– Вот. Я ничего не делал. Чуть тронул, оно и развалилось. – Развалилось, говоришь? Отец Антоний снял шнурок с золотым колечком, посмотрел внимательно. – Это Степка-бродяга принес. В благодарность за чудесное спасение. Все люди как люди, дома сидят, а его странствовать потянуло. Сначала по Тихвице в Малые Лодьи сплавлялся, а потом и вовсе в море ушел. Добро бы судно в Липовец плыло или еще куда. Так нет, понесло его за Сивер-камень, в само Ледовитое море. По-тамошнему оно Злым прозывается. Слыхал? – Слыхал, – вздохнул Обр. – Бури там, говорят, злющие. – Верно говорят. – Колечки-то эти ему по случаю достались. Черпанул ведром водички морской, мыть, что ли, лодку собирались, чтоб рыбой не пахло. Да неудачно, муть с песком со дна зацепил. Выплеснул, ан на дне два кольца ржавые, черные. Подумал, обрывок старой цепи. Хотел уж выкинуть, да подо ржой блеснуло что-то. Обстучал осторожненько, ржа да чернота отвалились. Ну, значит, повезло. Счастье привалило. Только потом на возвратном пути так их трепало и крутило, что он обет дал. Весной добрался наконец до дома и штучку эту в храм пожертвовал. А нынче опять из Бренны по Тихвице уплыл, голова непутевая. Как же ты их разнял? Они ж так мастером сделаны, одно в одном. – Не знаю, – пожал плечами Обр. Ему было не до тайн. В воровстве не винят, и на том спасибо. – Пойду я. Меня, небось, господин Ивар дожидается. Держи свою цацку! Старичок дрожащими пальцами отвел с лица седую прядь, посмотрел внимательно, колечко брать не спешил. – Вот что. Раз ты их разъять сумел, значит – твое. Значит, женишься вскоре. Невесте золото, жениху серебро. – Я женат, – отрезал Обр, – другой жены мне не надо. – Говорю – бери, – прикрикнул старичок. – Твое это! – Лекса, Александр, защитник липовый, ты тут заснул? Нас еще в три места звали! – Редко ты у меня бываешь, Ивар, – заметил старичок. – Так наши дела вам известны, – смущенно улыбнулся стоящий в дверях Варка. – Щас вон из Бренны примчались. В порту опять поножовщина, кого-то порезали сильно. – Ладно, иди уж, травник. Радость земная, свет поднебесный. * * * Весь этот суматошный, нелегкий день, затянувшийся далеко за полночь, Обр нет-нет да и ощупывал кольца, припрятанные в кармане. В замок они вернулись только перед рассветом. Варка, бормоча: «Спать, спать, только спать», растянулся на подушках у камина, а Обр пошел наверх. Рыжей не было. Нюська лежала на высоко взбитых подушках. Волосы заплетены в слабые косички, руки с торчащими на запястьях косточками положены поверх одеяла. Оберон был настроен решительно. Он устал мучиться. – Нюсь, – сказал он, будто она еще могла его слышать. – Вот, смотри, чего я принес. Достал золотое колечко. На безымянный палец не подошло, оказалось велико. Пришлось надеть на средний. Свой же безымянный палец еле вбил в серебряный ободок. Мельком подумал, что снять уже не удастся. Крепко стиснул почти бестелесные лапки. – Слышь, Нюсь! Я, конечно, не князь, княжеский сын. Глаза у меня волчьи, рожа разбойничья и волосы не белые, но я… Для тебя я сделаю все, что захочешь. – Белые. – Что? Нюсь, ты… Дурочка смотрела на него и тихонько улыбалась. Чуть-чуть. Уголками губ. – У тебя волосы совсем белые. Бедный мой. Это из-за меня, да? Тебя долго не было? Ты за горы ездил? – Угу. Змея добыл. А тебе вот, колечко. – Это хорошо, что ты наши колечки вернул. – Наши? – Конечно. Разве не видно? – Ладно, пусть наши. Нюсь, ты, может, хочешь чего? – На солнышко бы, на вольный воздух. Обр, счастливый, что может сделать хоть что-нибудь, подхватил девчонку на руки, прошел насквозь три комнаты, выбрался на широкую площадку над пустошью. Он знал: в этот час здесь будет солнце. Солнце вставало из-за леса. Не было в нем нынче ни мутной желтизны, ни туманной красноты – одна яркая радость. – Я тебе кое-что показать хотела, – сказала Нюська, – ты поставь меня. – Упадешь, – заупрямился Обр, которому не хотелось ее отпускать. – Ничего. Поставь. Он послушался. Вспомнил, что девчонка босая – выбрал место с мягкой слабенькой травкой. Нюська покачнулась, уцепилась за него, но устояла. – Ты только не сердись, – прошептала она. – Вот! Громадные крылья, серые, нет, серебристые, нет, как туман, подсвеченный солнцем, встали над ними, закрыли и небо, и дальний лес, и сияющий восход. – Это… – У Обра вдруг закружилась голова. Закружилась сильно. Захотелось сейчас же сесть на землю, вот только Нюська за него держалась. – Это как? – Не сердись, – повторила Нюська, – господин Ивар не хотел меня оставлять. Ну там, в Кривых Угорах, а потом решил меня защитить – и вот. Дал мне крылья. – И ты молчала? – Только не сердись! – Я не сержусь, – очень осторожно сказал Обр, – я только понять хочу, почему молчала. – Я думала, ты тогда от меня совсем откажешься. Зачем я тебе такая… странная. И над Лебедиными девами ты смеялся. – И ты никогда даже не пробовала… – Только один раз. Помнишь, когда лавина. – А-а… – Только ты тяжелый очень оказался. А я не умею ничего. Плохо получилось. В конце мы, наверное, упали. – Очень хорошо получилось, – решительно сказал Обр, – если бы не ты, упали бы вместе с лавиной. Зачем же ты пряталась? Неужели тебе полетать никогда не хотелось? – Хотелось. Но ведь ты не можешь. Тебе обидно. Нюська больше не опиралась на Обра. Теперь он сам держался за нее. Крылья легко трепетали, тянули почти невесомую девчонку вверх. – Мне не обидно, – тихо сказал Обр. – Тут еще одно, – прошептала Нюська. Вид у нее был несчастный. – Ты знаешь, ведь крайны не умирают. – Да ладно! А зачем я за Варкой как пришитый хожу? Крайна можно убить, как и всякого другого. Хоть стрелой, хоть ножом, хоть пулей. – Убить, наверное, можно. Но если не от людей, а просто, когда срок подходит. – И что же тогда? – заподозрил нехорошее Обр. При разговоре о сроках сразу вспомнился белый от старости дед Лука. – Они улетают, – прошептала Нюська. – Куда? – Никто не знает. Улетают и не возвращаются. Господин Лунь рассказывал. И я… я тоже боюсь не вернуться. – Не вернуться? – стиснул зубы Обр. – Ну что ж. Все равно. У тебя такие крылья… Ты, вот что, давай, лети! Нюська смотрела на него во все глаза, цеплялась за него, но крылья тянули вверх.