– Песья кровь! – прошептал Обр. Далеко впереди мягко светилось золотистое пятно. * * * – С ума сойти! – пробормотал Варка, рассматривая поверхность доски. Факелы сияли ярко, должно быть, чуяли настоящего крайна. Оберон хмуро глядел на новую дверь из дубовых плах, надежно закрывавшую вход. Даже пнул ее с досады, и, конечно, без толку. Только ногу отбил. Остатки старой плиты так и валялись у стены. Убрать их никто не позаботился. В специальном гнезде лежала новая, блестящая свежей полировкой лопаточка. Обр сейчас же схватил ее и мстительно переломил об колено. – Не огорчайся, – посоветовал Варка, – видишь, пока хозяина не было, она начала засыпать. Отшвырнув обломки, Обр подошел поближе. И верно, живым медовым светом светились только окрестности Повенца, холмы с замком Лаамов и, конечно, Твердыня Туманов, она же Гнилой Кут. Оберон вгляделся, с сосущей тревогой высматривая себя. Не нашел. Сразу полегчало. Тогда он набрался храбрости и согнулся над Повенцом, отыскивая Маркушку. Старый вор, как и следовало, обнаружился в городе. – Ой, – сказал Обр, – да это ж… Он же на Рассолохе. – На Рассолохе? – заинтересовался Варка. – В больнице для бедных, что ли? – Пока еще не на кладбище, – с тяжелым сердцем выговорил Оберон, – мертвых она не видит. А ты откуда знаешь про Рассолоху? – Да бывал я там. Пока Анну искал, все ваше Загорье прочесал, наверное. – Гы, – хмыкнул Обр, – а ты им понравился. До сих пор вспоминают. – Угу. Я всем нравлюсь. Как печатный пряник. А кто у тебя на Рассолохе? – Маркушка, – вздохнул Оберон, – он мне вместо отца был. Будь у меня дом, забрал бы его к себе, покоить на старости. Знаешь чего, а ведь его один из ваших спас. – Да ну? – С каторги вытащил. – Так-так-так. А теперь давай подробно, – сказал Варка точь-в-точь как господин Лунь. И голову набок склонил так же, по-птичьи. Ну что ж, эту историю Обр рассказывать умел хорошо и выдал со всеми подробностями. Варка слушал внимательно, водил по губам кончиком туго сплетенной косицы, а потом даже закусил его от переживаний. Была у него такая скверная привычка. – Значит, говоришь, совесть его гложет? Обр пожал плечами. Совесть у Маркушки представлялась ему делом сомнительным. Старый вор и сам ее не имел, и другим не советовал. – Может, потом смотаемся на Рассолоху? – неуверенно предложил он. – Обязательно, – обнадежил его Варка, – не могу же я упустить такой случай. Знаешь, кто его вытащил? – Ты, что ли? – Не. Подымай выше. Господин Лунь. Обр возвел глаза к потолку. – А что он на каторге делал? – Насколько мне известно, отдыхал от других трудов. Смотаемся на Рассолоху. Страсть как хочется узнать, каким наш Рарог Лунь раньше был. – Раньше? – Ну, до каторги. Вообще, до всего, что на него свалилось. – А как с доской? – вернулся на землю Обр. – Может, того, ее не трогать, а самого господина Стрепета по-тихому… – Не годится! Не будет этого Стрепета, найдется кто-нибудь еще. А вещь-то красивая. Точно крайнова работа. Видать этот Ательстан Стрепет был большой мастер. – Ага! Нюська тоже говорила – добрыми руками делано. С душой, – уныло подтвердил Обр. – Движутся фигурки-то, – заметил Варка. – Отошел бы ты лучше от нее. Гляди, светлая область ширится. Просыпается, зараза. Из-за тебя все, чучело крылатое. Варка поспешно шагнул в сторону. – Сам чучело! А я Ивар Гронский Ар-Моран, крайн из белых крайнов Пригорья. Мгновенная вспышка света. – Песья кровь! – заорал Обр. Доска – вся, от края до края – сияла яркими красками. Зеленели леса, сверкало стылым серебром Злое море, громоздились горы. Тянулись вверх стены и башни городов. – Ты чего наделал?! Варка взъерошил волосы. – Не мешай, я думаю! Значит, Аннушка говорит, с душой сделано. Верно-верно. У иных вещей есть душа. Коли мастер ее туда вложил, стало быть, она там и есть. – Ты че, не в себе? – совсем разозлился Обр. Варка отступил на шаг, вскинул руки. – Жестокая Игра, творение Ательстана Стрепета! Я Ивар Гронский Ар-Моран, крайн из белых крайнов Пригорья, господин утра, хозяин ветра и света, беру твою душу. – Перевел дыхание и добавил: – Навсегда! Сияние на миг вспыхнувших крыльев ослепило Обра. А потом он открыл глаза и увидел доску. Очень старую, темную от времени, в дырах древоточца, в мелких трещинах. Надписи по краю стерлись. Черные клетки слились с белыми в одно серое запыленное поле. – Ого! – сказал Варка. – Кажется, получилось! – Что получилось? – Все! Теперь это просто доска. – А как же люди? – Люди? Живут, я думаю, как обычно. Пакостят друг другу или помогают. Убивают или спасают. Грабят или отдают последнее. Самое любопытное, что иногда это одни и те же люди. Понимаешь, они не скот и не быдло, как бы этого ни хотелось иным правителям. Люди могут выбирать. Обр умных рассуждений не любил и задумчивого Варку слушать не стал. Зато сделал то, что давно хотел. Поддал ногой в самую середину доски. Ветхое дерево распалось с одного удара. Хорошенько попрыгав на обломках, Обр сгреб их в кучу и, мстительно ухмыляясь, достал из торбы кресало. – Эй, брось, – заметил неодобрительно следивший за его действиями Варка, – пожару наделаешь! – Обязательно, – ухмыльнулся Обр, – пускай оно все сгорит! Синим пламенем. Чтоб и следа не осталось! – Чудак, мы ж здесь задохнемся! Трут занялся быстро, но старое дерево горело неохотно, сопротивлялось. – А зачем нам тут сидеть? Пошли отсюда! – распорядился счастливый, точно отпущенный на волю Оберон. И вправду, становилось дымно. Варка прикинул, что в этом каменном мешке гореть больше нечему, кашляя, двинулся вслед за ним. Далеко впереди теплился свет, проникавший сквозь пробитую Обром дыру. – Надо бы забрать все отсюда, – предложил Обр. Подсвечники, расставленные по залу, были тонкой работы и чистого серебра. – Я это на себе таскать не буду, – сейчас же отказался Варка, – скажу Илке, может, он захочет. Он у нас хозяйственный. Выбрались наружу, под вечернее солнышко. Вслед за ними выбрался, потянулся к небу серый дымок. На краю дороги, с которого было так удобно взлетать, пришлось опять возиться с веревками. – Смотаемся в Повенец, к Маркушке? – напомнил Оберон. – Тут же недалеко. – Ладно. Только сядем в лесу, где-нибудь под городом.