Гарриет подняла девочку, взяла ее туфли в другую руку и заторопилась вперед, стараясь не отставать от незнакомца. Дождь начался в полную силу, и когда вдалеке раздался раскат грома, Ребекка начала плакать. – Все в порядке, дорогая. Мы почти пришли. Она с трудом перехватила начинавшую сползать Ребекку. Дождь стекал по волосам прямо ей в глаза, и, прижимая к себе напуганную девочку, Гарриет почувствовала, как ее тревога сменяется злостью. С самого начала она знала, что не стоило ей везти Ребекку в Гринуэйс. – Вы не могли бы идти помедленнее? – окликнула она мужчину, стараясь его догнать изо всех сил. Мимо проскочила медсестра, державшая за руку пациентку в белом халате, которая явно наслаждалась дождем. Ее черные волосы были сальными и слиплись, но, подняв голову, она улыбалась небу, обнажив свои пожелтевшие зубы. Когда они проходили мимо, пациентка заметила Ребекку и остановилась, чтобы дотронуться до волос малышки. Ребекка захныкала и отвернулась, еще крепче прижавшись к Гарриет. – Все в порядке, дорогая, она не хочет тебе навредить. Дождь начал усиливаться, и мужчина перешел на бег, беспокоясь, видно, о том, чтобы белье, за которое он отвечал, не промокло. – Вон там, – крикнул он через плечо и побежал дальше, а Гарриет, посмотрев ему вслед, направилась к зданию, окруженному деревянными домиками с маленькими крылечками. «Отделение рисуночной терапии», – гласила надпись на двери. Гарриет опустила девочку на нижнюю ступеньку, взяла ее за руку, и они вместе побежали вверх. Поднявшись по лестнице, они замерли, не зная, идти ли дальше. – Мамочка, можно мы зайдем? – спросила Ребекка, дрожа от холода. Гарриет дотянулась до дверной ручки и повернула ее. Дверь со скрипом открылась, и они вошли внутрь. Несмотря на то что приближался вечер, жалюзи на окнах были задернуты, и в комнате царили полумрак и затхлый, неприятный запах, словно где-то жгли сырое дерево. Гарриет смогла разглядеть ряд столов и деревянный мольберт. Почти вслепую найдя переключатель, она щелкнула им, и комнату залил свет. Все это время Ребекка тихо стояла возле мольберта, глядя на картину. Гарриет закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Это был портрет. Те же зеленые глаза, те же длинные светлые волосы, те же красивые черты лица, что и у девочки, стоявшей рядом. Несомненно, женщина, смотревшая на них с холста, была Сесилией Бартон. Когда Гарриет подошла ближе, то увидела в углу картины инициалы: Дж. У. В голове тут же всплыли слова доктора Хантера: «Значительно состояние Джейкоба улучшили его беседы с лечащим врачом и в особенности художественная терапия». Ей не хватало воздуха. Она бросилась к окну. – Что случилось, мамочка? – спросила Ребекка, широко раскрыв глаза. У Гарриет кружилась голова. Почему Джейкоб рисовал портреты Сесилии? Неужели он все еще был одержим ею, спустя столько лет? Как можно было надеяться на то, что они снова станут семьей, если она продолжала жить в его сознании? – Миссис Уотерхаус? Что вы здесь делаете? Сюда можно только сотрудникам больницы, вам не положено здесь находиться, – раздался у нее за спиной чей-то голос, и Гарриет вздрогнула. – Доктор Хантер? Скажите, это мой муж нарисовал эту картину? – нервно спросила Гарриет, уже зная ответ. – Какой смысл во всем этом лечении? – выкрикнула она, и ее глаза наполнились слезами. – Зачем вы мучаете всех этих бедных людей? – Мучаю? – доктор Хантер покачал головой. – Миссис Уотерхаус, художественная терапия оказалась для вашего мужа чрезвычайно полезной. Она помогает пациентам выразить то, о чем они не могут говорить, и восстановить болезненные воспоминания, которые мы затем помогаем им осмыслить. – Болезненные воспоминания? – повторила Гарриет. – Значит, он винит себя в смерти Сесилии? Поэтому он рисует ее? – В смерти? Не понимаю, о чем вы, миссис Уотерхаус. Сесилия Бартон жива. – Что? Я не понимаю. Она утонула. – Гарриет попятилась назад, и Ребекка прижалась к ее ноге. – Я абсолютно уверена. Доктор Хантер, нахмурившись, покачал головой. – Нет-нет. Она действительно пыталась утопить себя вместе с ребенком, и тело ее дочери так и не нашли, однако ее саму удалось спасти. Она здесь, миссис Уотерхаус. Сесилия Бартон – одна из пациенток нашей лечебницы. Глава тридцатая Айрис 18.30, среда, 19 ноября 2014 года – Мэм, вы уверены, что хотите ждать? Это будет стоить недешево. – Уверена. Поручение начальства, – подтвердила Айрис и посмотрела на часы. Прошло уже полтора часа с тех пор, как Майлз позвонил ей и сообщил адрес Джейн Треллис, той самой акушерки, которая должна была присматривать за Джесси и ее дочкой, когда они сбежали из больницы. В течение последнего часа, который Айрис провела снаружи дома Джейн, где так и не загорался свет, Майлз постоянно строчил ей сообщения. Он и правда крепко вцепился в эту историю; вряд ли это хорошо кончится, подумала Айрис. Она на секунду закрыла глаза в попытке успокоиться и собраться с мыслями, но в ее сознании снова возник образ Джесси, медленно заходившей в воду в бухте Уиттеринг с малышкой на руках. Айрис не знала, что она скажет Джейн Треллис – она даже не была уверена, где та сейчас находилась, – но, судя по состоянию Майлза, она больше не могла так просто от него отмахнуться. Ему был нужен эксклюзив, а больница, судя по словам Марка, искала козла отпущения. Айрис могла представить заголовок статьи: «Эксклюзивное интервью с акушеркой, давшей Джесси Робертс сбежать!» Она сделала глубокий вдох и переключила внимание на документы, которые лежали у нее в сумочке. Она начала с первого выпуска «Колодца желаний», датированного декабрем 1947 года. Он открывался рождественским посланием от заведующего лечебницей, в котором он поздравлял всех с успехом журнала и призывал пациентов продолжать присылать свои работы. Далее следовали страницы прекрасных стихов и коротких рассказов, написанных пациентами о пережитой войне, о психических заболеваниях, о посетителях, с которыми они так хотели увидеться и которые к ним так и не пришли, о летних поездках на море в их далеком детстве. На последних страницах были новости о вечере танцев, который вскоре должен был состояться, и информация о новом открывшемся крыле. Ничего о Джейкобе Уотерхаусе. Айрис просмотрела остальные: снова ничего. На ее телефон пришло сообщение от Майлза. Как успехи? Айрис выругалась сквозь зубы и долго думала, прежде чем напечатать ответ. Она посмотрела на часы. Буду через десять минут. Майлз не ответил, и Айрис продолжила листать выпуски один за другим. Имени Джейкоба нигде не было. Айрис перечитала показания доктора Хантера, чтобы убедиться, что ничего не упустила: Я сообщил миссис Уотерхаус, что отдушиной для Джейкоба стали его беседы с лечащим врачом, а в особенности художественная терапия. Во время нахождения в лечебнице он заново открыл в себе талант к рисованию и даже опубликовал несколько своих работ в журнале для пациентов, «Колодце желаний». Айрис осторожно переворачивала страницу за страницей, и живот у нее сводило от волнения. «Ну же, куда ты мог деться?» – бормотала она про себя, доходя до конца каждого выпуска. Наконец, взяв последний из стопки, она перевернула первую страницу, затем вторую – и увидела его. Это был прекрасный эскиз, в профиль изображавший какую-то женщину: задумчиво опущенный взгляд, изгиб носа, подбородок, плечо, бедро. И подпись: «С.Б. от Дж. У.». – С.Б. от Дж. У. – от Джейкоба Уотерхауса, – пробормотала Айрис. Она пролистала список: Джейкоб был единственным пациентом с этими инициалами. Айрис сделала глубокий вдох и потянулась к записям пациентов, которые лежали рядом на сиденье. Она принялась листать страницы, проводя пальцем по колонке имен, – и наконец нашла: Сесилия Бартон. «С.Б.» Инициалы на наброске оказались единственной «С.Б.» во всем списке пациентов. – Сесилия Бартон, – воскликнула вслух Айрис. – Что? – удивился водитель такси. – А, не обращайте внимания, я сама с собой разговариваю, – ответила она, нахмурившись, и вернулась к чтению. – Первый признак безумия, – пошутил тот. Она достала свой телефон, вбила имя Сесилии, добавила «Чичестер» и нашла точное совпадение в архиве сайта Национального фонда. Черно-белая фотография пары на вечеринке. Высокий красивый мужчина с вытянутым лицом не сводит глаз с женщины, улыбающейся в камеру. На ней роскошная шуба, на шее виднеется медальон. Надпись гласила: «Чарльз и Сесилия Бартон, охота в канун Рождества, поместье Норткот, 1944 год». Айрис увеличила изображение на телефоне. Лицо женщины, ее фигура, то, как она держалась, – все это было ей до боли знакомо. Женщина на фотографии была точной копией ее матери. Мурашки пробежали по телу Айрис, когда она прокрутила страницу вниз в поисках дальнейших доказательств. Еще одна фотография, на этот раз цветная. Портрет Сесилии Бартон, одетой в зеленое вечернее платье. Ее светлые волосы были убраны назад, отчетливо видны ее зеленые глаза. Пронзительный взгляд, точно такой же, как и у Ребекки. Слезы навернулись на глаза Айрис, и она судорожно попыталась вспомнить слова, которые прочитала в тот день в окружном архиве. Мистер Джейкоб Уотерхаус был впервые госпитализирован в отделение военного невроза в январе 1947 года, когда он работал старшим смотрителем в особняке Норткот. Страницы поплыли перед ее глазами. «Правду нельзя было скрыть, – подумала Айрис. – У Сесилии Бартон и Джейкоба Уотерхауса случился роман, когда тот работал в поместье Норткот, и результатом этого стала Ребекка». Однако это было еще не все. Из-за того как твердо Ребекка всегда отказывалась обсуждать ту ночь, из-за того, как сильно она хотела оставить всю эту историю в прошлом, скорее всего, ее мать так никогда и не узнала правду. Айрис была так увлечена, что не заметила, как мимо прошла молодая женщина. Водитель окликнул ее, когда незнакомка уже почти стояла у входной двери. – Вот она и вернулась, мэм, – улыбнулся он. Айрис подняла глаза и увидела, как по дорожке к дому номер пятнадцать по Уилсон Роуд идет молодая женщина с ребенком. – Черт! – вскрикнула Айрис, вскочила и бросила все бумаги на соседнее сиденье, возвращаясь в настоящее. – Вы не могли бы подождать здесь еще пару минут? – Не вопрос, – ответил водитель, и Айрис выскочила из машины. Она открыла калитку, когда женщина уже успела вставить ключ в дверной замок. – Меня зовут Айрис Уотерхаус, – представилась она. – Я сестра Джесси Робертс. Джейн Треллис покачала головой: – Извините, но мне запретили о ней с кем-либо говорить, – и открыла дверь, чтобы пропустить дочь вперед. – Мне правда очень неудобно вас беспокоить, но мне крайне необходимо получить хоть какие-то сведения о том, где сейчас могла бы быть Джесси. – Извините, но я уже рассказала полиции все что знаю. Мне нельзя с вами говорить, – повторила Джейн, подталкивая дочь в дом. – Я понимаю, конечно, вам сейчас очень тяжело. Но дело в том, что вся наша семья о ней ужасно волнуется. – Тогда вам лучше поговорить с полицией. Как вы вообще узнали, кто я и где я живу? – нахмурилась она. – Я журналистка, – призналась Айрис. – И у меня есть один хороший знакомый, который работает в вашей больнице. – Ради всего святого!