– Все? – хмуро спросил травник. – Все! Знаешь, что я бы с тобой сделал? Поставил бы перед лавкой. Народ валом повалит. Обр в свою очередь обошел вокруг Варки. – Что-то наворочено больно, – заметил он. – Ничего не поделаешь, законы моды. Тут тебе и кружева, и шитье, и самолучший бархат, – вздохнул Петка, – удачно получилось. Цвет-то как подошел. «Морская синева» называется. Прямо к глазам. Варка покосился в сторону большого старинного зеркала. – Ладно, годится. Давай рассчитаемся. – Погоди. К такому костюму чулки и туфли требуются. Сейчас принесу. – А мне вот это, – встрял Обр. – Э… а зачем? – искренне удивился Петка. – Вещица-то тоже недешевая. Одни кружева чего стоят. Камни, конечно, не настоящие, стразы, но все ж лидское стекло, не какая-то там подделка. Для кого тебе? Оберон замялся, не зная, как объяснить получше. – Для жены, – спокойно растолковал Варка, – жена у него – красавица. Вещица как раз для нее. – Забрал у Обра веер, спрятал в торбу и тут же помог разобраться с деньгами. Оказалось, по теперешним Обровым доходам не так уж и дорого. Проводив их до двери, Петка вдруг остановился, испуганно оглянулся, словно боясь, что в родной лавке затаилась куча шпионов. – Слышь, Вар. А ты этого потом видел? Ну, того… с крыльями? – Каждый день вижу, – признался Варка. – Ну, ты при случае скажи ему… что мы помним и благодарим, и вообще. – Ладно, скажу. То-то он удивится. * * * Уходя, Варка натянул поверх роскошного костюма свой грязный плащ. По людной улице больше не пошли, сразу нырнули в переулок, долго кружили по каким-то задворкам, пока опять не оказались у стены садов. Через стену Варка карабкался осторожно, как больной. Берег костюмчик. Потом завел Обра в самую глушь. Прошли вдоль высоких кустов, сплошь затянутых, задушенных хмелем. Варка вдруг сунул руку в гущу разлапистых листьев. Щелкнуло, скрипнуло, и Обра быстро втянули под тень шуршащих стеблей. Оказалось, в кустах еще одна садовая затея – решетчатая беседка. Крыша давно рухнула, и стебли хмеля свешивались внутрь. Весь пол был засыпан старыми листьями. Варка аккуратно расстелил плащ, улегся на него, вытянув длинные ноги, и стал смотреть в небо. – Вот так, теперь пусть хоть весь парк прочесывают. Про это место только старший садовник помнил. Помер он во время последней осады. Обр уселся рядом, тоже поглядел на жаркое синее небо в рамке из стеблей и листьев и задал вопрос, который давно вертелся на языке. – А чего ты Нюську красавицей назвал? Издевался, да? – Нет. Это правда. В жизни не встречал никого прекрасней. – Да ладно! Сам за красавицами бегай. А Нюська… Она просто моя Нюська. – Ничего ты не понимаешь! Когда я ее увидел… – Про это ты уже рассказывал. – Ничего я тебе не рассказывал. Там ведь как было. Больной у меня на руках умер. Вернее, двое. Беженка одна, из пришлых, до людей не дошла. В пустом амбаре рожала. Я на нее случайно наткнулся. Только поздно. И мать потерял, и ребенка. Ну и того, улетел. Нельзя всех больных жалеть. Так и свихнуться недолго. Только как же ее не пожалеть. Молодая совсем, рыжей нашей ровесница. В общем, улетел я за горы. Люблю над морем летать. Чистота, простор. А тут гляжу, буря идет. Сразу на душе полегчало. – Ага. Полегчало ему, – проворчал Обр, – выходит, это я тебя видел, когда нас в первый раз едва не перекинуло. Порхает такой, весь из себя красивый. Там люди тонут, а ему хоть бы хны. – Порхать я не умею, – лениво возразил Варка, – это Хелена у нас порхает. И вас я не видел. Сверху все по-другому кажется. Лететь вместе с бурей. Оседлать бурю. Я про это спеть могу, ну, по-нашему. А простыми словами не расскажу. Там такой ветер… несет тебя, аж крылья гудят, и даже кончиком пера шевельнуть нельзя – сразу сметет, закрутит. В общем, полегчало мне. И тогда я увидел… Не глазами. Сердцем. Это было как свет со дна моря, как яркий луч снизу, из темноты. Она просила, но не за себя. – А за кого? – За тебя, дурака! Третьего там с вами, небось, не было. Я очень испугался, что могу потерять, не найти ее там, внизу. А еще боялся опоздать. Поэтому просто упал. – Как упал? – дрогнувшим голосом спросил Обр, вспомнив грозные облачные башни, громоздившиеся тогда над Злым морем. – Да так… Убрал крылья и стал падать. Мотало меня, конечно. Не без этого. Заколку из волос опять потерял. Жданка потом ругалась. Перестал падать уже под тучами. Если б вас не нашел, меня в два счета в воду сшибло бы. Но нашел быстро. Просто вытащить вас оттуда у меня сил не хватило бы. Пришлось стать вашим парусом. Едва руки из плеч не вывернул. Крылья намокли. Холод собачий. А тут еще ты вздумал в воду бросаться. Привиделось что-то? – Угу. Привиделось. – Да, бывает. Пришлось успокоить тебя немного. Тут, по счастью, Анна очнулась. Держала тебя, чтоб не вывалился. Я только гадать мог, куда нас вынесет. Унять такую бурю хоть немного тоже не сумел. Руки-то были заняты. Но вынесло. Обошлось. Уж как я Анну хотел с собой забрать. Уж как упрашивал. Мне, знаешь ли, редко отказывают. Но тут ничего не помогло. Не захотела она тебя оставить. А двоих поднять и нести через горы я никак не сдюжил бы. Пришлось сделать так, чтоб заметили вас, и убираться оттуда по-быстрому. Конечно, я пытался защитить ее. Сделал все, что мог. А потом наведывался иногда, проверял, жива ли, здорова ли. Погоду там наладил, чтоб вам полегче было. – С рыбой помог, – кисло добавил Обр. – Помог. Отчего ж не помочь. – Так Морской змей – это тоже ты? – От змея слышу. Часто прилетать не мог. Сам видишь, чего у нас делается. А потом пропала она. Как в воду канула. Я всю округу прочесал, вдоль и поперек, и один летал, и с Липкой. – А у Липки, небось, крылья черные, – пробормотал Оберон. – А ты откуда знаешь? – Не хотела она, чтоб ты ее нашел. – Ну, я и не мог найти, пока сама не позвала. Только снова поздно. Вот такие дела. – Не лезь к ней, – угрюмо пробубнил Обр, которому напомнили о его вине. – Я хоть раз без тебя к ней подходил? – Нет. – Может, речи какие скоромные говорил? – Нет. – Песни ей пел? – При чем тут песни? – Я, видишь ли, могу так спеть, что кто угодно навек моим рабом станет. Ну, скажем, ты сам. Только и будет у тебя заботы – служить мне, любимому, верой и правдой. – Врешь. – Попробуем? – Да пошел ты! Замолчали. Обр нашел в кармане припасенную с утра горбушку и принялся ее угрызать. С Варкой не поделился. Из вредности. Кусок неба над ними начал бледнеть. Синева выцветала, теряла свой дневной блеск. По листьям прошелся робкий вечерний ветер. – А теперь чего? – не выдержал Оберон. – А теперь я пойду на бал. – А я? – А ты не пойдешь. Одет ты неважно. И вообще, рожа разбойничья. Они охрану ближе к вечеру выставят, ну и пусть себе выставляют. Мы-то уже в саду. А во дворец… Как думаешь, впустят меня во дворец? – Не-а, – ехидно возразил Обр, – у тебя репьи в волосах, на щеке царапина и руки кирпичом перемазаны. Варка застонал и принялся рыться в торбе. Не найдя гребня, тяжко вздохнул и, привычно ворча: «Надоело, сил никаких нет. Отрежу все к свиньям собачим, чтоб они все провалились», принялся причесываться пятерней, выбирая репьи, липкие семена и колючки. Обр сжалился и стал помогать. Все-таки маскировка – святое дело. Это он усвоил давно и прочно. И не на таких мелочах умные люди прокалывались. * * *