– Да чем тебе тут-то плохо? Тепло и сытно. Кормят, поят, привечают. Где еще нас даром кормить будут? – Здесь нехорошо. Тошно, будто в паутине бьешься. Оберон поежился. – Это тебе от болезни кажется. Пойдем! Замерзла, должно быть. На обратном пути пошли проведать Змея. Конь обрадовался, рвался на волю, даже Нюську обнюхал благосклонно. Ладно уж, невелика тяжесть. Лишь бы двигаться. Желание его сбылось очень быстро. На ступеньках крыльца обнаружился господин Стрепет. Стоял, кутаясь в тяжелую белую шубу, задумчиво смотрел, как они пробираются по двору. Нюська совсем засмущалась, спряталась за Обра. Хозяин замка приветливо улыбнулся. – Мой друг, я, бесспорно, не хотел бы разлучать тебя с прелестной молодой женой, но дело не терпит отлагательства. Завтра мне необходимо доставить одно письмо. И доставить быстро, а дорога нынче не хороша. Твой конь подойдет как нельзя лучше. – Можно, – нехотя сказал Хорт. – Не говори «можно». Следует говорить: «Я к вашим услугам». Сегодня я приготовлю пакет, а завтра чуть свет отвезешь его в Сетунь-Скрепы. Передашь воеводе Отусу. И непременно дождись ответа. Это очень важно! «И верно, что-то затевается, – вяло подумал Обр. – Опоздали они, зима-то уж стала. А зимой, всякий знает, воевать неудобно». Оставлять Нюську по-прежнему не хотелось, но деваться ему было некуда. Не годится кусать руку, которая тебя кормит. – Не тревожься, – заметил проницательный господин Стрепет, – за твоей дамой я присмотрю! Кажется, вы рукодельница, милая? У меня хранятся великолепные образчики свейских вышивок. Так называемые Лебединые полотна. Согласно легенде, они были созданы на десятом году царствования Чарлониуса Шестого, когда… Оберон подавил тяжкий вздох. Господина Стрепета понесло… Куда его могло занести и долго ли это продлится, никто предсказать не мог. * * * С утра пораньше, как только слегка посветлело, Обр тихонечко выбрался из комнаты, оставив спящую Нюську, забрал приготовленный в кабинете пакет, оседлал сытого Змея и с первыми лучами солнца, которые все равно не смогли прорваться сквозь плотные облака, поскакал по худо-бедно очищенной от снега дороге. Во владениях господина Стрепета за этим следили. Для того чтобы очистить путь, крестьянские лошади по очереди таскали туда-сюда тяжеленную штуковину под названием «снежный плуг». Змей двигался почти бесшумно, будто по облакам. Пухлый снег забрал, впитал в себя, погасил все звуки. Коротки дни в середине декабря. Коротки, облачны и туманны. Но Обр Змея не горячил. Не так уж далеки эти Сетунь-Скрепы. Дорога пробиралась густым сосняком все выше и выше. Деревенские поля лепились по неширокой речной долине. В Сетунь-Скрепы Хорт въехал шагом. Дома тут были большие, добротные, с высоким крыльцом, с подклетью. Заборы – плотный частокол. Никаких тебе жердей, как в Кривых Угорах. Сразу видно: богатая деревня. Не зря на тракте стоит. У местного воеводы, зазимовавшего тут со своим отрядом, Обр уже бывал, поэтому сразу направился к дому старосты. Крыльцо вполовину выше, чем у прочих, балясины резные, ступени широкие. На ступенях скучал караульный. Видно было, что пялиться на чужой забор и торчащую над ним крышу с деревянным петухом и живой ободранной вороной опротивело ему до зевоты. – Письмо воеводе от господина Стрепета, – доложил Оберон. – Ну, давай. – Велено ответа дождаться. – Ну, подожди. Караульный кивнул на ступеньки. – Не, – солидно отказался Обр, не слезая с седла, – у меня еще дело. Через полчаса вернусь за ответом. – Как знаешь. Дело у Хорта было смешное и глупое. Проезжая по деревне и с высоты своего коня глядя поверх заборов, он ухитрился заметить нечто важное. Отъехав чуть назад, свернул в боковой проулок, куда выходили широкие ворота сеновала. Сейчас они были приоткрыты. На разбросанном сене вальяжно развалилась пестрая кошка. Вокруг, путаясь в сухих стеблях, ползали мелкие котята. Пасла все это хозяйство небольшая девчонка в хорошем крепком тулупчике, но почему-то босая и без платка. На всадника, надвигавшегося на огромном коне, она посмотрела с опаской и явно собралась нырнуть в глубину сеновала. Обр торопливо спешился, старательно скорчил умильную физиономию и сказал: – Ой, какая кисонька хорошенькая! С девчонками вроде этой он раньше никогда не разговаривал и понятия не имел, как это делается. Проще было схватить искомое и быстро смыться. Но девчонка наверняка разорется, а шум ему ни к чему. Однако слова про кисоньку подействовали. Девчонка заулыбалась. – Это Мусенька. У нее котятки. – Твоя? – Не, мамкина. Вот это моя будет. Отловила одного котенка и с гордостью сунула под нос Обру. Котенок такое обращение сносил с полным спокойствием. Видно, привык. – А мне котеночка подаришь? – елейным голосом спросил Хорт. – Могу, – согласилась девчонка. – А на что тебе? Ты же, дяденька, солдат. – Да я не себе. – А, – сейчас же смекнуло мудрое дитя, – невесте подарить хочешь? – Угу. – На, – девчонка изловила другого котенка, потолще. Обр присел, чтобы разглядеть его повнимательнее. – Не годится, – решил он, – это ж кошак. Мне бы кисоньку. Бе-едненькую. Девчонка уставилась на свое стадо, соображая, кто из них самый бедненький, и тут совсем рядом, у старостиного крыльца, заорали, заругались так громко и страшно, что кошка подскочила на месте и, подхватив за шкирку первого попавшегося котенка, ринулась по куче сена на самый верх. «И верно, должно быть, началось что-то, – подумал Обр. – Видать, письмо не простое было». – Где он?! – воззвал начальственный голос. – Быстро, пятерых к южному концу, пятерых к реке! Все прочесать, чтобы муха не пролетела. Где он, я тебя спрашиваю?! – Да найдется, – смущенно пробубнил караульный. – Через полчаса сам придет. За ответом. – А если не придет?! Ты понимаешь, дубина, кто это был?! Ты ж озолотиться мог, дуботолк! Шутка ли, последний Хорт! За него такая награда обещана! Угу. Непростое письмо. Господин Стрепет?! Человек-одуванчик. Печальные голубые глаза, чернильные пятна на тонких, сроду не державших оружия пальцах… Нет! Наивный книгочей, которому Хорт два месяца с легкостью морочил голову в надежде добраться до князя, сто раз мог его выдать раньше. Но не выдал. Наоборот, даже Нюську приветил, заботился, вылечил. Не-не-не. Обр даже удивился своей глупости. Тут стражников полная деревня. Наверное, как всегда, не повезло: попался по пути кто-то, кто знал его еще с усольских времен. Опознали! Вечно хорошо продуманные планы срываются из-за случайных встреч и прочих нелепых случайностей. Бежать! Но встал медленно, спокойно забрал в кулак повод нетерпеливо переступавшего Змея. – Чего это они? – спросила девчонка, с опаской сгребая в кучу пищащих котят. – Не знаю. А котенка я у тебя потом возьму. Пусть подрастет. Вскочил в седло и не спеша поехал вперед по проулку, пригибаясь, прячась за высокими заборами. По улице, оставшейся позади, дружно прогрохотали копыта. Он не обернулся, только слегка ткнул Змея каблуком в брюхо. Змей намек понял. И когда за спиной заорали и стук копыт заметался между заборами, Обр тоже не обернулся. Лишь шепнул Змею: «Давай!» Змей послушно наддал. Заборы понеслись мимо, и поздно, слишком поздно Хорт понял, что впереди тупик. Проулок упирался в основательные ворота, хозяйственно утыканные поверху острыми колышками. Никаких боковых отвороток в проулке не было. Звук погони настигал, сзади орали радостно и хищно. Обр собрался, скорчился, стараясь меньше давить на лошадиную спину и, зажмурившись, послал Змея вперед. Во время их совместных скитаний по лесам Змей в охотку сигал через овражки и гривки, поросшие молодыми сосенками. Но тут-то не гибкие вершинки. Пропорет брюхо – и всем конец: и коню, и всаднику. – Давай! Змей сильно оттолкнулся, ринулся вверх, разрывая воздух, а Обр в последний миг подумал: «А что, если там, за воротами телега с оглоблями? Или борона зубьями вверх?» Змей грянулся оземь всеми четырьмя копытами. Хорт едва не вылетел из седла, но удержался. Открыл глаза. Змей с разгону ломился через какие-то голые кусты, должно быть смородину. За смородиной оказался обширный огород с длинными, засыпанными снегом грядками. Справа, в окне добротного дома мелькнула чья-то перепуганная физиономия, а спереди, за огородом, еще одни ворота, раскрытые настежь, сани и два мужика, скидывавшие подвезенное по первопутку сено. Змей пропахал огород не хуже снежного плуга, распугав мужиков, вырвался в ворота и сразу оказался за околицей. Недолго думая, Обр направил коня по санному следу, уходившему наверх к спасительному лесу. В лес вломились минут через пять. Змей пытался идти как по ровному, рвался из жил, разбрызгивал липкий снег, точно воду. Хорт все оглядывался назад, но никого не увидел. Даже давешних мужиков куда-то унесло. Должно быть, погоня все еще стучала в те ворота или кинулась в объезд, а это дело долгое. В лесу он держался санного следа, пока не доехал до вершины холма, до каменной гривки, с которой снег сдувало ветром, и только тогда направил коня вбок, по камням, и уж потом скатился вниз, в густую еловую чащу. След все равно останется, но хоть найдут не сразу. В конце концов они со Змеем забились в такие дебри меж тесно стоящих молодых елок, что даже заячьих следов вокруг не было. Лишь ровная белизна в черных черточках опавшей хвои. Тут Обр спешился, захватил полную горсть снега, обтер разгоряченное лицо, осмотрел тяжко дышащего коня. Ну, подколодный! Даже не поцарапался! – Да тебе цены нет! – нежно сказал он. – Какой же ты Змей? Ты у меня целый дракон! Змей встряхнулся и фыркнул надменно. Ну ясное дело, дракон! Кто же еще? – Поехали потихоньку, – сказал ему Обр, – по следам нас в два счета найдут. Следы он постарался запутать, пробираясь сквозь самую непролазную чащу. Кое-где как смог закидал, наскоро замел еловой веткой. Змей нервничал, злился. Лазить по колено в снегу по страшно трещавшему под ногами бурелому ему не нравилось.