Обр покосился назад. Нюська высунулась из сбившейся в кучу шубы, как мышь из норки. – Ах ты, еж рогатый! – изумился Маркушка. – А тебе чего надо? – Никому вы нас не выдали, – тонким хрипловатым голоском поведала девчонка. – Вы же любите его. И страсть как рады, что он живой. Сколько лет ему вместо отца были. – Тьфу, – сплюнул старый вор, – как есть дура! – Дура, – согласился Обр, не отрывая глаз от Маркушкиных рук, стараясь предвидеть каждое движение. Удар должен быть один, первый, он же последний. Правая, больная рука старого вора вдруг сжалась, потянула за какую-то веревку. Стукнуло, брякнуло, в лицо резко пахнуло холодом – и, ахнув, Хорт полетел в распахнувшийся прямо под ногами люк. Рухнул головой вперед на промерзший, присыпанный снегом песок, в последний миг успел перекатиться, вскочил, готовый драться, и тут же снова упал, сбитый с ног соскучившимся Змеем. Утренние сумерки. Пустой берег. Схваченное прибрежной ледяной коркой море. Серый волнистый песок. Шагах в двадцати – развалины высокой стены. Никаких других лошадей и ретивых стражников. Змей, известный сквернавец и ползучий гад, возвышался над Обром в гордом одиночестве. * * * Прикрикнув на Змея, Обр поднялся на ноги. Сзади и сверху нависал черный борт лежащего почти на боку недостроенного корабля. Прямо над головой на высоте трех саженей тянулся ряд пушечных портов, заткнутых, заколоченных или, как и надлежало по замыслу кораблестроителей, аккуратно прикрытых плотно пригнанными люками. В один из таких люков высунулся Маркушка, стал осторожно спускать Нюську. – Принимай жену, поскребыш! Ошарашенный Обр, голова у которого шла кругом то ли от свежего воздуха, то ли от странных Маркушкиных поступков, девчонку все-таки принял. Локтем отпихнул Змея, который живо интересовался всем происходящим. Сверху свалился истрепанный, видавший виды суконный плащ. Следом на песок корявым пыльным пауком соскользнул сам Маркушка. Только теперь, на вольном воздухе, в свете пытающегося проклюнуться дня, Хорт понял, насколько тот постарел, ссохся, съежился. Страшен был старый вор Маркушка, и не было у Оберона человека роднее. Действовал он, как всегда, быстро. Поддержал Нюську, плотненько завернул ее в плащ, подсадил в седло к совладавшему со Змеем Обру. – Вырос с весны, – сварливо заметил он, глядя на парня снизу вверх, – в плечах раздался. В родню пошел. Стало быть, так. Езжай вдоль моря, прямо на восход, до Семахинских причалов. Там хорошая дорога наверх будет. Выедешь на тракт – дуй все так же, на восток, до самых Холмов. – Это где замок Лаамов? – Замок имеется. Вот чей – знать не знаю. Там, в Холмах, и лекаря найдешь. Ну, прощай, поскребыш! Даст Бог, больше не свидимся. – Я вернусь, – не очень уверенно пообещал Оберон. – Вернешься – сам зарежу. Вот этими руками. Беги куда хошь – в Угорье, к свеям или вовсе на юг, за горы. У тебя своя жизнь. Ни я, ни Хорты твои тебе не указ. – А Корню ты чего скажешь? – Правду. Для нас ты опасен, и держать тебя тут резону никакого нету. Скажу – сдал тебя. Такие деньги на дороге не валяются. Порешил да и выдал страже, как и хотел с самого начала. – А ты хотел? – наклонился с седла Обр. – Хотел. Еще бы! – осклабился Маркушка. – Запомни накрепко: никому не верь. Никому, никогда! Да езжай ты, не стой, не маячь тут. Дубина лесная, неотесанная! С этими словами он врезал по гладкому крупу Змея, и тот рванулся вперед. Конь летел вдоль моря, вдоль белой кромки припая[48], о который с шелестом бились свинцовые волны. Ветер дул резкими злыми порывами, швырял крупу пополам с солеными брызгами. Сзади, на западе, вставала стена клубящихся, страшных туч. Но Хорт скакал на восток, туда, где все ярче разгоралась золотистая полоска холодного зимнего рассвета. Стучали копыта, с треском ломая лед в мелких прибрежных лужах, летела по ветру черная грива, стелился над землей давно не чесанный длинный хвост. Вырвались! Вырвались из самой Могилы. Обр пил ветер, дышал полной грудью, крепко прижимал к себе Нюську и не хотел больше ничего. Так бы и скакать куда глаза глядят. Не останавливаясь, не уставая. Но нет, Нюське нужен покой, и лекарь тоже нужен, никуда не денешься. Когда долетели до Семахинских причалов, уже совсем рассвело. К счастью, на длинных мостках, выдававшихся далеко в море, не было ни души. Лодки и кочи по зимнему времени вытащены на берег. Снасти прибраны. Дорогу наверх Обр едва не пропустил, хотя темная, наискось поднимавшаяся по белому склону полоса была хорошо заметна. Направил Змея посередке, между глубокими колеями и, верно, быстро оказался на тракте. Но торной дорогой не поехал. Не такой уж он был дурак. Просто двинул на юго-восток, к горам, полями и перелесками. Кресты и трубы Холмов показались над лесом и быстро сгинули. Зато флюгера и башни замка Лаамов долго маячили то спереди, то сбоку. Но далеко. Безопасно. Жалея коня, через лес Хорт пробирался легкой рысью или шагом. Зато открытые пространства полей проскакивал во весь мах. Пару раз останавливался, поил Нюську растопленным в ладони снегом, легонько обтирал горячий лоб. Вначале она благодарила его, потом уж ничего не отвечала, лежала тихо и безучастно. Поэтому последние несколько верст он решился проскакать по дороге. Дорога от замка Лаамов в Гнилой Кут, он же Твердыня Туманов, была хорошая, торная. К воротам крепости примчались с первым ударом бури, которая раскачалась наконец и обрушила на Повенец все свои снега. Ворота, как всегда, послушно открылись. Змея Обр, вопреки обычаю, бросил во дворе. Пусть нынче конюхи сами разбираются. Схватил Нюську в охапку и понес к себе, ничего вокруг не замечая. Между тем его прибытие стало для обитателей замка большим потрясением. Слух о том, что хозяйский любимчик Свен сутки пропадал неизвестно где и заявился только сейчас с какой-то девицей на руках, распространялся как лесной пожар. Стряпухи, служанки, швеи и прачки вместо того, чтобы заниматься своими делами, шныряли там и сям и вовсе не там, где следует. Новость срочно требовала обсуждения. Никто не знал, кто такая эта девица, откуда взялась и почему про нее раньше никто ничего не слышал. Глава 5 Во время всего трудного пути под волчий вой и стоны надвигающейся метели Обру казалось, что главное – добраться до безопасного места, уложить Нюську в теплую постель. И тогда все будет хорошо. Все наладится. Но вот Нюська в его постели, тепло укрытая – и все такая же восковая. Лишь на щеках два скверных алых пятна – признак жара. В себя не приходит, глаз не открывает и даже пить не может. Раздался грохот, и в комнату ввалилась служанка с охапкой дров. По правде говоря, это была обязанность мужской прислуги, но уж очень ей хотелось хоть одним глазком поглядеть, кого это притащил нелюдимый любимчик хозяина. Хорт служанку почти не заметил, на ее любопытные взгляды внимания не обратил. Увидел только дрова. Радуясь, что может хоть что-нибудь сделать, быстро растопил печку. И снова уселся рядом с девчонкой, взял ее руку. Что делать дальше, он не знал. Дай устал сильно. Снова стукнула дверь. На этот раз негромко. Деликатно. Обр медленно поднял голову. На пороге стоял господин Стрепет. – Что это? – спросил он, изящно приподняв брови. – Где ты это взял и что это такое? – Это моя жена, – твердо сказал Обр. Господин Стрепет вздрогнул, будто ему на нос упала холодная капля. – Какая еще жена? – Законная. В Малых Солях запись имеется. Тонкая рука в кружевном манжете неуверенно потянулась к тому месту, где на виске, под прозрачной кожей набухала голубая жилка. – Но это невозможно! – Почему же невозможно? – слегка обиделся Оберон. – По деревням и пораньше женятся. – Да-да. Ты прав, конечно. Давно она с тобой? – С весны. Рука с отполированными жемчужным порошком ногтями все поглаживала явно занывший висок. Вид у хозяина замка был такой, будто это он, а не Обр, два дня без сна и отдыха носился по горам и лесам. Глаза красные, в лопнувших жилках. На подбородке чахлая седоватая поросль, лицо изголуба-бледное. – Вы тоже больны? – Я? Нет. А вот твоей… э-э-э… жене определенно нужен лекарь. – Да, – опомнился Хорт, – да! – Кроме того, ее надо вымыть, переодеть… От нее же, прости меня, пахнет. По мнению Обра, от Нюськи пахло Нюськой. Впрочем, он и сам чистотой сейчас не блистал. – Я распоряжусь, – сказал господин Стрепет и вышел, по-прежнему растирая висок. Не успел Хорт оглянуться, как в комнату вломилась целая толпа служанок, а также старшая прачка, вторая стряпуха и сама главная ключница. Приволокли глубокое корыто, бадью с горячей водой, ведра с холодной, полотенце и еще какие-то тряпки. Обра живо выперли за дверь. Он сопротивлялся как мог, но против ключницы, надвигавшейся на него всем своим обширным бюстом, не устоял. Вылетел в коридор и обнаружил там господина Стрепета. – Не думаешь ли ты, что нам необходимо побеседовать? – поинтересовался тот. Оберон дернул плечом. Уходить слишком далеко от Нюськи ему не хотелось, но еще меньше хотелось оказаться за воротами замка с больной Нюськой на руках. Поэтому открыто противоречить он не посмел, покорно побрел в кабинет-библиотеку и там, усевшись, против обыкновения, на один из высоких, неудобных стульев, выложил все как есть. Все, о чем не счел нужным рассказывать Маркушке. Умолчал только об истории с князем. Господин Стрепет слушал очень внимательно, можно сказать, хищно. Иногда переспрашивал, когда что случилось. Даже заметки делал. Под конец смягчился, расслабился и улыбнулся не без приятности. – Какая романтическая история! Весьма поэтично. Из этого бы вышла прелестная баллада в старинном духе. – Ну, я пошел? – настойчиво спросил Обр. Про баллады он ничего не знал, чувствовал только, что нужно быть возле несчастной девчонки. Как бы не вздумала помереть по глупости! – Идем вместе, – любезно предложил хозяин замка. – У меня есть кое-какие снадобья. Старинные рецепты, еще от основателя рода. Впрочем, лекарь, я полагаю, уже там. Нюська по-прежнему лежала неподвижно, но чисто отмытая, в свежей льняной рубахе, в чепце с оборками, с аккуратно выпростанными поверх одеяла руками. У постели топтался не только лекарь, но еще и брадобрей, приглашенный, как видно, по принципу «ум хорошо, а два лучше». – Они бы еще коновала позвали, – проворчал Хорт. Но тут к обсуждению присоединился господин Стрепет, и дело пошло поживее. В тонкой руке хозяина замка появился серебряный бокал с горячим ароматным настоем. Каким-то образом им удалось заставить Нюську это проглотить, и Обр, скромно сидевший на сундуке, подумал, что все сделал правильно.