– Иди прополощи рот, пока ты не загадил всю квартиру, свинтус несчастный! – Я со смехом заталкиваю Эда в ванную. Эд с пристыженным видом удаляется. А я между тем усиленно тяну время. Неторопливо собираю сумку, причесываюсь, накладываю косметику. Моя задача – удостовериться, что Эд не поедет на велосипеде. – Ладно, я пошел. – Эд небрежно клюет меня в щеку. От него приятно пахнет мятой, в уголке рта засохшая зубная паста. Я осторожно вытираю ее пальцем. – Хорошо, дорогой. До вечера. Эд надевает шлем, закидывает на спину рюкзак и с шумом захлопывает за собой входную дверь. Я стою и, затаив дыхание, жду. Несколько секунд спустя я слышу, как в замке поворачивается ключ, и передо мной появляется Эд – страшно недовольный, он что-то бурчит себе под нос. – Какой-то гаденыш проткнул мне шины. – Ох нет! Это ужасно! И что теперь делать? – Не знаю. Наверное, поеду на метро. Но это жуткий геморрой добираться на метро до Южного Норвуда. Маленькие засранцы! Эд жутко зол, но я не обращаю внимания. Впрочем, у меня нет другого выхода. – Если хочешь, могу тебя подбросить. – Подбросить? А разве тебе не нужно на работу? – Угу, но… Ну, пожалуй, так будет проще, разве нет? – Да, но не для тебя. – Нет. Но… Ой, да ладно! Разреши мне тебя подвезти. Я с удовольствием сяду за руль. Я уже сто лет не водила машину. Эд с сомнением смотрит на меня. И наконец кивает: – О’кей, если ты действительно хочешь. Было бы здорово. Спасибо. – Погоди, я только возьму ключи. Мы садимся в мой видавший виды «фольксваген-жук», который я приобрела много месяцев назад, но толком еще не водила. От волнения у меня колотится сердце. Я сделала это! Помешала Эду сесть на велосипед! Мне с трудом верится, что у меня получилось. Я опускаю стекла и включаю вентиляторы, что, впрочем, не спасает от удушающей жары. Некоторое время мы едем молча. Я нахожусь в состоянии крайнего возбуждения. Я сумела удержать Эда от рокового путешествия, в свое время закончившегося для него столь трагически, и мне сейчас не до разговоров. Мы ползем в потоке транспорта по северной части Лондона, жара в машине стократно усиливается во время любой остановки на красный свет светофора или стояния в пробках из-за дорожных работ. Но мне глубоко наплевать. Я здесь, с Эдом, и он жив. Мне кажется, будто я парю на крыльях любви. – Чего это ты сияешь, как блин масленый? – Да так, ничего. Просто… Ну, сегодня чудесный день. Разве нет? – Да уж. Чудесный. – Эд награждает меня насмешливым взглядом и снова отворачивается к окну. Дорога – каких-то пятнадцать миль – занимает у нас больше часа, тем более что штурман из Эда никудышный, но вот мы и на месте. – Нам направо. – Эд показывает на белый грузовик, припаркованный чуть ли не на тротуаре. Я протискиваюсь в дыру рядом с ним и выключаю двигатель. – Спасибо, что подвезла. Надеюсь, ты не опоздаешь из-за меня на работу. – Но ты вернешься сегодня пораньше, а? – Мой голос дрожит, мне страшно оставлять Эда здесь одного. – Да, постараюсь освободиться. Обратно, пожалуй, поеду на поезде, договорились? Я киваю. У меня на глаза наворачиваются слезы, но я не хочу, чтобы Эд их заметил. – Договорились. – Тогда увидимся позже. – Эд вылезает из машины и идет по садовой дорожке. И все. Он уходит. По моим щекам градом катятся слезы, но мне пора убираться отсюда, и я сворачиваю на проезжую часть. Пронзительный гудок, скрип тормозов – мимо проезжает автомобиль, водитель что-то кричит в открытое окно. – Простите, – едва слышно говорю я, поднимая руку. Я еду домой, практически не обращая внимания на другие машины, прохожих и дикую жару. Оставив автомобиль возле дома, я беру лежащую на пассажирском сиденье сумку и направляюсь к станции метро. Потом я стою в вагоне, покачиваясь в такт движения поезда, что везет меня этим душным июньским утром на работу, и пустыми глазами смотрю на рекламу над головами пассажиров. Мне остается только надеяться, что я сделала достаточно, чтобы предотвратить смерть Эда. Когда я подхожу к своему рабочему столу – два часа спустя, – меня уже поджидает Олив, моя начальница. Она демонстративно стучит пальцем по циферблату часов и показывает на комнату для переговоров в другом конце нашего просторного офиса: – Зои, ты нам срочно нужна. – Извини, – вымученно улыбаюсь я. Взяв блокнот с ручкой, я чуть ли не бегом пересекаю помещение. И вот встреча завершена. Я не слышала ни слова, все мои мысли были заняты тем, что случилось в прошлый раз после окончания переговоров. Полицейские, оглушительная тишина, больница… Я рысью бегу на кухню, включаю чайник и, пока он закипает, смотрю из окна на улицу внизу. Мимо, спасаясь от жары, спешат люди, а я думаю об Эде, который сейчас на другом конце города работает в поте лица на самом солнцепеке, планируя уйти пораньше ради встречи со мной. Мне остается только надеяться. Чайник закипает, я кладу в чашку растворимый кофе, наливаю кипяток, небрежно размешиваю. С чашкой в руках возвращаюсь в офис. У моего стола с серьезным лицом стоит Олив, и у меня тотчас же обрывается сердце. Боже мой, все повторяется! – Не-е-ет! – Из моей груди вырывается стон, ноги подкашиваются, горячий кофе льется на потертый ковер. Я ничего не слышу. Ничего не вижу. В голове ни одной мысли. Да, я знала, что этот день непременно настанет, но где-то в глубине души до последней минуты теплился огонек надежды. И сейчас этот огонек погас. Сквозь белый шум, стоящий в ушах, до меня, словно издалека, доносится голос Олив: – Зои, Зои, в чем дело? Она с силой трясет меня за плечо, и я поднимаю на нее глаза. Олив хмурится, на ее лице написано беспокойство, но я не в состоянии говорить. Я не хочу слышать то, что она сейчас произнесет. – Не надо, – шепчу я, зажимая руками уши. – Зои, – уже более настойчиво повторяет она, – ты, случайно, не заболела? Что с тобой такое? Я молчу, скорчившись на полу. Но мало-помалу слова Олив проникают в мое сознание, и я снова поднимаю на нее глаза. Она спрашивает, не заболела ли я, причем снова и снова. Но если — я не смею об этом подумать, – но если, вопреки моим опасениям, у нее нет для меня плохих вестей, то со стороны мое поведение выглядит так, будто я действительно заболела. Я перестаю всхлипывать, убираю от ушей руки и впервые за все это время прислушиваюсь к тому, что она говорит. – Зои, пойдем со мной. – Олив помогает мне встать на ноги, ведет за собой в переговорную, которую я недавно покинула, плотно закрывает за собой дверь. – Садись. – Олив садится и показывает на соседний стул. – Пожалуйста. Я выдвигаю стул и нервно устраиваюсь на самом краешке. У меня внезапно начинают трястись руки, и я кладу их на колени, чтобы унять дрожь. – Зои, – строгим голосом начинает Олив. Я задерживаю дыхание и жду продолжения. Но она говорит вовсе не то, что я боялась услышать, – я беспокоюсь за тебя. Что, ради всего святого, на тебя нашло? У тебя был такой вид, точно ты увидела привидение, а потом ты вообще рухнула как подкошенная. Я сижу, уставившись на свои руки. Что я могу ей сказать? Что мне показалось, будто она сейчас сообщит о смерти Эда, совсем как в прошлый раз, а я не могу больше слышать эти слова? Ну конечно же нет. Поэтому я лишь пожимаю плечами. Осторожный стук в дверь нарушает тишину, кто-то заглядывает в комнату. Я не вижу, кто именно, но Олив едва заметно качает головой, дверь закрывается, снова становится тихо. Похоже, моя очередь говорить. – Я… – Слова застревают у меня в горле. – Я в порядке, честное слово. Извини, что так получилось. Просто показалось… Ну, я не знаю. Ты стояла с таким видом, будто у тебя для меня плохие новости. – Звучит не слишком убедительно, но на большее я сейчас не способна. Олив хмурится. – Все с точностью до наоборот, – говорит она, и я удивленно таращусь на нее. – На самом деле у меня для тебя потрясающие новости. Только сейчас я замечаю у нее в руках розовую папку, ту самую, с моими предложениями, что я вручила ей несколько дней назад для одобрения. Олив аккуратно кладет папку на стол и открывает.