Я подношу пальцы к губам, будто ем. Пушинка и Рыжий сидят, а Сума обхватила руками подбородок. Я поднимаю воображаемый стакан и делаю вид, что пью. – Он выпил всю воду. Я небрежно вытираю рот и жадно вздыхаю. – Когда нищий всё съел и не наелся, старики отдали ему обед. Я поднимаю указательный палец. – «За доброту вашу есть у меня подарок», – сказал нищий. Глаза стариков заблестели, словно звёзды. Глаза Пушинки, Рыжего и Сумы тоже загорелись. – Старики уже и забыли, когда им дарили подарки. Нищий пояснил: «В конце горной цепи на севере найдёте кактус с четырьмя побегами и ярко-розовым цветком. За ним в ущелье тайная пещера. В глубине пещеры увидите банку с сокровищами, награду за вашу доброту». Пушинка наклоняет голову. – Это на планете Земля, как в прошлом cuento? Рыжий стучит по ячейке, примыкающей к спальному месту Пушинки, и хмыкает: – А, может, в туманности Андромеды, известной как Галактика 31. Там два триллиона планет! Зетта-четыре, не надо перебивать, – упрекает он. – Продолжай, Зетта-один. Не удержавшись, я улыбаюсь, замечая, что некоторые черты характера Коллективу стереть не удалось. Но мы всё равно ладим. – Нищий ушёл, – продолжаю я, – старики решили пойти в ущелье и тайную пещеру, как только соберут еды на дальнее путешествие. Но не знали они, что злая и завистливая соседка подслушивала рассказ нищего. Я показываю на дверь. – Стоя как раз под окном! Сума ахает: – Это же нечестно! Я спокойно киваю. – Да. Жадная соседка поехала в горы ночью на украденном у стариков осле. Она нашла кактус и ярко-розовый цветок, ущелье и пещеру. Она шла, потом ползла в глубину пещеры, пока не наткнулась на керамическую банку. Когда она подняла крышку, на неё напали ужасные насекомые. Они ползали по рукам и жалили. Она кричала, а тарантулы и скорпионы жалили всё тело. Она захлопнула крышку и в рубцах и укусах поехала домой, прихватив с собой закрытую банку. Пушинка разинула рот… Сума прикрыла один глаз одеялом, хотя, могу поклясться, обе не понимают и половины истории. Рыжий наклоняет голову. – Тарантулы – вид пауков. Какой там вид? – спрашивает он. Сума с Пушинкой одновременно повернулись к его ячейке. – Тсс! – Вернувшись домой, – продолжаю я. – соседка ночью пробирается к дому стариков и бросает банку с ужасными жуками в окно кухни. Рыжий открывает рот. Я едва сдерживаю смех: тарантулы его не смутили, только «ужасные жуки». – «Вот и ваш подарочек, старые дураки, – говорю я противным голосом. – Будете знать, как привечать и кормить нищих бродяг», – говорит соседка, уезжая домой. Я делаю небольшую паузу, чтобы ужас ползающих по кухне жуков отложился в головах. И это действует. У Сумы побелели костяшки пальцев. Рыжий бледнее обычного. Пушинка морщит лоб, как Креветка. – На следующее утро, – продолжаю я, – старушка пошла в кухню вскипятить воды и сварить молодые побеги кактуса, надеясь, что скудной еды хватит, чтобы добраться до пещеры. Но шагнув в кухню… она вскрикнула. Рыжий и Пушинка делают вдох. – Когда старушка наклонилась посмотреть, что за острый предмет попал под ногу, она вытащила из каблука алмаз. А по всему полу, как сотни мерцающих насекомых, раскатились бриллианты, рубины, сапфиры, в которые волшебным образом превратились жуки от доброты, поселившейся в стенах дома. Пушинка сжимает руки и хихикает. В глазах её волнение из-за того, что она полностью не понимает. Но всё же чувствует восторг от сокровищ. – Старики собрали драгоценные камни, продав немного, чтобы купить земли… Я представляю то, что видела на Сагане. – …окружённые джунглями и голубым, как аквамарин, озером. А оставшиеся камни сохранили, чтобы вырастить фруктовые деревья и зерно. И всё так и было, y asi fue, ходят слухи: если странник, откуда бы он ни был, богатый ли, бедный или просто уставший, проголодался, в доме стариков его всегда накормят. В конце я вздыхаю, совсем как Лита. – Este cuento entró por un caminito plateado, y salió por uno dorado[30]. Пушинка снова заглядывает в ячейку Сумы. – Так cuento заканчивается. Поговоркой о том, что ты слышала. К счастью, все трое, один за одним, ложатся спать. Я гашу свет. Вскоре в комнате слышится знакомый храп Рыжего. Я пробираюсь в бывшую стазисную комнату подростков и в ящике под монитором атмосферы, все ещё мерцающим фиолетовым, нахожу калибровочный инструмент. Большинство людей просто посмотрели бы на него в сумеречном свете, а мне приходится ощупывать. Он тоньше, чем отвёртка с плоской головкой, но идеально подойдёт для вскрытия замка. Конечно, на лифте быстрее, но я спускаюсь по винтовой лестнице, чтобы избежать любопытных взглядов в стеклянную кабину. Как и прежде, отсчитываю двести восемнадцать ступенек и открываю дверь. Мои шаги эхом раздаются в трюме, пока я не добираюсь до синей мигалки над металлической дверью. Она мерцает так же ярко, как и триста восемьдесят лет назад, в наш первый день на корабле, когда Бен показал нам склад. Я достаю инструмент и поддеваю под нижний край футляра замка, ожидая сопротивления. Но пластиковый купол сразу же слетает. Я не успеваю его подхватить, и он быстро падает на пол, дважды подпрыгивает, отчего в трюме раздается эхо. Я прижимаюсь к стене и выжидаю. Никто не появляется, и я возвращаюсь к двери. * * * Чувствую себя старушкой, достающей из каблука алмаз, нашедшей драгоценности. Дрожащей рукой отодвигаю засов. В отличие от других дверей, открывающихся легко, эта, оттого что комнатой не пользуются, скрипит и открывается медленно. Мои шаги эхом отдаются в коридоре. Я вхожу, и свет над головой пробуждается к жизни. Сердце ухает в пятки. Стена, на которой должны храниться сотни контейнеров с запасами еды на всю человеческую жизнь, пуста. Я на цыпочках подхожу к полкам. Пусто. Ничего не осталось. Паразиты сожрали даже неприкасаемый запас для пассажиров, высадившихся на Сагане. Я думаю о нескольких коробках украденного биохлеба и соображаю, как нам прокормиться. На нижней полке нахожу аккуратно сложенные соломки для очищения воды. Я открываю сумку с образцами и складываю их, фильтров хватит на всю жизнь. Если мои предположения насчёт съедобности озёрных растений верны, может, мы и выживем. Только придётся питаться растительной пищей. Я вздыхаю и выхожу со склада. Где-то в коридоре хлопает дверь. Теперь я Глиш. Застыла как олень. По коридору ко мне медленно идёт худощавая фигура. И тот же низкий грудной голос, который я слышала в трюме в ночь, когда обнаружила пустые капсулы, говорит: – Вас здесь быть не должно. Коллектив запретил вход посторонним. Седобородый старик с морщинистой коричневой кожей перегораживает дорогу к лифту. Я мгновенно окидываю его с головы до ног и перевариваю то, что вижу. На нём ботинки и комбинезон, продукция Коллектива, но ещё перчатки и очки для работы в лаборатории. Очки на голове, как шляпа. Я пячусь, поражённая взрослым, похожим на худого, темнокожего Санту. Взрослым из дома! Мне будто снова шесть лет, я вижу Санту в торговом центре, и мне хочется подбежать к нему и обнять. Но меня не проведёшь. Интересно, кем он работал на Земле. В таком возрасте всё-таки пройти отборочный тур? Наверняка изобрёл что-то сногсшибательное. Я думала, что всех взрослых выбросили, когда перепрограммирование прошло неудачно. Но его перепрограммировали, как Рыжего и Пушинку, значит, им легче манипулировать. – Здравствуйте. У меня перехватывает дыхание. – Я Зетта-один. – Чем могу помочь, Зетта-один? – спрашивает он. – Мне сказали, что я буду здесь работать. Я задвигаю за спину сумку с соломинками. – Я не должна ещё начинать, но мне стало интересно. На какое-то мгновение мне кажется, что он тоже прикидывается, что перепрограммирован, но Коллектив наверняка ему доверяет, раз оставляет тут одного. – Понятно, – смеётся он. – А мне сказали, что вы придёте только после второй вылазки на планету.