– Невозможно, – сказал Руллман. – Что за чушь! Затем он замолк, оглядывая пришельца с ног до головы. Выражение его шокированной физиономии несколько смягчилось. Это длительное изучение также позволило Суини рассмотреть ученого. Руллман выглядел старше, чем на фотографиях, но это было естественно; скорее возраст взял свое не так сильно, как ожидал Суини. Ученый был худым, чуть лысоватым, с покатыми плечами, однако рыхлая подушка плоти вокруг его талии, отчетливо прослеживающаяся на всех фотографиях, теперь полностью исчезла. Очевидно, что жизнь на Ганимеде закалила его. Однако фотографии совершенно не подготовили Суини к взгляду этого человека: его глаза беспокойно двигались под большими, нахмуренными, как у совы, бровями. – Было бы лучше сразу рассказать, кто вы такой, – наконец сказал Руллман. – И как сюда попали. Вы не один из нас, это очевидно. – Меня зовут Дональд Леверо Суини, – сказал Суини. – Может, я и не один из вас, но моя мама была уверена в обратном. Я прилетел сюда на ее корабле. Она сказала, что вы примете меня. Руллман покачал головой. – И это тоже невозможно. Извиняюсь, мистер Суини, но вы даже представить себе не можете, насколько ваше появление стало… громом среди ясного неба. Должно быть, вы сын Ширли Леверо, но как вы сюда попали? Как вы смогли выжить в течение всех этих лет? Кто помогал вам жить, кто ухаживал за вами с тех пор, как мы оставили Луну? И самое главное: как вы умудрились обвести вокруг пальца копов Порта? Мы знали, что Порт Земля обнаружил нашу лабораторию на Луне еще до того, как мы ее покинули. С трудом верится, что вы вообще существуете. Тем не менее выражение непробиваемого скептицизма на лице ученого становилось все мягче и мягче. Суини понял, что тот уже начал верить в рассказываемую пришельцем историю. Как ни крути, Суини стоял перед ним, дышал воздухом Ганимеда, сила тяжести спутника не была для него обременительна, на его холодной коже поблескивала пыль Ганимеда, – с этими фактами невозможно было спорить. – Копы Порта конечно же нашли большой купол, – сказал Суини, – но так и не обнаружили малый – ваше пилотное производство. Папа проделал туннель между двумя куполами направленными взрывами еще до того, как они прилетели, но его завалило оползнем. Конечно, я тогда был еще крохотной клеткой в пробирке. – Понятно, – задумчиво сказал Руллман. – Мы зарегистрировали взрыв на приборах нашего корабля, когда готовились к взлету, но подумали, что это бомбардировщики Порта уничтожили все, хотя это и было довольно неожиданно. Значит, они не уничтожили и большую лабораторию? – Нет, – сказал Суини. И Руллман не мог бы в этом усомниться; радиопереговоры между Землей и Луной должны были перехватываться на Ганимеде хотя бы время от времени. – Кое-какие линии внутренней связи все еще остались между куполами; и мама долгими часами сидела и слушала, что там происходит. Как и я, когда стал достаточно взрослым, чтобы понимать, о чем говорят копы. Именно так мы узнали, что колония на Ганимеде также не была уничтожена. – Но откуда вы брали электроэнергию? – Большую часть – из реактора, работающего на стронции -90. Все было тщательно заэкранировано, поэтому копы не могли определить какие-либо поля рассеяния. Но когда реактор, в конце концов, потух, нам пришлось подключиться к основной линии Порта. Сначала брали осторожно, по чуть-чуть, но затем утечка все росла и росла, – он пожал плечами. – Рано или поздно они должны были ее обнаружить, что и случилось. Руллман погрузился в молчание, и Суини понял, что тот начал выполнять в уме все необходимые вычисления, сравнивая 20-летний период полураспада стронция‐ 90 с хронологией событий в жизни Суини и приспособленных людей. Все, естественно, должно сходиться. Инструктаж копов Порта был достаточно подробным, учитывавшим мельчайшие детали. – Удивительно подвергать пересмотру все эти события после стольких лет, – сказал Руллман. – Со всем уважением, мистер Суини, очень трудно поверить, что Ширли Леверо смогла вынести все эти тяготы в одиночку, если не считать ребенка, к которому она не могла даже прикоснуться, ребенка, за которым чисто технически так же трудно ухаживать, как за атомным реактором. Я помню ее болезненной унылой девушкой, апатично следовавшей за нами только потому, что Роберт участвовал в проекте. Он нахмурился, предавшись воспоминаниям. – Она говорила, что это его работа. Но никогда не видела в этом нечто большее. – Я был ее работой, – ровно сказал Суини. Копы Порта пытались научить его подпускать в свой голос нотку горечи при упоминании о матери, однако он так и не смог воспроизвести те эмоции, имитацию которых они хотели бы увидеть. Вскоре же он понял, что если чеканить слоги практически не интонируя свою речь, то копы начинали удовлетворенно кивать. – Вы недооценили ее, доктор Руллман. Или же она изменилась после того, как убили папу. Она одна стоила десятерых. И, в конце концов, ей пришлось за это заплатить. Той единственной монетой, которую только и могли потребовать копы Порта. – Примите мои соболезнования, – мягко сказал Руллман, – но хотя бы вы успели спастись. Я уверен, что именно этого она и хотела. Откуда взялся тот корабль, о котором вы говорили? – Так ведь он всегда у нас был. Думаю, он принадлежал папе. Он стоял в естественной расщелине рядом с нашим куполом. Когда копы вломились в камеру наблюдения, я побежал в другую половину купола, пока они разбирались с матерью, и едва-едва успел… Но я никак не смог помочь… – Конечно-конечно, – сказал Руллман тихим и низким голосом. – Вы не смогли бы продержаться и секунды в их воздухе. Вы все сделали правильно. Продолжайте. – Я сел в корабль и взлетел. У меня не было времени, чтобы захватить с собой что-либо. Они следовали за мной практически до самого конца, но не стреляли. Думаю, что там наверху, на орбите, все еще находится один из них. – Мы поищем его, но ничего не сможем сделать, кроме как следить за ним. Я так понимаю, что вы прыгнули с парашютом. – Да. В противном случае у меня не было бы никаких шансов. Похоже, они хотели вернуть меня любой ценой. Думаю, что корабль уже в их руках, как, впрочем, и координаты колонии. – Ну, у них были эти координаты с момента нашего первого приземления, – сказал Руллман. – Вам очень повезло, мистер Суини, и вы, несомненно, мужественный человек. Вы вернули мне чувство сиюминутной важности, которого у меня не было уже давным-давно, с момента нашего первого спасения. Но есть еще одна проблема. – Что за проблема? Если я могу хоть чем-то помочь… – Надо пройти одну проверку, – сказал Руллман. – Ваша история, как ни посмотри, кажется вполне обоснованной, и я действительно не понимаю, как бы вы выжили, если бы не были одним из нас. Но мы должны быть уверены на все сто. – Конечно, – сказал Суини. – Давайте начнем. Руллман кивнул и показал рукой на выход из кабинета под низким каменным сводом. Коридор, по которому они двигались, походил на все те коридоры, что он видел на Луне, но сейчас он не обращал на это внимания. Естественная сила тяжести и циркулирующий атмосферный воздух скорее успокаивали, нежели отвлекали его. Суини больше переживал о проверке, так как хорошо понимал, что не способен повлиять на результаты. Тут лишь два варианта: или эксперты правоохранительных органов Порта достаточно серьезно поработали с ним, и он пройдет любую проверку, или у него не будет никаких шансов стать нормальным человеком. Руллман снова кивнул, чтобы Суини прошел через другую дверь в длинное помещение с низким потолком, где стояли с полдюжины лабораторных столов и множество всяких-разных склянок. Воздух здесь находился в движении; как и на Луне, в этом помещении работали вентиляторы. Кто-то вышел из-за возвышающегося изогнутого фракционного аппарата, в котором быстро мелькали тысячи пузырьков. Суини увидел невысокую девушку с блестящими волосами, белоснежными оголенными руками, темными глазами и аккуратными маленькими ступнями, одетую в типичную для технических работников белую куртку и юбку сливового цвета. – Здравствуйте, доктор Руллман, чем я могу вам помочь? – Мика, оставь на некоторое время этот перколятор. Мне нужно выполнить типизацию личности; среди нас появился новый человек. Сделаешь? – Конечно, вот только уберу сыворотку. Она отошла к другому столу и начала извлекать ампулы и встряхивать их перед экранированной лампой. Суини наблюдал за ней. Он и раньше видел женщин – технических работников, но не таких стройных, не таких раскрепощенных и не таких… близких, как эта. Закружилась голова, и Суини понадеялся, что ему не придется в ближайшее время опять что-то рассказывать. Его ладони вспотели, во внутреннем ухе отчетливо билась кровь, и подумалось даже, что сейчас, скорее всего, он расплачется. Ему пришлось с головой окунуться в не испытанную еще, так бездарно задержавшуюся юность, и она понравилась ему ничуть не больше, чем кому-либо еще на свете. Однако его обостренная до предела настороженность не исчезла полностью. Он не преминул вспомнить, что девушка была удивлена не больше, чем двое молодых людей, нашедших его в седловине. Почему? Конечно, доктор Руллман был не единственный приспособленный человек, который знал всех и каждого в колонии, а значит, не единственный, кто пришел бы в оцепенение при виде незнакомого лица. К этому времени поселенцы на Ганимеде должны были знать самые крохотные морщины на лицах друг друга, должны были запомнить каждый жест, манеру поведения, ямочки на щеках, оттенки кожи, сильные и слабые стороны друг у друга, чтобы выделять себя на фоне всего остального враждебного и огромного человечества. Девушка взяла Суини за руку, и тут же вся последовательность его размышлений полетела в тартарары. Внезапно он ощутил резкий укол в средний палец правой руки, и Мика начала выдавливать капли крови на небольшие пятна синеватого раствора, которые были нанесены по три на большое количество тонких лабораторных стекол. Предметные стекла микроскопа, Суини видел их раньше. Что касается крови, то девушка могла выкачать ее из него сколь угодно много – он ничуть не противился. Однако он упрямо заставил себя вернуться к заинтересовавшему его вопросу. Почему молодые люди и Мика не были удивлены, увидев Суини? Может, все дело в возрастной группе? Первые колонисты Ганимеда должны были знать друг друга и своих детей в лицо, тогда как молодежь, для которой все на свете было внове, не видели ничего странного в появлении незнакомца. Дети… Значит, колонисты были способны к деторождению. Но там, на Луне, на это не было ни малейших намеков. Конечно, лично для Суини это ничего не означало. Совершенно ничего. – Почему вы дрожите? – обеспокоенно спросила девушка. – Это всего лишь небольшой укол. Вам лучше присесть. – Конечно, – тут же сказал Руллман. – Вам многое пришлось пережить, мистер Суини, простите, что я столь необдуманно заставил вас пройти эту процедуру. Прошу, потерпите еще минуту. Суини благодарно присел и постарался ни о чем не думать. И девушка, и Руллман также присели за стол, изучая в микроскопы небольшие капли растворенных проб крови, что Мика взяла у Суини. – Тип О, резус отрицательный, – сказала девушка. Руллман записывал. – Мультистероидный анализ, P-отрицательный, система cdE/cde, группа крови Лютерана а-отрицательная, по системе групп крови «Келл» – отрицательная, «Льюис» – а-минус b-плюс. – Хмм, – неопределенно сказал Руллман. – Кроме того, рецептор Даффи а-отрицательный, антитела Jk-a, U-положительный, j-положительный, иммунитет к Брэдбери, тромбоциты четверка, не серповидные. Довольно чистая проба. Это что-то говорит тебе, Мика? – Скорее всего, – сказала она, бросив на Суини ничего не выражающий взгляд. – Значит, вы хотите, чтобы я сопоставила наши анализы? Руллман кивнул. Девушка подошла к Суини, и упругий скальпель резко вошел в подушечку другого его пальца. После того как она вернулась к лабораторному столу, Суини опять услышал некие звуки и увидел, как она трет собственный левый средний палец о предметное стекло. Затем тишина. – Сопоставление имеет место, доктор Руллман. Руллман повернулся к Суини и впервые за все это время улыбнулся: – Вы успешно прошли тест, – сказал он. Доктор выглядел по-настоящему радостным. – Добро пожаловать, мистер Суини. Теперь, если вы вернетесь в мой офис, мы посмотрим, где вас можно разместить в жилом блоке и конечно же найти вам работу, а ее у нас предостаточно. Спасибо, Мика. – Пожалуйста. До свидания, мистер Суини. Похоже, мы будем с вами часто видеться. Суини кивнул и поспешно сглотнул. Только в офисе Руллмана он смог снова овладеть своим голосом. – Для чего все это, доктор Руллман? То есть я знаю, что вы проверяли пробу моей крови, но что вы выяснили? – Мы выяснили, насколько вы честны с нами, – сказал Руллман. – Группы крови наследуются, они строго следуют законам Менделя. Ваш анализ крови позволил мне определить вашу идентичность, не как отдельной личности, а как члена семьи. Другими словами, он показал, что вы действительно являетесь тем, за кого себя выдаете: потомком Боба Суини и Ширли Леверо. – Понятно. Но вы также сопоставили мой анализ с анализом этой девушки. Что это за проверка? – Так называемые частные факторы, те, что возникают только в пределах семьи, но не общей популяции, – сказал Руллман. – Понимаете, мистер Суини, по господствующим здесь у нас представлениям, Микаэла Леверо является вашей племянницей. 2 Уже как минимум десятый раз за два проведенных здесь месяца Мика потрясенно смотрела на Суини, одновременно обеспокоенная и изумленная. – И откуда же, – сказала она, – ты это взял? Вопрос, как обычно, таил в себе опасность, и Суини не спешил с ответом. Мика знала, что он всегда медленно отвечает на вопросы, а иногда игнорирует их, словно не слышит. Необходимость в этой защитной мере была до отвращения очевидна Суини, и он как мог откладывал тот момент, когда все станет настолько же очевидным жителям Ганимеда; только исключительная патологическая интроверсия его характера в целом спасала его от подозрений, что он нарочно уклоняется от самых неудобных вопросов. Рано или поздно такое подозрение обязательно возникнет. Суини никогда не общался с женщинами так близко, однако он, тем не менее, был убежден, что Мика была исключительным образцом. Ее проницательный ум иногда делал выводы с такой быстротой, что это казалось телепатией. Он обдумывал этот вопрос, облокотившись на поручень, ограждавший выступ под горой, рассеянно рассматривая Борозду и обдумывая свой ответ. С каждым днем ему приходилось сокращать время, необходимое для поиска ответов, хотя вопросы не становились легче. – От копов Порта, – ответил он. – У меня только два ответа на этот вопрос, Мика. Все, что я не мог узнать от матери, я выяснил, наблюдая за копами. Мика тоже бросила взгляд в туманные дали Борозды. Стоял теплый летний день, один из самых длинных – три с половиной земных дня, когда спутник находился на обращенной к Солнцу стороне Юпитера, приближаясь вместе с Юпитером все ближе и ближе к светилу. Ветер, дувший через отверстие в скале, напоминавшее мундштук флейты, был мягким и переменчивым, как дыхание флейтиста, и ничуть не тревожил скрюченные и переплетенные стволы и побеги, которые наполняли ложе великой долины, не шевелил листья, которые приклеились к корням и побегам как тысячи и тысячи сине-зеленых лент Мёбиуса. Там внизу, конечно, не царила тишина, но все казалось совершенно спокойным. Сейчас там наверняка все грохотало, падали камни и сходило больше лавин, чем в холодную погоду. Корни в гранитной коре росли быстро, – пока им было предоставлено это краткое время, с завидным упорством углублялись в каменные стены долины, так рождались новые деревья и новые скалы. В скалистой местности теплая погода меняла кристаллизацию воды со льда IV на лед III, кристаллическая вода резко меняла свой объем, разламывая скальные слои. Суини понимал, как это работает: так называемое отделение слоев – явление довольно распространенное на Луне, хотя там все было вызвано повторной заморозкой льда I в гипсовом слое. Но результат тот же: каменные оползни. Весь этот непрестанный, беспорядочный грохот и приглушенный гул в Борозде были звуками середины лета. Они казались Суини мирными, словно гудение пчел для землянина, хотя он никогда не слышал гудение пчел, не видел их воочию, а только читал о них в книгах. И, как любая растительность, огромные корявые корни и ползучие стебли далеко внизу наполняли воздух, которым дышали приспособленные люди, свежим благостным запахом, особым ароматом борьбы растений со смертью, так нежно ласкавшим ноздри животных, что те полностью забывали о собственных невзгодах. По существу, Ганимед был восхитительным миром, даже для мертвого человека. Или, может, исключительно для мертвого человека. – Я не могу понять, почему копы Порта непрерывно лгали друг другу, – наконец сказала Мика. – Они ведь знали, что мы не занимаемся захватом пассажирских судов. Мы не взлетали с поверхности с тех пор, как приземлились на Ганимеде. И вообще, мы не смогли бы взлететь, даже если б захотели. Так зачем лицемерить, говоря о том, что мы занимались пиратством? Почему они говорили об этом, словно о свершившемся факте, они ведь понятия не имели, что ты их слушаешь? Это бессмысленно. – Я не знаю, – сказал Суини. – Мне и в голову не приходило, что вы не захватываете пассажирские суда. При малейшем подозрении, что они говорят неправду, я старался бы выявить хоть какие-то намеки на то, почему они так поступают. Но, говорю же, мне это и в голову не приходило. А теперь уже слишком поздно. Все, что остается, – бесплодные догадки.