– Значит, вы приехали сообщить нам об отце моего мужа? – сказала мама. – Вы могли бы просто написать нам письмо. – Кончина вашего свекра – лишь часть того, что я должен вам сообщить, мадам. Имею честь уведомить, что мистер Симор Джонс также завещал значительную сумму на оплату моей службы его семье в последующие годы. – Не понимаю, – сказала мама. – По-видимому, будет резонно предположить, что семье, где четверо малолетних детей, а отец семейства служит в Германии, была бы небесполезна определенная помощь человека моей профессии. – Вы приехали нам на выручку? Дядька опять слегка поклонился. Правда-правда. – На время командировки Джека? Дядька кивнул. – Джек, – сказала она. – Вас прислал Джек. – Можно и так сказать, – сказал он. Мама отключила Супервзгляд. Улыбнулась. Закусила губу – а значит, она, наверное, вот-вот… В общем, не важно, не будем об этом. – Могу заверить вас, мадам, что в своей профессии я считаюсь специалистом высокого класса. Охотно сообщу вам имена и адреса, если вы пожелаете получить рекомендации. – Погодите, – сказал я. – Вы хотите сказать, мой дед вас нам завещал? Типа того? – Формулировка неуклюжая, но приблизительно соответствует истине. – Значит, вы теперь типа наша собственность? Он сложил зонт и аккуратно застегнул все ремешки, которые не дают зонту развернуться. – Молодой господин Джонс, временное закабаление[4] отменили даже в вашей стране. А следовательно, я никоим образом не «типа ваша собственность». – Значит, – сказала Шарли, – вы няня? Он вытаращил глаза. – Нет, дурында. Он не няня, – сказал я. – Джек прислал дворецкого, – сказала мама больше сама себе, чем кому-то. Дядька откашлялся. – В таких вопросах я чрезвычайно консервативен. Я решительно предпочел бы зваться «джентльменом при джентльмене». Мама покачала головой. – Джентльмен при джентльмене. Джек прислал джентльмена при джентльмене. Дядька снова слегка поклонился, как у него заведено. – Загвоздка лишь в одном, – сказала мама. – Тут нет ни одного джентльмена. И тогда он посмотрел на меня в упор. Правда-правда. На меня. – Возможно, пока еще нет. Пока еще, – сказал он и вручил мне свой зонт – спутниковую тарелку. Так в наш дом вошел Дворецкий. Должен сказать, у меня возникли сомнения. В смысле, он-то сказал, что он «джентльмен при джентльмене», – а это дурацкое выражение значит, по всей видимости, просто «дворецкий», – но, может, он замаскированный миссионер? Или торговец зонтами величиной со спутниковую тарелку. Или наводчик – вынюхивает, что в нашем доме можно украсть. Или серийный убийца. Он может оказаться кем угодно. Я подметил: мама тоже в нем здорово засомневалась. Вот почему она надолго задумалась, когда Дворецкий вызвался отвезти нас в школу. Когда он это предложил, я шепнул маме: «Серийный убийца», а она ответила, тоже шепотом: «Топливный насос», а я ей шепотом: «Наверное, у него даже документов нет», а она мне шепотом: «Дождь сильный» – австралийская тропическая гроза не кончалась, – но я пожал плечами и шепнул: «А если ты больше никогда не увидишь нас живыми? Тебе что, все равно?» Ляпнул как дурак: мама изо всех сил закусила губу. Какой же я дурак – словно позабыл про те похороны. Дурак я, дурак. Мама зажмурилась и, кажется, целую минуту не открывала глаз, а потом открыла и сказала, что проводит нас до школы, и Дворецкий кивнул. Мама посмотрела на меня – и это был не Супервзгляд, а просто взгляд, но многозначительный, мол: «Не спускай глаз с этого типа – вдруг ты прав и он на самом деле серийный убийца», – и ушла наверх одеваться. И потому я дышал ему в затылок, когда он открыл все четыре пакета с завтраками и положил в них свернутые салфетки, – я должен был точно знать, что он положил: просто салфетки, а не книжки про религию, не отравленный порошок или еще что-нибудь такое. И я дышал ему в затылок, пока он доплетал косы Энни, и вынимал скобы из новых носков Шарли, и заново закалывал волосы Эмили, потому что ее челка уже растрепалась. Как знать, мало ли что делает серийный убийца, усыпляя бдительность жертв. Нед тоже следил бы за ним неусыпно, но здорово разволновался, а такс – я же вам уже говорил – частенько тошнит. Обнюхав промокшие штанины Дворецкого, Нед наблевал опять, прямо под стол на кухне. Дворецкий начал за ним подтирать – пока он этим занимался, мне было необязательно дышать Дворецкому в затылок, – и тут вошла мама и, увидев Дворецкого под столом, сказала: «Вы пересекли Атлантику не для того, чтобы убирать за собаками», а он сказал: «Мадам, у меня весьма широкий круг обязанностей», и тогда мама разрешила ему подтирать облеванный Недом пол, а потом мы все вышли из дома, типа как столпившись под зонтом – спутниковой тарелкой, а зонт все это время держал я. Мама села впереди, мы вчетвером втиснулись на заднее сиденье и доехали до школы на машине Дворецкого: большой, длинной и фиолетовой – похожей на баклажан. Колесные диски с белым ободком, подножки. На капоте – хромированная фигурка дамочки, наряженной так, что на ветру ей никак нельзя стоять: продует. Сиденья обиты светло-желтой мягкой кожей. А еще у этой машины «рулевой механизм с положенной стороны» – так сказал Дворецкий, но я-то мигом заметил, что руль не там, где надо. Вот на чем мы приехали в школу вместо джипа. Когда мы высадили Энни у входа для пятиклассников, Дворецкий вылез из машины, обошел вокруг, держа над головой зонт – спутниковую тарелку (австралийская тропическая гроза продолжалась), распахнул заднюю дверцу и сказал: – Мисс Энн, принимайте обдуманные решения и помните, кто вы. – Обещаю, – сказала она. Мама проводила Энни взглядом. – Могу поклясться, я заплетала ей две косички. – Мисс Энн предпочла, чтобы ей заплели одну, – сказал Дворецкий. Когда мы высаживали Шарли, Дворецкий распахнул дверцу и сказал: – Мисс Шарлотта, принимайте обдуманные решения и помните, кто вы, – а Шарли задрала ногу, показывая Дворецкому, что надела новые ярко-желтые носки. Мама велела ей бежать поскорее в школу, пока не вымокла. Когда мы высаживали Эмили, Дворецкий открыл дверцу и сказал: – Мисс Эмили, принимайте обдуманные решения и помните, кто вы. А Эмили спросила: – А после уроков вы за нами приедете на фиолетовой машине? – Нет, – сказал я. Мама сказала: – Высматривайте наш джип. И тогда мы поехали к корпусу средних классов, и, пока Дворецкий выходил из машины, я вылез сам – раньше, чем он успел распахнуть передо мной дверцу. Но он остановился с раскрытым зонтом – спутниковой тарелкой у бордюра, – а австралийская тропическая гроза продолжалась, и дождь отскакивал рикошетом от подножек машины, – и, сняв котелок, сказал: – Принимайте обдуманные решения и помните, кто вы, молодой господин Джонс. – И снова надел котелок. – Думаете, я забуду, кто я? – Полагаю, это вполне может случиться. Ведь сегодня вы переходите из начальной школы на среднюю ступень обучения, – сказал он. Потянул дверцу на себя, сложил зонтик, сел за руль. И укатил. Вместе с нашей мамой – она сидела впереди, рядом с ним. Во мне шевельнулось подозрение: а если я ее больше никогда не увижу? Я проверил передний карман – там ли зеленый шарик? Тут меня нагнал Билли Кольт и спросил: – Кто это был? – Наш дворецкий. – У вас есть дворецкий? Шарик лежал на месте. – Да, а что? – спросил я. Мы смотрели, как фиолетовая машина объезжает автобус и уносится вдаль под дождем. – Его машина похожа на баклажан, – сказал Билли Кольт. – Угу. – А он сам – на миссионера. – Угу, – сказал я.