– Ага. Я там все знаю. Я тебе покажу. Обру было почти весело. С кровью Хортов не развяжешься и мать не вернешь. Да и Нюська плоха по-прежнему. Но от тени Доски он навсегда избавлен. Надо напомнить крайнам, чтобы с другой доской так же разобрались. Чтоб раз и навсегда, чтобы и следа этой пакости в Пригорье не было. Усталый Варка летел медленно. Но все-таки замок господина Стрепета, со всеми его службами и постройками открылся почти сразу, вынырнул из-за гор, с высоты чистенький и красивый. На зеленом склоне, на луговине под стенами двигались темные точки. Кони! Обр вздрогнул, горячо зашептал в близкое Варкино ухо. – Слышь, давай здесь спустимся. – Зачем? – Коня хочу украсть. – Воровать нехорошо, – назидательно сказал Варка, – а за коня вообще убить могут. Я ж тебя предупреждал. – Да это мой конь. Собственный. Кроме меня, он и не нужен никому. – Что, такой плохой? – Нет, – обиделся за Змея Обр, – хороший. Лютый ваш ему в подметки не годится. Просто с ним никто, кроме меня, справиться не может. – Опасно, – заупрямился Варка, но дальше не полетел, продолжал кружить над Гнилым Кутом. – Я тебе чужую жену помогал воровать? – возмутился Обр. – Сам через это едва в тюрягу не угодил. А тут не какая-то дура в бантиках, а конь! Таких коней на всем белом свете, может, и нет больше. – А как же на Рассолоху? – коварно спросил травник. – Ну, туда ты и один можешь, – заторопился Обр, – там тебе ничего не сделают, наоборот, обрадуются. Только и мечтают, чтобы ты к ним вернулся. А Маркушка – он такой, весь седой, одна рука сухая, прихрамывает малость, вот тут через всю рожу шрам, на ногах тоже шрамы, от кандалов, а на спине… – Красавец, – оценил Варка, – такого ни с кем не спутаешь. Ладно. Уговорил. – Я твой должник. Отслужу при случае. – Век не рассчитаешься! – грозно пообещал Ивар Гронский Ар-Моран. Глава 21 Вечерело. У березовой рощицы на краю луга курился костер. Кони медленно бродили в высокой траве. Под кустами, по балкам полосами поднимался туман. В тумане да издали отличить Змея от прочих никак не удавалось. «И не удастся, пока он норов свой не покажет», – подумал Обр и тихонько призывно заржал. Лошади встряхнулись, вскинули головы, но никто не отозвался. Делать нечего, придется говорить с людьми. Конюхи у костра оказались все знакомые. Оберона они уважали за Змея, за понимание извилистых лошадиных мыслей, так что к костру он вышел без опаски. – Ух ты! – сказал старший конюх, не очень трезвый и оттого весьма благодушный. Пасти коней ему по чину не полагалось. Но выпить в хорошей компании он сроду не отказывался. – Это кто ж к нам пришел! Сам господин Свен пожаловал. Где ж изволили быть-пропадать? – Где надо, – отрезал Обр. – Князь Донат вами очень интересовались. – Не след тебе тут быть, – хмыкнул его помощник. – Зимой из-за тебя такой шум вышел. Весь замок до донышка перетряхнули. – Он за конем пришел, – первым догадался стремянный, однолеток Обра, хорошо его понимавший. – Ясное дело, за конем! – хохотнул старший конюх. – Конь мой, – огрызнулся Оберон, – при свидетелях подаренный. – Продали твоего коня, – хмыкнул помощник, – твой ли, чужой ли, никто разбирать не стал. – Как продали? – задохнулся Обр. – Кому? – Ну, кому такого коня можно продать? Известно, князю! – Да хоть Морской старухе. Он все равно никого слушать не станет. – Так на нем ведь это не написано, – ухмыльнулся старший конюх. – Родословная у него лучше княжеской. И стать, и масть – все при нем. А каков он под седлом, князь глядеть не стал. И не таких, мол, смиряли. – Где он видел Змея? – Да тут, у нас. – Ты не слыхал разве, – удивился пастух, – князь с войском в Гнилом Куте стоит. Он, слышь, в Угорье полез, да разбили его там. Страшная битва была. После того господин Рад от нас ушел. Сына у него тяжко ранили. А князь теперь опять тут, силы собирает. Увидел твоего коня – загорелся весь. – Ладно, я пошел. – Коня искать? – хмыкнул старший конюх. – Погоди, мы тебя проводим. По дороге вроде. – Да ладно, – сказал Обр. Он и сам уже чуял запахи большого стана: дыма, навоза, горелой каши. Поблуждав изрядно по кочкам, среди зарослей крапивы пополам с дудником и высоких кустов ивняка, вышли к деревенскому выгону, на котором стояли белые шатры и слышался угасающий гомон вечернего лагеря. Помощник потерялся где-то по дороге. От старшего конюха Обр избавился, просто скользнув в заросли козьей ивы. Шатров на выгоне стояло много. Он обошел их стороной, чтоб не нарваться на караульных. Коней держали в обширном загоне. Вечер давно обратился в золотую прозрачную ночь. Солнца Оберон не видел, но знал: оно там, катится по краю сверкающего Злого моря. Высокие полосы облаков сияли расплавленным золотом. Ползая по кустам и бурьяну, Обр весь промок. Роса пала густая, сильная, а уж туман такой, что в двух шагах ничего не видно. Перед ним чернели длинные жерди загона, а за ними смутным пятном сгрудились кони княжеского войска. Видно было худо, зато слышно очень хорошо. Кони, вместо того чтобы сонно бродить, дожевывая последнюю травку на вытоптанной земле, грызлись, ржали и вообще вели себя буйно. Обр воспрянул духом. Довести до такого состояния своих ближних мог только гад ползучий, змей подколодный. Исполнившись всяческих надежд, он снова заржал, на этот раз погромче, и с сердечным трепетом услышал в ответ знакомое грозное ржание. Раздался топот. Змей вылетел из тумана и остановился перед изгородью, недовольно кося глазом. Фыркнул, принюхиваясь. Оберон решил, что пора показаться, раздвинул ветки козьей ивы, вышел на край луговины, вкрадчиво, поощрительно заржал снова. Змей понесся вдоль изгороди, на миг скрылся в тумане и вдруг, вылетев оттуда снова, легко взвился над верхней жердью, всеми четырьмя копытами впечатался в сырой луг за оградой, но к Обру не пошел, остановился поодаль. Своенравно согнув шею, поглядывал искоса. «Где ж ты шлялся, вожак? Где тебя, дурня, носило? Говорил я тебе, не доведут до добра эти девчонки!» Тогда Обр сам пошел к нему по пояс в мокрой траве. Змей отбежал было, но сжалился и вернулся, позволил обнять себя за шею, чувствительно тяпнул за плечо. Простил, значит. – Вот еще вздумали, князю тебе продавать! – шептал Оберон, целуя гладкую морду. – Князь и на спокойной кобыле усидеть не смог. Поедем с тобой в Загорье. Там хорошо, тебе понравится. Там уж тебя никто не обидит. Нам бы только горы одолеть. Ну ничего, нынче лето. За неделю доберемся. Змей не возражал. За горы, так за горы. Вожак, прекрасный и страшный, вернулся к нему. Теперь начнется настоящая жизнь! Конец стоянию в конюшне, конец прогулкам в тесном загоне. Обр огладил Змея, давя присосавшихся к блестящему крупу комаров, вскочил на теплую гладкую спину. Змей заплясал и, конечно, попытался его скинуть. Оберон засмеялся, вдохнул полной грудью туман пополам с ночным воздухом и… не выдохнул. Горло сдавила крепкая петля. Значит, все это было сном: странствия, крылатые крайны, несчастная Нюська. Краткий предсмертный сон. Он по-прежнему под Деревом Правосудия в Малых Солях, и петля затягивается все туже. * * * – Осмелюсь напомнить, с вас причитается. – Подите проспитесь сначала! Утром у казначея получите. – Эй, гляди, он у тебя уже глаза завел! Как бы не помер. – Я меру знаю. – Да уж, знатно аркан кидаешь. Я думал, ты ему шею свернул. – Дак ведь князь-то с ним говорить желает, а с мертвым особо не поговоришь. – Какой князь? – прохрипел Оберон. – Известно какой, Донат Повенецкий. С этими словами Обра впихнули в шатер. Держали его двое. Справа отчетливо несло тертой редькой, слева еще и луком. Должно быть, был и кто-то третий, придерживавший на шее тесную петлю. Выдали, значит, его конюхи. На деньги польстились. Снова сам во всем виноват. Всего пару месяцев в крайновом Пригорье прожил и отвык. Забыл, что надо остерегаться всех и каждого. Забыл, что здесь его не станут встречать хлебом-солью и провожать пирогами. Верно говорил Варка: конокрадам – самая позорная казнь. А за последышем Хортов и так много всего числится. Дела обстояли еще хуже, чем он думал. В шатрах на складных походных стульях у покрытого скатерочкой полкового барабана сидели, попивали вино сам князь и господин Стрепет собственной персоной. – Я так мыслю, – вещал седой князь, подняв глаза к белому, чуть дрожащему потолку шатра, – что в этом, Аликсан, есть и твоя вина. И она велика, ох, велика! Не справились твои лазутчики. – Ведь я не колдун, – с мудрой полуулыбкой заметил господин Стрепет, – и далеко не всесилен. Я сделал все, что мог, но…