– Только никуда не уходи. – Не уйду. – Эд закладывает руки за голову и закрывает глаза. И я со спокойной душой иду в ванную комнату. Я стою под струей прохладной воды, стресс от событий сегодняшнего дня мало-помалу проходит, стекая в сливное отверстие вместе с грязной водой. Помывшись, я заворачиваюсь в полотенце и иду в спальню. И в дверях застываю как соляной столб. Эда в спальне нет. Я заглядываю в гостиную. Там тоже пусто. Я недоуменно хмурюсь. Должно быть, он готовит нам по чашечке чая. Натянув на себя чистое платье, я прохожу на кухню. Но и на кухне его нет. У меня снова начинает противно сосать под ложечкой. Куда, черт возьми, он подевался?! Прихватив из холодильника банку диетической колы, я направляюсь к задней двери. Выхожу наружу, щурясь от яркого света, в лицо ударяет волна зноя. Обшариваю глазами наш садик. Он настолько мал, что я сразу вижу: Эда здесь нет. Я возвращаюсь на кухню, сердце начинает биться чуть сильнее. Я вижу на столе листок бумаги и сразу узнаю каракули Эда. Пошло все к черту! Хочу шампанского прямо сейчас. Выскочил в магазин. Вернусь через 10 минут. Люблю тебя. Целую. Э. Я читаю эти слова, а руки трясутся так, что приходится поставить банку на стол. Он все-таки вышел на улицу! Но я не знаю, как долго он отсутствует, поэтому нет никакого смысла бежать за ним. Я присаживаюсь на стул, пытаясь мыслить рационально. Магазин всего в нескольких минутах хода. Эд скоро вернется, и все будет отлично. Непременно будет. Должно быть. Я пью колу, прислушиваясь, не поворачивается ли ключ в замке входной двери, и стараюсь сохранять спокойствие. Вдох-выдох, вдох-выдох. Прошло десять минут, Эда по-прежнему нет. С трудом сдерживая приступ паники, я подхожу к окну гостиной и выглядываю на улицу. Солнце жарит прямо через стекло, я в очередной раз покрываюсь по́том, а Эда как не было, так и нет. Я возвращаюсь на кухню, сажусь за стол, дыхание вырывается из груди прерывистыми очередями, пульс учащается, дрожат пальцы на руках и на ногах, и вот уже все мое тело колотит крупная дрожь. С запотевшей банки колы стекает на стол конденсат. Я прижимаю банку ко лбу. Она приятно холодит разгоряченную кожу. Затем, зажав голову руками, я опускаю глаза и тупо разглядываю рисунок деревянных волокон на столешнице. От звенящей тишины квартиры закладывает уши, я задерживаю дыхание, чтобы не пропустить скрип открывающейся входной двери. Время проходит, но я не сразу решаюсь посмотреть на часы. Пять минут шестого. Эд отсутствует уже пятьдесят минут. Кровь с шумом приливает к голове, мне становится нехорошо. С чего вдруг ему приспичило уходить? И о чем он только думал? Я встаю и на ватных ногах прохожу в гостиную, включаю телевизор, невидящими глазами смотрю на экран. Но телевизор не помогает отвлечься, ведь Эда нет рядом. Мне сейчас ничто не поможет. Тогда я хватаю со стола телефон. Никаких сообщений. Поэтому я нажимаю на зеленую кнопку для вызова своего последнего абонента. То есть Эда. Длинные гудки под аккомпанемент оглушающего стука моего сердца. Если Эд сейчас ответит, он наверняка услышит этот стук. Но Эд не отвечает. К горлу подкатывает тошнота, когда включается голосовая почта и до меня доносится голос Эда: «Простите, сейчас не могу ответить на ваш звонок. Оставьте, пожалуйста, сообщение после короткого сигнала». Я выключаю телефон. Жадно хватаю ртом воздух, но чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Потом сажусь на диван, набираю текст эсэмэски. Ты где? Нажимаю на «Отправить». Теперь мне остается только ждать и надеяться, что Эд увидит мое сообщение. Я ложусь на диван, стараясь не думать о том, что могло или не могло случиться с Эдом. И всячески себя успокаиваю: прошел всего час, он наверняка уже идет домой. Он с минуты на минуту появится на пороге, и ты будешь смеяться над собой и удивляться, как можно было переживать из-за такой ерунды. Однако назойливый внутренний голос, который я стараюсь заглушить, становится все громче, и я больше не могу его игнорировать. Неужели ты и впрямь думала, что можешь изменить ход событий? Неужели ты и впрямь рассчитывала предотвратить гибель Эда? Глупая девчонка! Слезы ручьем текут по щекам, капая на подушку под моей головой, а я не могу их остановить. Я слежу за причудливой игрой света на потолке, и абажур плывет перед глазами. Затем подтягиваю колени к груди и сажусь лицом к двери. Так, на всякий случай. Если Эд все же придет. Тогда я сразу его увижу. Не знаю, как долго я сижу в таком положении, но полоска солнечного света уже успела переместиться с пола на стену, значит время неумолимо проходит. А в квартире по-прежнему очень тихо, так тихо, что я уже не в силах терпеть эту леденящую тишину, она давит на грудь, мне трудно дышать. Я беру телефон – никаких сообщений, никаких звонков – и дрожащей рукой кладу его обратно на стол. Мне надо кому-нибудь позвонить: Джейн, маме, Беки – кому угодно. Но что они могут сказать? Они не поймут моего ужаса. Просто не смогут понять. Потому что не знают того, что знаю я. Они не знают, что случилось в прошлой жизни. Итак, я сижу совершенно одна и жду. Ближе к вечеру, когда жара успевает немного спасть, тишину разрывает телефонный звонок. У меня обрывается сердце, я хватаю со стола телефон, чудом не выронив его из рук. На экране высвечивается номер Эда. – Алло. – Я задыхаюсь, хотя уже несколько часов сижу неподвижно. В ответ затянувшееся молчание, и я сразу понимаю. Все понимаю. – Алло, это Зои Уильямс? – В трубке слышится незнакомый мужской голос. Мне хочется кричать, хочется швырнуть телефон через всю комнату, чтобы не слышать ни слова из того, что собирается сказать мне этот мужчина. Но вместо этого я говорю: «Да». Мой голос прерывается, я пытаюсь откашляться, чтобы прочистить пересохшее, саднящее горло. – Мне очень жаль, но произошел несчастный случай. Это ваш муж Эдвард. Он продолжает говорить, но я уже ничего не слышу. Ноги подкашиваются, и я неуклюже опускаюсь на край дивана. И только тогда замечаю, что мой собеседник на другом конце провода молчит. – Миссис Уильямс, вы меня слышите? – наконец спрашивает он. Я понимаю, что должна что-то ответить, но слова застревают в горле, а пересохшие губы не слушаются. Из груди вырывается сдавленный хрип, телефон выпадает из рук и с грохотом катится по деревянным половицам. Проходят секунды, минуты, часы, недели, а я продолжаю сидеть, точно каменная. Мое сердце, мое тело, мой мозг – все окаменело. И тем не менее я слышу стук в дверь, сперва очень тихий, затем все более громкий и настойчивый, похожий на усиливающуюся до крещендо барабанную дробь. Я поворачиваю голову в сторону входной двери и вижу за панелью из матового стекла два силуэта в тусклом свете лучей заходящего солнца. Я знаю, что должна открыть дверь и впустить людей в дом, но не могу этого сделать. Просто не могу. Ведь они вестники беды. Но они не уходят, а потому я поднимаюсь с дивана и иду, точно зомби, к входной двери. Дверь распахивается, на пороге возникают двое: мрачные лица, темная униформа. Они входят в дом, я, неуклюже посторонившись, пропускаю их и веду в гостиную. Мы садимся, и я жду, когда они начнут разговор. Мне не хочется слышать их слова, но я знаю, что придется. – Мне очень жаль, миссис Уильямс, – говорит женщина-полицейский. – Но вашего мужа сбила машина, когда он переходил через дорогу. Машина… двигалась на высокой скорости, и, боюсь, ему не удалось увернуться… Я смотрю на натертый пол, не зная, что сказать и как реагировать. Смотрю на туфли женщины-полицейского. Они начищены до такого блеска, что от носков отражается неяркий свет закатного солнца за окном. И чтобы забыть о том, что Эд умер во второй раз, я представляю себе, как эта женщина сегодня утром, собираясь на работу, стояла на кухне, надраивала туфли и думала о предстоящем дне. Приходило ли ей в голову, что сегодня ей придется сообщить кому-то о смерти мужа? И как это будет? Я продолжаю упорно молчать. Затем перевожу глаза на ковер, замечаю царапины на деревянном полу на том месте, где пару недель назад стоял диван, который мы переставили. Я пытаюсь осознать, что в данный момент чувствую, что хочу сделать, но и на этот раз не могу понять, чего от меня ждут. – Миссис Уильямс? – слышится чей-то голос. Я поднимаю глаза. И вижу обращенные ко мне лица двух человек, они ждут, когда я пророню хоть слово. – Я… Я… – Слова застревают в горле. Мне с трудом удается выдавить: – Где он? Явно почувствовав облегчение, что можно наконец открыть рот, вперед выступает мужчина-полицейский: – Его отвезли в «Роял фри»… – Он делает паузу. – Если хотите, мы можем отвезти вас туда. Я оцепенело киваю, поднимаю с пола телефон и выхожу вместе с ними из дому к припаркованной неподалеку полицейской машине. Улица кажется странно притихшей, что вполне соответствует обстоятельствам. В глубине души я знаю, что мне следует известить близких о том, что произошло, и, пока автомобиль медленно катит в сторону больницы, я набираю знакомый номер. Джейн первая в списке. Моя лучшая подруга, и прямо сейчас мне очень нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. – Эй! – Джейн отвечает после первого гудка. Ее голос, беспечный и жизнерадостный, звучит настолько неуместно, что я судорожно вздыхаю. – Зо, что случилось? – Эд… – хриплю я, давясь словами. – Это Эд. Он… Произошел несчастный случай, и… – Я не могу закончить. Я больше не могу вымолвить ни слова. Впрочем, это и не нужно. – Твою мать, Зо! Ты где? Я еду. – «Роял фри». – Мой голос походит на шелест. – Все, я уже в пути. Я заканчиваю разговор как раз в тот момент, когда мы подъезжаем к больнице. Все, звонить кому-то еще больше нет времени. Солнце спряталось за коричневым кирпичным зданием, его силуэт кажется каким-то странно готическим, особенно на фоне ярко-голубого неба. Я вылезаю из автомобиля. Ноги подкашиваются, я оступаюсь, и женщина-офицер – жаль, что я не запомнила ее имени, – подхватывает меня под руку. Мы вместе направляемся к дверям, и, когда они закрываются за мной, мне кажется, будто я попадаю в ад. Меня подводят к ряду стульев в маленькой комнатке, затерянной в недрах больницы. Я смотрю невидящими глазами на развешенные на стене постеры с предложением помощи при тяжелых утратах и депрессии, читаю слова, но не понимаю их сути. Затем, услышав знакомый голос, я поднимаю глаза – передо мной стоит Джейн. Джейн стремительно пересекает комнату, и вот мы уже крепко обнимаем друг друга, а я плачу: судорожно дергаясь и отчаянно всхлипывая так, что кажется, вот-вот разорвется сердце. – Он… Он умер, – давясь соплями и слезами, говорю я. – Ох, Зои, Зои, Зои. – Джейн твердой рукой поглаживает меня по спине, пока мои рыдания не стихают, а потом мы садимся, не разнимая рук. – Последнее время мы с Эдом жили как кошка с собакой, но сегодня… сегодня все было по-другому. Сегодня он не ненавидел меня… – Зои, Эд не мог тебя ненавидеть. Ведь он тебя обожал и знал, что ты его любишь. Ненаглядная моя, я тебя умоляю, выброси подобные мысли из головы. – Но мы жутко злились друг на друга, а он… он на минутку вышел за шампанским… Я говорила, чтобы он никуда не ходил, но он все равно ушел, и сейчас уже слишком поздно, и я даже не попрощалась с ним. И что, черт возьми, мне теперь делать?! Но Джейн не успевает ответить, так как приходит доктор и нас проводят туда, где лежит Эд, – идентифицировать тело. Доктор объясняет, что Эда сбила машина, когда он переходил улицу, что у него не было ни единого шанса, что он умер по дороге в больницу. Слова «обширная травма мозга» не задерживаются в голове, ведь мне непереносима сама мысль о том, что Эд страдал и мучился от боли. Все, о чем я могу думать, – это почему?! Почему я отпустила его из дому? Ведь он добрался домой живым и здоровым, мы благополучно продержались почти до конца дня и, возможно, навсегда изменили сложившийся порядок вещей. А потом я дала ему уйти. Где-то на подсознательном уровне я знаю, что чему быть, того не миновать и что мне вряд ли позволили бы изменить ход событий. Но я не могу не думать о том, как оставила его одного в постели. И о том, что он был полон жизни и казался вполне счастливым. Меня подводят к месту, где лежит Эд. Несмотря на ранения – его отмыли по мере возможности, однако на лице и на груди виднелись следы крови, – передо мной, без сомнения, Эд, и меня захлестывает непреодолимое желание прикоснуться к нему, обнять его, сказать, что все будет хорошо. Но я знаю, что это невозможно. Поэтому я просто киваю: – Да, это он. Я поворачиваюсь и иду прочь, Джейн бережно поддерживает меня за плечи. Следующие несколько часов проходят будто в тумане. Какие-то люди приносят мне чай, обнимают меня. За дверью комнаты для родственников, где я сижу, тарахтят каталки. Затем приезжает Сьюзан, и мы крепко обнимаемся. Нас объединяет скорбь, грозящая поглотить обеих. И помимо всего прочего, меня душит безумная злость. Злость на то, что меня заставили – уж не знаю, по какой причине, – во второй раз потерять любовь всей моей жизни. В первый раз было невероятно тяжело, мне и одного раза вполне хватило, чтобы сломаться. Но пережить такое дважды – выше человеческих сил, тем более что в результате ничего не изменилось. Конец был таким же. Эд все равно умер. И как мне теперь жить дальше с этой тяжестью в душе? Ведь я буду вечно корить себя за то, что его подвела.