Они кружили по помосту, и собравшиеся кругом люди расступались, предпочитая пока не вмешиваться. – Это должно о чем-то мне говорить? – фыркнул Яир. – Я разбойник, – сообщил противник с холодным весельем в глазах. – Граблю кареты, освобождаю приговоренных, при случае помогаю разносить пыточные. Этого достаточно? – Вполне. И ты, разбойник, считаешь, что вправе бросать вызов такому, как я? Авив широко улыбнулся, не забывая сосредоточенно следить за каждым движением Яира. – Я думаю, каждый хоть самую малость уважающий себя человек просто обязан бросить вызову такому, как ты. И, кажется, так думаю не я один. Достаточно оглядеться по сторонам, верно? И он перешел в нападение, не давая противнику времени оценить серьезность последнего аргумента. Вряд ли у Блейда-младшего был шанс благополучно покинуть помост. В случае победы в поединке, его бы, вероятнее всего, растерзала жаждущая крови толпа. Но Яиру не довелось узнать, каково это – быть загнанным зверем, на которого нападают сразу со всех сторон. Можно сказать, что ему повезло. Меч Авива, разбойника из Раунда, друга Арафели и подопечного Матариэля, пронзил его прежде. Последний гнилой лист сорвался с ветки. Род Блейдов окончательно прервался. Но это не остановило толпу. Поняв, что на площади делать больше нечего, людское море поколебалось и хлынуло к замку. Защитники бросились на стены, но эпоха войн давно миновала, и крепость не была готова к серьезному нападению. Оставалось надеяться на прочность ворот, но стражника, отчаянно вертевшего колесо, подстрелила забравшаяся на стену лучница. Опускная решетка остановилась, так и не коснувшись земли. Нападающие поспешили подтащить бревна и прутья, которые теперь не позволяли воротам закрыться до конца. Вбежать в замок было нельзя, но проползти под решеткой – вполне реально, особенно под защитой метких лучниц. Многие бы погибли, но, раньше или позже, бой перекинулся бы на замковый двор, если бы не некий разбойник. Поняв, что перекричать толпу не удастся, он выпустил три стрелы, каждым выстрелом сбивая шапку с головы очередного бунтовщика. Люди притихли, наконец уделив внимание смельчаку. – Горожане Раунда! Я – Авив, разбойник из Йешува. Чтобы его лучше видели, он забрался на стоявшую поблизости бочку. Толпа загудела: собравшиеся обменивались информацией. Слух о том, как погиб Яир Блейд, быстро распространялся среди местных жителей. – Я знаю, что вы разгневаны и хотите мести! – Мести! Мести! – эхом прокатилось по людскому морю. – Много лет мы молчали и тянули ярмо, которое было нам не по силам. Поступали так, как нам велели. Покорно принимали свою судьбу. Отправляли своих женщин на костер. Я ничем не отличаюсь от вас, только моя судьба сложилась немного иначе. Я чуть не дал им сжечь себя на той самой площади, которую мы разгромили сегодня. Больше это не повторится! Мы больше не будем послушными овцами, которые молча идут на заклание. Послышались одобрительные возгласы, и несколько особо ретивых слушателей, решив, что все важное уже сказано, метнулись к решетке. – Но сейчас пришло время остановиться! – прокричал Авив. – Те, кто заслуживал наказания, заплатили кровью. Мы сделали то, что должны были сделать. Но если сегодня мы возьмем этот замок – а мы возьмем его, если захотим! – вдумайтесь, что будет завтра. Король пришлет сюда войска, и начнется кровопролитие, которое мы не сумеем остановить. Они не станут делить людей на правых и виноватых. Не пожалеют никого: ни стариков, ни женщин, ни детей. – Нельзя отступать! – зазвучали недовольные крики. – Месть! Разобрать замок по камешку! – Неправда! Отступать можно и нужно, – возразил Авив. – Это первое правило любого разбойника! Главное – отступить в правильный момент. Мы показали, что наш голос имеет силу. Что наше терпение не беспредельно. Чего еще вы хотите? Мести? Отмщение уже совершено. За этими стенами нет ни одного Блейда. Все они остались там, на площади, и больше никому не смогут причинить зла. Хотите перебить стражу и слуг? Кому от этого станет лучше? У старьевщика Гафни дочка служит здесь в горничных. А у тебя, Корен, свояк в солдатах! – И что ты предлагаешь? – выкрикнул худощавый верзила, вертящий в руках пробитую стрелой шапку. – Предлагаю не быть стадом, – с непривычной для самого себя жесткостью откликнулся Авив. – Ни стадом послушных овец, ни стадом взбесившихся буйволов. Предлагаю остаться людьми. Кто знает, что сыграло большую роль? Своевременно произнесенные разбойником слова? Передышка, которую обеспечила его речь, – а время, как известно, остужает даже самые горячие головы? Или холодные дождевые капли, упавшие с практически безоблачного неба? Так или иначе, толпа, немного поколебавшись, отступила. Стражники на стенах вздохнули с нескрываемым облегчением. А торговцы, кузнецы, мельники и крестьяне начали расходиться по домам. Лишь один человек из тех, кто оказался в тот день на площади, остался в стороне от охватившего ее светопреставления. Нет, когда все дружно бросились на стражу, он не стал дожидаться у скамьи, возле которой его оставил Авив. Эйтан тихонько, как позволяло его состояние, пошатываясь, но целеустремленно продвигался к помосту. Достигнув цели, он, опять же, не стал вступать в драку. Только подошел к распростертому на каменной плите телу убитой узницы и стал яростно перепиливать веревки лезвием кинжала. Какой-то самоубийца попытался было ему помешать, но Эйтан оттолкнул его так яростно, что тот упал с помоста. Освободив тело от пут, дворянин бережно поднял Арафель на руки, спустился на землю и унес ее на самый край площади, как можно дальше от царившего кругом хаоса. Долгое время он просто сидел рядом, словно медитировал или молился, глядя на израненное тело и лицо, как будто не утратившее мимики. Казалось, еще чуть-чуть – и девушка оживет. Однако взгляд не менял направления, ресницы не шевелились, грудь не поднималась в такт дыханию. Площадь стремительно пустела. Те, кто с самого начала не разбежался в испуге, двинулись теперь на Торнфолкский замок, оставляя за собой тела убитых, следы разрушений, обрывки одежды, да потерявшиеся в давке мелочи. Прошло полчаса, и здесь воцарилась непривычная тишина. Разве что ребенок играл у фонтана в мяч. То ли родители потеряли его в толпе, то ли он пришел уже после того, как завершилась резня на площади. В сложившейся обстановке равномерный стук детского мяча, то ударяющегося о мостовую, то подскакивающего вверх, ввергал в состояние оцепенения. Привычный, повседневный, бесхитростный звук там, где не было ничего привычного, повседневного и бесхитростного. Медленно и словно по-прежнему в состоянии транса, Эйтан поднялся на ноги. Поднял глаза к небу. И неожиданно сильным, требовательным голосом крикнул: – Князь! Я, Эйтан Клеандо из Вилля, здесь и сейчас призываю тебя к ответу! Это обращение ни с какой стороны не походило на традиционный, проводимый по правилам призыв. Не было ни начерченной мелом фигуры, ни необходимых для ритуала предметов, ни в точности повторенных слов. Происходившее и ритуалом-то назвать было нельзя. Как же удивились бы Тобиас Чаллис или кардинал Торнфолка, если бы дожили до этого дня и узнали, что Эйтан был услышан. Высоко в небесах появилась темная фигура, своими очертаниями весьма напоминающая человеческую. Казалось, она двигалась по диагонали, спускаясь и приближаясь одновременно. Когда расстояние сократилось, и глазу стали доступны детали, Эйтан разглядел высокого, хорошо одетого мужчину, неспешно шагавшего по несуществующей – или, во всяком случае, невидимой, – лестнице. Ветер развевал полы длинного, темного камзола. Незнакомец остановился, спустившись до самой земли и смерил ошарашенного Эйтана оценивающим взглядом. – Люблю эффектный выход, – заговорщицки сообщил он. – Хороший способ сбить спесь с наглецов. А вы, молодой человек, относитесь именно к этой категории, не правда ли? Признаюсь, вам удалось меня впечатлить. На протяжении тысячелетий очень многие люди пытались призвать князя Тьмы, но ни один из них не прибегал к столь неканоническому способу. Итак, Эйтан Клеандо из Вилля, ты призвал меня, и я пришел. Чего ты хочешь? Мир вокруг застыл в немом испуге: ни шевеления, ни звука, даже ветер, продолжавший трепать полы камзола дьявола, не свистел в ушах и не колыхал листву. И только детский мячик продолжал отстукивать ритм, словно чье-то сердце билось об мостовую. Но Эйтан Клеандо, Хранитель из города Вилля, утратил на сегодня способность испытывать страх. – Почему ты покинул ее? – спросил он, не отводя глаз. – Она была тебе предана, полагалась на тебя безотчетно! Как ты мог допустить, чтобы это случилось? Князь Тьмы опустил печальный взгляд на распростертое на земле тело. – Я не мог ее защитить, поскольку именно в этом была заключена самая суть ее миссии. – В чем? В том, чтобы умереть? – со злым смешком выкрикнул Эйтан. Князь с легкой улыбкой взглянул на смертного. – В некотором смысле, миссия каждого человека состоит в том, чтобы умереть, предварительно совершив нечто значимое. В случае Арафель это был небольшой локальный бунт – цель, с которой она виртуозно справилась. – Но зачем? – Люди по своей природе инертны, – развел руками князь. – Вы не любите перемен и предпочитаете следовать привычке. Так сказать, «двигаться по накатанной» – даже если этот путь ведет прямиком в бездну. – Он лучезарно улыбнулся. – Поэтому иногда вас приходится подтолкнуть, чтобы вы начали что-то менять. – В данном случае уничтожить Блейда? Но зачем вам это было нужно? Князь в мнимом удивлении изогнул брови. – Это было нужно не мне, а вам, – поправил он. – Полагаю, Арафель упоминала о возможном будущем, которое могло наступить стараниями этого семейства? – Он дождался кивка Эйтана и лишь затем продолжил: – Единственный способ избежать этого будущего – раз и навсегда избавиться от рода Блейдов. Но вам, как я уже говорил, необходим толчок. В данном случае – смерть невинной, всеми любимой девушки, замученной тираном на глазах у толпы. – Значит, все было ложью? – с тоской спросил Эйтан. – Ложью? – насмешливо переспросил князь. – Конечно. Вы, молодой человек, не с принцем Света разговариваете. Вы призвали не его, а меня, так что извольте принимать реальность, даже такую, которая вам не нравится. Так о чем мы говорили? Ах, да, о лжи. Хотя… Вот ведь забавно. Разве Энтони Блейд не был тираном? – Был. – Разве он не замучил насмерть эту женщину? Эйтан, сглотнув, кивнул. – Или она не заслужила любовь горожан? – продолжал настаивать князь. Эйтан молчал. – Как забавно. Так было ли все ложью? Впрочем, решай сам. У меня нет настроения на философские диспуты: я, знаешь ли, давно вышел из этого возраста. Единственное, что могу сказать с точностью: Арафель знала, на что идет. У меня нет тайн от моей правой руки. Другое дело, что некоторые вещи она упускает из виду. Но это свойственно каждому. Даже мне. – Но почему она? – в отчаянии выдохнул Эйтан. – Занятно. А почему бы нет? – Она – хрупкая и чувствующая. А ты отправил ее на верную смерть под пытками. – Кто хрупкий? Арафель? – Князь расхохотался, запрокинув голову. – Похоже, ты многого о ней не знаешь. – Нет, похоже, это ты многого о ней не знаешь. Тишина зазвенела от напряжения, даже мяч перестал стучать о мостовую. Шутка ли: смертный посмел перечить самому князю. Глаза, бездонные, как Тьма, сузились, брови сдвинулись, улыбка окончательно слетела с губ. Ни голубиного курлыканья, ни шелеста листвы, ни свиста ветра, и только полы камзола раскачиваются, как при урагане. – Что ж, – процедил князь, а затем, чуть склонив голову, улыбнулся. – Быть может, мы оба упустили из виду нечто важное. И словно изящные пальцы отпустили натянутую струну. Вновь запрыгал у колодца мяч, где-то скрипнула калитка, ворон с криком пролетел над площадью. Князь проводил его задумчивым взглядом. – Итак, ты призвал меня, надеюсь, не только ради разговоров. Чего ты хочешь, Эйтан из Вилля? Потомок хранителей с трудом оторвал взгляд от Арафель, которая казалась бы спящей, если бы не многочисленные кровоподтеки, и решительно произнес: – Я хочу попасть во Тьму. – Что, прости? – усмехнулся князь. – По-моему, я не расслышал. – Что я должен сделать, чтобы попасть в чертоги Тьмы после смерти? – с нажимом повторил Эйтан. – А у тебя не только способ призыва оригинальный, но и пожелание. Что сделать?.. Ну, например, убей вон того ребенка. Эйтан резко обернулся, впервые по-настоящему обратив внимание на мальчика лет восьми, который сосредоточенно играл с мячом, стараясь поймать его каждый раз, как тот подпрыгивал вверх. Обладатель коротко постриженных светлых волос и по-младенчески голубых глаз был одет в трогательные коротковатые штанишки и рубашку, которая, наоборот, была ему немного великовата. Словно догадавшись, что речь идет именно о нем, ребенок на миг поглядел на беседующих мужчин, а затем вновь сфокусировался на мяче. – Как я могу его убить? – ошарашенно спросил Эйтан, понизив голос, чтобы, не приведи принц, не испугать мальчика. – Вижу, что не можешь, – со смешком откликнулся князь. – Вот тебе и ответ на твой вопрос. Во Тьму – равно как и в Свет – нельзя попасть просто потому, что кому-то так захотелось. Либо ты подходишь для Тьмы, либо нет. И решать это не тебе, не мне и даже, – он с издевкой вытянул руки к небу, – не принцу. Твоя душа, как видно, нацелена не в мои чертоги. Эйтан долго искал ответ и наконец, осознав всю тщетность своих чаяний, опустился на землю подле Арафель. Бережно укрыл ее своим плащом и взял за руку, словно она была еще жива и могла испытывать холод ветра и тепло поддержки. Она оставалась неподвижной, по лицу же Эйтана катились слезы. Неправда, будто мужчины не плачут. Просто им, в отличие от женщин, запрещено показывать свои слезы. Но здесь и сейчас не было никого, кроме покинувшей этот мир Арафели, князя Тьмы, для которого душа Эйтана и без того представляла открытую книгу, и мальчика, не обращавшего никакого внимания на странных людей, задержавшихся на площади.