Но у меня так больше ни разу и не получилось. Потом Кребс подавал, а я отбивал почти все мячи. Три раза он попал в калитку – два раза потому, что запулил гугли. А два отбитых мной мяча поймал на лету. Настоящий мастер. Подошли Саймон Сингх, и Майкл Челл, и Стив Ян, но Кребс сказал им, что мы тренируемся вдвоем, и они сказали: «А, ну ладно». И мы тренировались чуть ли не до последнего автобуса, сняли сетку, собрали крикетные мячи и отнесли все в спортзал, и Кребс сказал: – По мячу ты бьешь очень неплохо. – Куда мне до тебя, – сказал я. – Послушай-ка, Джонс, – сказал он. – Все уладится. – В смысле – с крикетом? – И с крикетом тоже. Я посмотрел на него. Он открыл дверь кабинета Крозоски, затащил внутрь сумку с крикетными мячами. Я вошел вслед за ним, положил на сумку биты. Кребс водрузил наверх свернутую сетку. – Крозоска дал тебе ключ? – спросил я. – У нас нет ассистента по инвентарю, так что инвентарем заведую я. И на кроссе, и в крикете. Мы вышли в коридор. Кребс запер дверь кабинета, надел рюкзак. – Когда мне было года на два меньше, чем тебе сейчас, моя мать ушла от отца. Я никак не мог понять, как так получилось. Даже не знал, обижаться мне, грустить или еще что. А мой папа, казалось, тоже ушел куда-то – его стало не узнать. Раньше был блестящим спортсменом. В основном играл в крикет, но и в английский футбол тоже, бегал кросс. В Нью-Дели – мы там прожили два года – тренировал нашу школьную крикетную команду. А когда мама ушла, засел в четырех стенах – сидел в своей спальне, а иногда пытался готовить, и у него вечно все подгорало, – Кребс пожал плечами. – Он до сих пор в основном сидит дома. – Ну а у вас уладилось? Он снова пожал плечами. – Теперь готовлю я. Живем более-менее нормально. А теперь за моего папу взялся Тренер. Мы направились к последним автобусам. Их моторы рокотали на площадке перед школой. Ветер усилился – порывистый, даже холодный, и я поежился, потому что на тренировке здорово вспотел. – Завтра увидимся, – сказал Кребс. – И вот еще что, Джонс… – Чего? – Не позволяй сшибать перекладины. Идет? Не позволяй – и всё. И я вдруг почувствовал, что не могу отпустить его просто так. Мне показалось, что в его словах про перекладины есть какой-то очень важный смысл – что-то, благодаря чему все может перемениться. Настолько важный, что мне показалось, что я сейчас разревусь. Настолько важный, что Кребса надо выслушать очень внимательно. – А как этого не позволить? – спросил я. Кребс засмеялся. – Ну, знаешь, Тренер бы сказал: «Принимайте обдуманные решения и помните, кто вы». И побежал к автобусу, идущему в северную часть города, – тот уже отъезжал, но притормозил, открыл двери. Кребс помахал мне рукой и уехал. Автобус, идущий в восточную часть, дожидался, и я в него сел. И всю дорогу домой ломал голову: как же мне уберечь перекладины? 15 Шутер «Шутером» называют мяч, который после подачи и отскока от грунта летит намного ниже, чем ожидал бетсмен. В таких случаях срабатывает фактор неожиданности и перекладины частенько удается сбить. Дворецкий меня уже поджидал – как будто знал, что я приеду последним автобусом. Стоял у ворот, с Недом на поводке. – Что, прямо сразу идем? – спросил я. – Я только что вернулся. – И Нед сознает это со всей остротой, как вы можете догадаться по его скрещенным лапам. – Разве они скрещенные? – Будь его лапы чуть подлиннее, он бы их скрещивал. – Дворецкий передал мне поводок. – Желаете ли вы, чтобы я составил вам компанию? Я пожал плечами. – В вашей стране не самый высокий уровень культуры, молодой господин Картер. Вы принесете отечеству большую пользу, если постараетесь не подавать дурной пример. – Мне надо бы сначала поздороваться с мамой. – Ваша матушка пошла по делам в церковь Святого Михаила. Я уставился на него. – Она никогда не ходит в церковь Святого Михаила. – В таком случае сегодняшний день – исключение из правил. Пойдемте. И мы пошли вокруг квартала, и Нед рвался с поводка, волоча нас за собой, потому что ему было невтерпеж. По всей видимости. Пока я ехал на автобусе, окончательно похолодало, и теперь ветер срывал пачками первые желтые листья и прижимал Неду уши к голове. Нед, щурясь на ветру, трусил себе дальше. – Итак, у вас была дополнительная тренировка? – спросил Дворецкий. – У меня и Карсона Кребса. – Достойный юноша. Даже недолгий срок жизни в Индии сделает из американца джентльмена. – Ну уж наверное, – сказал я. Мы прошли мимо азалий Кечумов – почти все лепестки уже осыпались. Рододендроны Бриггсов, падуб Роккаслов, петунии Кертджи тоже почти отцвели. У ворот Билли Кольта мы остановились, потому что остановка потребовалась Неду. – Стоп, а откуда вы знаете про дополнительную тренировку? – спросил я. – Я соотечественник сэра Артура Конан Дойла, – сказал Дворецкий. – Дедукция. – Да какая там дедукция, – сказал я. – Вы просто знали. Дворецкий – в кои-то веки – промолчал. – Вы поговорили с Кребсом. Ни звука. – Это вы ему сказали, чтобы он потолковал со мной после уроков. Сказали, чтобы он организовал тренировку и тогда… Для чего? Чтобы он мог со мной поговорить? Про моего отца? Вы ему про моего отца рассказали? Как вы вообще узнали? – Это обвинения, молодой господин Картер? – Дедукция. И обвинения. – Вы намеренно позволяете Неду справлять нужду на последние уцелевшие лилейники? – Он всегда здесь это делает. Не тяните канитель. Дворецкий немного выждал. А потом неторопливо сказал: – Вы наверняка помните, молодой господин Картер, что я снял две комнаты в доме мистера Кребса и… – Черт, значит, вы ему все про нас слили. Дворецкий повернулся ко мне. – Я ничего никому не «сливаю», молодой господин Картер. Я навожу справки, выясняю и информирую.