Я судорожно вздохнул и выпил кофе. Мне хотелось добавить что-то ободряющее, чтобы скрасить это испорченное утро, но слов не находил. А вся семья смотрела сейчас на меня с такой надеждой! Я не мог разочаровать своих близких! — Мам, не переживай! — всё же нашёл я в себе силы. — Если начнётся замес, вы первые узнаете об этом! Я же разведчик как-никак! У нас в области всё есть: и танки, и вертолёты, и артиллерия! Мы же берлессы! А берлессы никогда не проигрывают! Мам, мы Гитлера победили! — Сын дело говорит! Рано панику наводить! — похвалил меня отец. Я гордился своими родителями. Они воспитали нас с Олэськой патриотами, вложили в нас правильные человеческие ценности. Невесёлые мысли, от которых я отмахивался в отпуске, навалились на меня с новой силой. На одном патриотизме далеко не уедешь. Если начнётся реальная война, на чьей стороне мне прикажут воевать? Откуда мне знать, за кого будет воевать моя военная часть? На стороне северян или сепаратистов? За независимость Северо-Боровинской области или против? Я мог это выяснить только по прибытии в часть. У военных не принято трепаться о политике, но хотя бы общее настроение командования мне станет известно. Слухами тоже земля полнится. Чем ближе я буду к оружию, тем больше у меня возможности защитить свою семью. Мне было положено явиться в часть к шестнадцати часам, но я решил выехать сразу после завтрака — так меня тревожили мои сомнения. Глава 22. Сергей Выйдя из подъезда с сумкой на плече, я встретил соседского пацана Игорька. Он как будто поджидал именно меня. С игрушечным автоматом наперевес, в зимней красной шапке с помпоном, закрывающей пол-лица, изображающей балаклаву, он бросился ко мне. — Дядя Серёжа, дядя Серёжа! — запрыгал Игорёк вокруг меня, хватая за штаны. — Ты мне берет обещал отдать! Я и забыл уже, если честно. Пацан так заискивающе смотрел на меня, что я не смог отказать. — Жди здесь, щас вынесу! — пообещал я и вернулся домой. — Забыл чего? — удивилась мама, увидев меня снова в коридоре. — Да... берет... — рассеянно отмахнулся я. Разуваться было лень, поэтому я крикнул Олэську, и она, отыскав мой старенький берет в шкафу, вынесла мне его к дверям. — В зеркало посмотрись! — сказала мама. — Зачем? — Примета плохая. — Ай! Чмокнув ещё раз мать и сестру, я побежал на улицу, где нетерпеливо ждал меня Игорёк. Он уже снял шапку, а это означало, что он подготовился к смене экипировки. Ему было пять или шесть лет, поэтому берет повис у него на ушах. Как я не пытался приладить ровно головной убор, один хрен выглядело потешно. — Спасибо, дядя Серёжа! — просиял пацан, трогая звёздочку на лбу пальцами. — Да не за что... — Ну, всё! Теперь можно сепаров гасить! — важно сказал Игорёк. — Кого? Я прекрасно слышал, что сказал мальчишка, просто охренел малость. Мы в своё время воевали за красных и белых, чаще бились с фашистами. А он куда? — Сепаров берлессомордых! — повторил пацан, еле выговаривая буквы. — Ещё раз такие слова услышу, уши тебе надеру! — пригрозил я. — А я бате расскажу! Он тебя зарежет! — завопил он. — А, ну, ворачивай берет! — рассердился я. — Ты какой-то неправильный солдат! — Подарки — не отдарки! — взвизгнул Игорёк и дунул прочь, сверкая пятками. Вот-те здрасти! Получите, капитан Котов! Я понимал, что злюсь на ребёнка, но не он меня расстроил. Понятное дело, что он повторяет за родителями в своих попытках уподобляться взрослым. Меня напрягало, что я живу с северянами в одном доме. Меня мои собственные соседи мечтают загасить? С которыми я вырос с детства? Родители Игорька мои ровесники. Вот уж не ожидал от их семейки такого настроения! С этими мыслями я поехал на службу. Я не ошибся, чутьё меня не подвело — в части было неспокойно. Настроения и слухи ходили самые разные. Кто-то из сослуживцев утверждал, что никакого конфликта с сепаратистами не предвидится, что после референдума Северо-Боровинскую область отпустят с миром. А кто-то прям напрягся, не зная, к чему готовиться. Конкретного ничего никто не знал. Да и не положено. Пока я был в отпуске, штат военной части сильно поменялся. Кто-то уволился, кто-то перевёлся в другую часть, кого-то перевели к нам. Эта перетасовка кадров была впервые на моей памяти, а я в этой части болтался почти уже семь лет. Лично я жил неделю, как на пороховой бочке. Предчувствие чего-то нехорошего, непоправимого не покидало меня ни днём, ни ночью. Я весь превратился в слух и внимание. Северян в нашей части хватало. Вот они-то постоянно о чём-то шептались. Кучкуясь в курилке или в столовой за приёмом пищи, они обсуждали что-то очень интересное и секретное, потому что стоило кому-то из берлессов пройти мимо, северяне тут же затыкали хавальники. Как и все берлессы я недолюбливал северян. Открытых конфликтов в нашем расположении не было, но в других частях были серьёзные прецеденты, вплоть до самовольного оставления части. Мы старались держаться вместе, понимая всю серьёзность положения. Наш ротный был берлессом и открыто выступал в поддержку сепаратистов — это и спасало. Стоило только заменить его на северянина, и можно увольняться в тот же день. Житья берлессам не будет, можно не надеяться. Только за счёт майора Стрельцова мы и задержались в армии. Конечно, мне всё это не нравилось, но я продолжал нести службу. Не потому, что был пиздец каким правильным и со стальными яйцами. Я просто больше делать ничего не умел. Меньше всего мне хотелось пойти в полицию или на завод, где до сих пор горбатился отец. В армии думать не надо. Сидишь на всём готовеньком и делаешь, что прикажут. Никакой тебе ответственности. Если ты дурачок, за тебя огребают твои командиры. А когда тебя спрашивают, чем занимаешься по жизни, можно с полными штанами гордости сказать, что ты Родину защищаешь! Может быть, и придётся попрощаться со службой, но точно не сейчас. Было ещё время Родине долг отдать. Я не так много был ей должен, со своим капитанским жалованием, но хотя бы занимался тем, что мне нравилось, тем, что было по душе. Сослуживцы все ходили злые и напряжённые, не я один. И только Димка Алексеев был вечно на расслабоне. Сержант был чуть младше меня. Он по жизни был похуистом и распиздяем. Дважды его повышали до лейтёхи и дважды понижали в звании. Оба раза за драку с северянами. Он был настолько ненадёжным человеком и раздолбаем, что держался в армии просто каким-то чудом. А ещё он постоянно ходил накуренный. Вот откуда его оптимизм и спокойствие. Я даже завидовал ему немного. Это он дал мне погоняло Грэй. Я не возражал, хотя Серый мне больше нравилось. Всю часть поставили на уши, заставив отдраить каждый уголок и закоулок. Самолично я ничего не драил, рядовых и срочников хватало, но комбат, в десятый раз сунувший своё рыло с проверкой, всё ещё не был доволен. — Я его первого завалю! — тихо сказал мне Димка, провожая толстую задницу полковника взглядом. — Кого? Полкана? — уточнил я. — Ага. Вот как замес начнётся, пизда этой свиноматке! Заебал уже! — Думаешь, начнётся? Все ждут этого замеса, а он всё не начинается. Сепары не хотят войны. — Это сепары не хотят, а у северян очко уже дымится! — продолжил "запугивать" меня Алексеев. — Они первые пизданут! Вот увидишь! — Ты что-то знаешь, Димон? Он так уверенно рассуждал, как будто владел информацией. — Да хуле тут знать, Грэй? Ты мозгами-то пошевели? Не видишь, к чему всё идёт? Лично я за северян воевать не собираюсь! Война начнётся, положу, сколько смогу, а потом пусть расстреливают, суки! — Он брезгливо плюнул на пол, который только что натёрли до блеска, и посмотрел на меня. — А ты за кого будешь, Грэй? — Я не знаю... Я же присягу Родине давал! Предлагаешь в своих сослуживцев стрелять? — Грэй, ты дебил? Или мы их, или они нас! — прошепел Алексеев, как будто я уже с ним заодно. Он злобно оглядел срочников, сновавших туда-сюда, как будто был готов прямо сейчас их всех положить. — Они же дети! — тихо сказал я сержанту. — Посмотрю я, как ты запоёшь, когда они тебя убивать придут. Или сестрёнку твою с родаками заодно! Вот тогда и попиздим за красных и белых, за взрослых и детей! Он хлопнул меня по плечу и пошёл подгонять салаг. Димон был снова под запрещёнными веществами, поэтому я не придал слишком много значимости его словам. А потом я вспомнил Игорька, и слова Алексеева приобрели какие-то чёткие контуры в моей голове. Пора бы и мне определиться, что делать, если начнётся гражданская война, но я был слишком слабым и нерешительным. Я наивно надеялся, что всё обойдётся. А зря. Нас подняли по тревоге в 3 ночи. Построили на плацу. Я думал только о том, что не выспался, посчитав, как и остальные, тревогу учебной. — Всем берлессам выйти из строя! — приказал злой, похмельный комбат. Я понял, что всё! Начался тот самый замес! И все это поняли! — Майор, сдайте табельное оружие! — обратился комбат к Стрельцову.