– На это нужно время. Он прав. На это требуется время. Но, похоже, Брик его раздражает, мы могли бы крепче подружиться, чем мне показалось сначала. Брик вздыхает. – Пойду проверю, как там остальные, и вернусь. Он выходит из лаборатории. И словно проработав лет двадцать вместе на конвейере, мы с Эпсилон-пять отрезаем образцы, готовим чашечки Петри, не объясняя друг другу, что делаем и что будем делать дальше. И только иногда он хватает себя за руку, чтобы остановить тремор. Через несколько минут он выглядывает из-за ширмы. – Вы знаете, вчера нас посетила Канцлер. Я вспоминаю, какой был красивый вид на планету, но у Брика возникнут подозрения, если мы откроем окно, когда должны заниматься работой. – Я размышлял… – О чём? – А вы видели каких-нибудь других существ помимо водяных бабочек? Он улыбается, а у меня сердце не на месте. Если кто и заслуживает посмотреть на жизнь Сагана, так это он. Я улыбаюсь в ответ, и он возвращается к работе. – Ну да был там один мохнатый парнишка с круглыми ушами, – говорю я, понимая, что он не поймёт термина «мини-шиншилла». Я поднимаю резиновую грушу. – Примерно такого размера. И вижу его щербатую усмешку. Потом поднимаю резиновую пробку. – А уши вот такие. Он смеётся. – По-вашему, он опасен? – Я не видела на планете ни одного опасного животного, – отвечаю я. Его голос мрачнеет. – Вообще никакого? – Пока никакого, – честно отвечаю я. – Гм. Он продолжает рвать образцы для контроля. – Он бегает, – продолжаю я. – ест листья и набивает маленький круглый живот, кроме… Я показываю на то место, где лежали образцы красных листьев. – Кроме, конечно… Вы не знаете, куда делись образцы из того холодильника? Нам нужно их протестировать. – Ой, я забыл сказать. Коллектив решил, чтобы я их использовал, чтобы создать кое-что другое. Я вздрагиваю, не понимая, почему он использовал все до последнего листа самого смертельно опасного растения в истории галактики, чтобы испытать гербицид. Он, наверное, оговорился, сказав «создать», а не «протестировать». – А вы уже закончили? Он выдыхает, широко раскрыв глаза. – Ну да. Это недолго. Правда, работа опасная, но вытяжку сделать легко. – Вытяжку? – выпаливаю я, надеясь, что он перепутал. – Может, вы хотели сказать «уничтожить». Протестировать гербицид? Я размышляла об установке термостата, когда вошла. Установка на выращивание. У меня застывает лицо. – Нет. Канцлер дала чёткие указания, – сообщает он. – Создать яд с коротким периодом действия, переносимый по воздуху. Быстро поражающий, но делающий воздух безопасным для человека. Они, очевидно, нашли жизненный источник, представляющий угрозу для Коллектива. Существо такое опасное, что они откладывают другие задачи, чтобы создать смертельный яд. Земля вдруг уходит у меня из-под ног, будто я в невесомости, оторванная от окружения. Радуясь в лифте, что первоприбывшие близко, я упустила из виду стремление Коллектива уничтожить врагов. – Что же мы наделали? – шепчу я и ставлю колбу, пока не выронила из дрожащей руки. Но я понимаю, что мы наделали. Они наверняка точно знают расположение первого корабля. И, когда вернёмся на поверхность, если сбежим и их найдём, что остановит Коллектив от отравления нас всех? Что же делать? Найти яд, который приготовил Эпсилон-пять, и попытаться обезвредить. И сделать это до завтрашнего ухода. – Я провёл целую единицу времени, помогая им с настроением, – Эпсилон-пять кивает на тоник. – Мне хотелось, чтобы на планете их не подстерегали опасности. Я размышляю о том, что я знаю о Коллективе. Они боятся. Они уничтожат всё, что может причинить им вред. Но они ещё не знают, способны ли их кожные фильтры… – Погодите. – До меня вдруг дошли его слова. – Вы им помогаете целую единицу времени? По спине и по голове бегут мурашки. Если Эпсилон-пять перепрограммировали, я знаю, что врать он не может. А это значит, что его вывели из стазиса… – Более семидесяти лет назад? – шепчу я. Если Эпсилон-пять здесь так давно, значит, он был моложе меня, когда его вывели из стазиса. – Как я уже объяснял, – говорит он, – когда мы начинали работу, в живых были ещё несколько Дельт. До них эти обязанности для Коллектива исполняли Гаммы. Я медленно втягиваю воздух и закрываю глаза. Всех детей поместили в стазис в тот же день, что и меня… Всю жизнь они не помнили ни о доме, ни о Земле, ни о семье. Если их сразу не выбросили. У меня дрожат губы. Эпсилон-пять кладёт образец в термостат и возвращается. Снимает очки и перчатки и кладёт их на стол. Под ярким светом лабораторных ламп у него на руке темнеет коричневая метка. Что-то в этом пятне до боли знакомо. Я наклоняюсь ближе. На левом большом морщинистом пальце – созвездие родинок. Покачнувшись, я хватаюсь за край стола. Эпсилон-пять спешит протянуть мне руку. – Позвольте вам помочь. Я беру его за руку и падаю на стул. Прижимаю к себе и глажу пальцем метку, как тысячу раз в прошлом. Я дрожащим голосом называю его имя, которое не произносилось вслух несколько столетий. – Хавьер? Глава двадцать четвёртая Эпсилон-пять, мой брат, склоняет голову набок. – Не понимаю. Я судорожно всхлипываю, вытираю слёзы и смотрю в сторону. – О Боже. И снова поворачиваюсь к нему. Несмотря на то, что сделали с его разумом, за морщинками и сединой я узнаю брата.