясь. — Ты ведь не хочешь, чтобы она возвращалась в Академию в таком состоянии? — Нет. Конечно нет! Марино ушел, а я какое-то время сидела за закрытой дверью, и мысли мои катились медленно и неуклюже, как угрюмая река под окном дома. Вспоминая — со злостью или страхом, не знаю, — те случаи, когда предлагала племяннице вина или покупала ей пива, я чувствовала себя обманутой, преданной. Так подняться, столь многого достичь, а теперь все потерять? От этой мысли меня бросало в отчаяние. А потом эти образы вдруг вытеснили другие. Мое воображение рисовало ужасные картины, созданные человеком, который хотел быть божеством. Увы, моя племянница, при всех ее блестящих талантах, не понимала, сколь темна сила зла. Она не понимала зло так, как понимала его я. Я надела пальто и перчатки, потому что знала, что мне необходимо отправиться домой, к Люси, и уже собиралась предупредить дежурного, что ухожу, когда зазвонил телефон. Люси? Я подняла трубку — это был шеф чесапикской полиции, сообщивший, что зовут его Стилс и что его перевели из Чикаго. — Жаль, что приходится знакомиться вот таким образом, — сказал он, как мне показалось, вполне искренне, — но вынужден поговорить с вами о моем детективе по имени Рош. — Мне тоже нужно поговорить с вами о нем. Может быть, объясните, в чем именно его проблема? — Если верить Рошу, его проблема — вы. — Смешно. — Меня душила злость. — Скажу коротко, шеф Стилс, ваш детектив непрофессионален, не соответствует должности и всячески мешает расследованию. В мой морг он больше не войдет. — Вы понимаете, что Министерство внутренних дел проведет тщательное расследование этого случая. Вероятно, мне понадобится, чтобы вы как-нибудь приехали и мы могли бы поговорить. — В чем меня обвиняют? — Сексуальное домогательство. — Да, в наше время это популярно, — иронически заметила я. — Но ведь сексуальное домогательство есть, по определению, злоупотребление властью. Не знала, что имею власть над детективом Рошем. В действительности все совсем наоборот, и это ваш детектив заигрывал со мной, а когда его ухаживания не были приняты, повел себя оскорбительно и грубо. — Получается, вы настроены против него, — помолчав, произнес Стилс. — Не могу с вами согласиться, потому что это полная чушь. И если он тронет меня еще раз, я добьюсь ордера на его арест. Он снова помолчал. — Шеф Стилс, — продолжала я. — Думаю, главное сейчас — это ужасная ситуация в сфере вашей юрисдикции. Мы можем поговорить о Теде Эддингсе? Он откашлялся. — Конечно. — Вы знакомы с делом? — Меня ввели в курс, так что знаком хорошо. — Отлично. Тогда, уверена, вы согласитесь, что расследование нужно провести с особой тщательностью. — Полагаю, такого подхода заслуживают все происшествия со смертельным исходом. Что касается дела Эддингса, то ответ достаточно очевиден. Чем больше я его слушала, тем больше злилась. — Вы, возможно, не знаете, но Эддингс увлекался коллекционированием, собирал раритеты времен Гражданской войны. Неподалеку от места, где он нырял, проходили бои, и вполне вероятно, что его интересовали, например, такие артефакты, как ядра. Судя по всему, Рош уже поговорил с миссис Эддингс. Или, может быть, шеф познакомился со статьями самого Эддингса, в которых тот описывал свои подводные изыскания. Не будучи историком, я все же прекрасно понимала, что все эти теории смехотворны. — Самый крупный бой в вашем районе произошел между «Мерримаком» и «Монитором». И случилось это в нескольких милях от верфи, на Хэмптон-роудс. Ни о каких сражениях на реке Элизабет или вблизи ее ничего не известно. — Но ведь мы не знаем этого наверняка, не так ли, доктор Скарпетта? — задумчиво заметил Стилс. — Речь может идти о любых снарядах, о любом попавшем в реку мусоре, об убитых. Тогда ведь не было ни телекамер, ни армии репортеров. Был только Мэтью Брейди.[24] Между прочим, я сам большой любитель истории и много читал о Гражданской войне. Лично я считаю, что этот парень, Эддингс, явился на верфь, чтобы прочесать как следует дно. Надышался отработанных газов от своей установки и умер. И все, что у него было при себе — штуковины вроде металлоискателя, — ушло в ил. — Я рассматриваю этот случай как возможное убийство. — А я, основываясь на вышесказанном, с вами не согласен. — Надеюсь, прокурор, после того как мы поговорим, примет мою сторону. Стилс не ответил. — Насколько я понимаю, вы не намерены приглашать людей из отдела анализа уголовных расследований ФБР. Раз уж решили, что мы имеем дело с несчастным случаем… — В данный момент я не вижу ровным счетом никаких оснований беспокоить Федеральное бюро расследований. Я так им и сказал. — Что ж, зато я вижу такие основания. — Мне едва хватило выдержки, чтобы не бросить трубку. — Черт, черт, черт! — сердито бормотала я, хватая вещи и вылетая за дверь. Спустившись вниз, я взяла со стены ключи, вышла на парковку и села в синий «универсал», который мы иногда использовали для перевозки тел. Этот автомобиль нельзя было назвать катафалком, но и увидеть такую машину у соседского дома мне лично не хотелось бы. Большая, с затемненными стеклами и шторами, вроде тех, которые можно увидеть в похоронных конторах, без задних сидений, с креплениями на выстланном фанерой полу. Директор морга повесил на заднем зеркале несколько контейнеров с освежителем воздуха, и теперь в салоне стоял тяжелый запах кедра. Приоткрыв окно, я выехала на Мейн-стрит, радуясь тому, что дороги уже просто мокрые, а не скользкие и движение не слишком интенсивное. Холодный, сырой воздух приятно освежил лицо. Я знала, что должна сделать, хотя и приходила в церковь лишь в крайнем случае, в минуты кризиса, когда сама жизнь толкала меня туда. Сложенная из кирпича и сланца, церковь Святой Бригитты больше не закрывала свои двери по ночам — мир, к сожалению, стал другим, и в этот час здесь встречались «анонимные алкоголики», так что я знала, когда туда можно прийти, никому не мешая. Оставив машину на парковке, я вошла через боковую дверь, окунула пальцы в чашу со святой водой. Статуи святых охраняли крест и сцены с распятием за сверкающим витражным стеклом. Я выбрала скамью в заднем ряду, пожалев о том, что здесь не горят больше свечи, преклонила колени и помолилась за Теда Эддингса и его мать. За Марино и Уэсли. За свою племянницу. Потом села и закрыла глаза, чувствуя, как спадает напряжение. Около шести я собралась уходить, но, задержавшись в притворе, увидела освещенную дверь библиотеки. Не знаю, что заставило меня пойти туда, но в какой-то момент мне показалось, что противостоять Книге зла можно только с помощью другой книги, считающейся священной, и что несколько секунд, проведенных с катехизисом в руках, могут быть именно тем, что мне сейчас необходимо. Войдя в библиотеку, я увидела пожилую женщину, расставлявшую на полках книги. — Доктор Скарпетта? — удивленно и как будто обрадованно сказала она. — Добрый вечер, — смущенно ответила я, потому что не помнила ее имени. — Я — миссис Эдвардс. Миссис Эдвардс, подсказала мне память, отвечала за социальные службы церкви и обучала новообращенных католиков, среди которых надлежало бы быть и мне по причине редкого посещения храма. Маленькая, пухленькая, она никогда не была в монастыре, но неизменно пробуждала во мне то же чувство вины, что и добрые монахини во времена моей юности. — Нечасто доводится вас видеть здесь в такой час. — Проезжала мимо и заглянула на минутку. После работы. Боюсь, что пропустила вечернюю молитву. — Это было в воскресенье. — О да, конечно. — Что ж, рада вас видеть. Я уже собиралась уходить… — Словно чувствуя мою нужду, она задержала взгляд на моем лице. Я пробежала глазами по книжной полке. — Вам помочь? — спросила миссис Эдвардс. — Катехизис, если можно. Она прошла через комнату, сняла с полки книжку и подала ее мне. Это был внушительный том, и я засомневалась, что приняла верное решение, потому что сильно устала и не знала, в том ли Люси состоянии, чтобы читать именно эту книгу. — Может быть, я могу помочь вам чем-то еще? — любезно поинтересовалась миссис Эдвардс. — Я хотела бы поговорить со священником. Минуту, не больше. — Отец О’Коннор посещает больницы. — Ее взгляд не оставлял меня. — Могу ли я вам помочь? — Возможно… — Давайте присядем. Мы выдвинули стулья из-под незатейливого деревянного стола вроде того, за которым я девчонкой сидела в приходской школе. Я вдруг вспомнила, с каким нетерпением и предвкушением чуда открывала тогда книги. Мне всегда нравилось узнавать что-то новое, учиться, а возможность сбежать из дома казалась божьим даром. Мы с миссис Эдвардс смотрели друг на друга, как добрые подруги, но начать разговор было трудно, потому что я не привыкла к откровенности. — Не могу вдаваться в детали, так как речь идет о деле, над которым я работаю. Она кивнула. — Понимаю. — Достаточно сказать, что ко мне попала некая Книга, что-то вроде сатанинской библии. Там нет поклонения дьяволу, per se,[25] но зло определенно присутствует. Миссис Эдвардс ничего не сказала, но продолжала смотреть мне в глаза. — Люси, моя племянница, ей двадцать три года, тоже читала рукопись. — И теперь у вас проблемы? Я вздохнула, чувствуя, что попала в глупое положение. — Знаю, звучит довольно странно. — Ничего странного. Ни в коем случае нельзя недооценивать силу зла, и, разумеется, мы должны, в меру своих возможностей, избегать соприкосновения с ним. — Это не всегда получается. Зло само приносит пациентов к моему порогу. Но мне редко доводится брать в руки документы наподобие того, о котором шла речь. Я сама видела плохие сны, а моя племянница сейчас ведет себя неправильно, а она довольно долго читала эту Книгу. Именно она меня и беспокоит. Поэтому я и пришла сюда. — «А ты пребывай в том, чему научен и что тебе вверено, зная, кем ты научен»,[26] — процитировала миссис Эдвардс и улыбнулась. — На самом деле все просто. — Не уверена, что понимаю.