– Похоже, скоро снег пойдет, – сказал Крозоска. Дворецкий достал из багажника пледы для моих сестер и мамы, а мне вручил три новеньких ярко-красных крикетных мяча и три новенькие биты. – Мы с мистером Кребсом-старшим обстучали биты собственноручно, – сказал Дворецкий, и мы зашагали к футбольному полю школы Лонгфелло, домашнему стадиону «Минитменов». Там-то мы и увидели то, чего совершенно не ожидали. – Что там шумит? – спросила Эмили. – Ветер, – сказала Энни. Но это был не ветер. Это была толпа. Оказывается, из школы Лонгфелло пришла не одна только миссис Хокнет. Трибуны были полны. Правда-правда. Полны народу. Полные трибуны! Знаю-знаю – я тоже глазам своим не верил. – Чего это они сюда пришли? – спросил я. – На этом поле скоро начнется крикетный матч, – сказал Дворецкий. – Где еще им следовало бы находиться? – Отсыпаться дома? – сказал я. – Или смотреть «Аса Роботроида»? Или сгребать листья в саду? Или… – Молодой господин Картер, – сказал Дворецкий, – на все это времени хватит с избытком. А пока у нас идет крикетный сезон. – «Аса Роботроида» показывают только по утрам в субботу. – Но здесь это, по-видимому, никого не волнует, – сказал Дворецкий, обводя рукой трибуны. – Значит, они не остолопы, – сказала Эмили. Дворецкий наклонился к ней. – Вы совершенно правы, моя дорогая. А вот и мяч. Позвольте, я покажу вам, где встать, а ваш брат будет отбивать. И я пошел отбивать и отбил четыре подачи, потому что Эмили сказала: первые три не считаются, потому что мячи ко мне катились, а не летели. Я сделал несколько шагов в ее сторону, и четвертый мяч все-таки долетел до меня, и я отбил его Кребсу, а он вернул мяч в игру и поклонился Эмили – правда-правда, поклонился, и Эмили так обрадовалась, что, будь она таксой, ее бы стошнило. А потом я взял ее за руку и отвел на трибуну к маме, и ей аплодировала вся трибуна. А на трибунах было полно народу – правда-правда. Я наклонился к Эмили. – Ну как, ради этого стоило есть овсянку? Она кивнула. Я увидел миссис Хокнет, и миссис Врубель, и мистера Соласки, и мистера Баркеса. И миссис Свитек, наша директриса, тоже пришла – в белом свитере. И, по-моему, почти все шестиклассники, и, наверное, почти все восьмиклассники, и даже некоторые семиклассники. Но были и другие, куча народу, и мне почему-то кажется, что они пришли не только заранее занять хорошие места и переждать до матча «Минитменов». Папы и мамы, бабушки и дедушки, маленькие дети. Один малыш, перегнувшись через поручни, махал руками и кричал: «Ура!» – похоже, ему ужасно хотелось к нам на поле. А еще пришли два старичка в белых свитерах, при полном параде – наверно, бывшие крикетисты. Пришли родители Билли Кольта, и знакомые девчонки Энни из пятого класса, и Сара Биксби – она во все горло кричала: «Вперед!» – и Патти Троубридж – она помахала мне рукой, и Дженнифер Уошбёрн – она помахала рукой Кребсу, но он не заметил… И даже – вы не поверите! – приехала съемочная группа с канала «Ю-зет-зет-эн»: они тянули длинные кабели и возились с двумя телекамерами. – Нас покажут по телевизору? – спросил я. – Смотря сколько сегодня будет других новостей, – сказал оператор. Я сказал Дворецкому – он как раз надевал шляпу, белую, под цвет рубашки (ох, вот кто точно рисковал отморозить задницу), – что матч покажут по телевизору. Он глянул на камеры. – Возможно, даже взамен вашего великого «Аса Роботроида», – сказал он. – Мечтать не вредно, – сказал я. Дворецкий вручил мне столбики. – Молодой господин Уильям сейчас подойдет. Препоручить вам двоим установку калиток? На линиях с отметкой «тридцать девять ярдов», пожалуйста. Если уж играть, то почему бы не ровно посередине поля? И я взял столбики, а перекладины вручил Билли Кольту, и мы пошли к линиям с отметкой «тридцать девять ярдов» и начали забивать столбики в грунт, и вся толпа как-то притихла: зрители то ли пытались догадаться, что мы делаем, то ли ждали, что прибежит Дельбанко и забьет нас самих в грунт по уши. Но когда мы установили столбики и положили на них перекладины, толпа захлопала в ладоши, словно мы сделали что-то необыкновенное, и Билли Кольт поклонился, совсем как Кребс, и толпа обезумела от восторга. – Ты чего кланяешься? – спросил я. – Они хлопают команде «Британия», – сказал Билли Кольт. – Да ладно! Они хлопают, потому что мы установили столбики. Он опять поклонился. Ему опять зааплодировали. – Очень скоро они будут хлопать «Британии», – сказал он. – Спустись с небес на землю, – сказал я, и мы пошли обратно к Дворецкому и к команде восьмого класса по кроссу, только теперь эти восьмиклассники были командами «Индия» и «Британия». Все были в белых свитерах, и Кребс размахивал битой над самой землей, и Сингх неспешно подавал своему викеткиперу баунсеры[34], а остальная «Британия» для разминки совершала короткие перебежки, и по-моему, все мы чувствовали кожей, что на нас смотрят зрители и направлены телекамеры, и все мы слышали, как малыш кричит «Ура!», и теперь малыша придерживал его папа, чтобы он не перевалился через поручни, и все мы подметили, что два старичка в белых свитерах не сводят с нас глаз, и тут старички вскочили, и, наверное, если бы мы их позвали, они стали бы нашими капитанами. Да, они наверняка бывшие крикетисты. А этот малыш! Он бы все отдал, чтобы стать крикетистом, – по нему видно. И Карриэр тоже все бы отдал… Да, он совсем как Карриэр. Дворецкий и Крозоска поманили нас к себе, и мы сгрудились вокруг них. Ветер свистел, точно в Голубых горах, и я, глянув на трибуны, пожалел, что у меня нет пледа: вот бы закутаться в плед, как мама, Энни, Шарли и Эмили. – Рад видеть, что все вы надели белую форму, – сказал Дворецкий, – и никто не поддался соблазну облачиться в пижамы по нынешней моде. – А кто играет в крикет в пижамах? – Варвары, молодой господин Уильям. Что ж, приступим. Мистер Крозоска и я будем арбитрами, высшими судьями матча, – сказал Дворецкий. – Сетовать на наши решения и не соглашаться с ними – это некрасиво и неучтиво, и, следовательно, на нашем питче ничего подобного не будет. Есть возражения? Что ж, превосходно. Моя обязанность – надзирать за жеребьевкой, подсчитывать очки, проверять, что бетсмены добежали до криза, – молодой господин Бриггс, вы порой относитесь к этому вольно, так что остерегайтесь, я буду беспощаден. Я также должен давать сигнал о возвращении мяча в игру, реагировать на все обращения к судье и фиксировать все нарушения дисциплины – но таковых нарушений, джентльмены, не будет. Бетсмены, вы будете вовремя защищать калитки, а вы, боулеры, будете подавать без долгих заминок. Мы сыграем только один иннингс – матч будет сокращенным, так как с десяти утра поле понадобится «Минитменам». У нас хватит времени на шесть оверов для каждой из сторон, по шесть подач в овере. Число филдеров сокращено до семи на команду. Безусловно, это означает, что наш матч не соответствует традициям. Тем не менее мы – господин Крозоска и я – ожидаем, что на этом матче обе команды будут играть самозабвенно и с полной отдачей. Мы закивали и сгрудились теснее – в основном чтобы укрыться от ветра. – Для начала бросим жребий. – И Дворецкий вручил Сингху монету. – Что это? – спросил Сингх. – Фунт стерлингов, – сказал Дворецкий. – Будьте любезны подбросить монету так, чтобы в воздухе она перевернулась, и скажите «Орел» или «Решка». Угадавшая команда отбивает первой. – А как я разберу, где орел, где решка? – Догадаетесь по величественному профилю королевы. Сингх подбросил монету и крикнул: «Решка!», и мы все смотрели, как падает монета, и Дворецкий объявил: «Решка!», и команда «Британия» радостно завопила, и Хоупвелл с Брайеном побежали к своим калиткам, а Кребс расставил филдеров – викеткипером был Стив Ян, – а потом протянул мяч мне и сказал – правда-правда, так и сказал: – Помни, это крикет. Будь повнимательнее. И вдруг на футбольное поле школы Лонгфелло прошмыгнул между трибунами ветер и стал безобразничать у линий с отметками «тридцать девять ярдов». Он охотился, и шуршал в траве, и рыскал вокруг, а потом принялся кусаться – так и метил в наши белые свитера, словно нарочно хотел отморозить нам задницы. Тот самый холодный сырой ветер, который начинает дуть перед австралийской тропической грозой. Я посмотрел на трибуны. Папа малыша закутал его в плед, а малыш все кричал и кричал: «Ура!», и его папа тоже кричал, крепко держа сына. И в эту самую минуту я почувствовал, как надо мной нависли Голубые горы. Что ж, так я и знал, что рано или поздно это случится. 24 Следжинг