Но я никогда не узнаю. Руки пусты. Кулона нет. Историй тоже. Я погрузилась в свои мысли и не заметила, что остальные, кроме Лена, уже около трапа. Я спешу за ними и останавливаюсь у края. Горы здесь почти не отличаются от земных. Всё, о чём мечтали родители и организаторы, свершилось. У нас получилось. Я собираюсь шагнуть в новый мир. Но всё не так, как ожидалось. На Саган я должна была шагнуть вместе с Хавьером. Под стеклом шлема по щеке катится слеза. Глава восемнадцатая В блоке связи, соединённом с корпомонитором, звучит монотонный голос Брика: «Зеттам покинуть шаттл». Я понимаю, что нужно успокоиться. Пушинка осторожно шагает на моховой ковёр Сагана и, не теряя времени, берёт образец почвы. Я смотрю по сторонам. Если бежать сейчас, то куда? Каменистый холм рядом с джунглями покрыт тёмными пятнами. Более крупное чёрное пятно замаскировано зарослями папоротника. Рядом с этим укрытием густой лес. Всего несколько шагов – и я на свободе. Потеряй я монитор, прикреплённый к костюму, меня не выследят. На скафандре нет камеры, чтобы увидеть, где я – проверено. Если бы и захотели поймать, никто на корабле никогда не видел даже дерева. Невозможно представить, что будут обыскивать весь лес с листвой, похожей на слоновьи уши. Это сколько же нужно тоника – во всей галактике не найдётся. Рыжий сходит с трапа и достаёт из сумки атмосферный определитель. Я набираю воздуха и ступаю на землю Сагана. Нога не проваливается, как я думала. И следующий шаг не получается с нормальной скоростью. Я подпрыгиваю и зависаю в воздухе немного дольше, чем обычно. Представляю восторг Хавьера, если бы он увидел, как высоко можно прыгнуть на Сагане, где сила притяжения ниже, чем на Земле. Остальные уже ушагали на несколько метров вперёд, и первые секунды на Сагане проходят в одиночестве. Никто не держит меня за руку. – А задумывалось всё по-другому, – шепчу я. «Повторите последнее, Зетта-один», – доносится из коммуникатора голос Брика. – Я… Я быстро достаю токситестер, вроде занята делом. – В этой растительности есть люциферин, – говорю я правду. «Боже мой», – визжит он. Я же на девяносто девять процентов уверена, что он понятия не имеет, что такое люциферин. – Брик, – предостерегает Нила. Я оглядываюсь. Хотелось бы, чтобы мое волнение разделял кто-то другой. Да, вокруг меня есть люди. Но их лишили способности понять, как прекрасна и удивительна эта планета. «Снимите шлем, Зетта-четыре», – кричит Канцлер, нарушая минутную тишину. – Да, Канцлер, – отвечает тоненьким голоском Пушинка. Мне требуется мгновение, чтобы понять, что происходит, но когда я оглядываюсь, девочка уже тянется расстегнуть молнию и снять шлем. Прежде чем я успеваю её остановить, Пушинка, не колеблясь, его поднимает. Я спешу к ней, готовая скинуть свой шлем и прикрепить к ней. Опоздала, она делает глубокий вдох. У меня по телу, словно армия ледяных пауков, бегут мурашки. Но она невозмутимо вдыхает и выдыхает воздух, не думая о том, что могло случиться. Надеюсь, мои учащённый пульс и дыхание не регистрируются корпомонитором. Я смотрю на Лена, с любопытством следящего из тени входного трапа. Сами они не рискуют выходить на планету. Я пешка, но я им нужна. Пока. Пушинка садится на землю и набирает почву в пакет для образцов. Совершенно очевидно, что с ней всё в порядке. Я расслабляюсь. – Лен, – в голосе Канцлера никаких эмоций, – сними маску. Я поворачиваюсь к шаттлу, где в конце трапа стоит Лен. Он не спешит, как Пушинка. Дрожащей рукой он медленно отстёгивает и снимает шлем. Если Лен доверяет Ниле, и она говорит, что воздухом можно дышать, то я не понимаю его колебаний. Но потом вспоминаю вечеринку и разговор между Нилой и Бриком. «Воздух подходящий. Воду можно обработать», – сказала она. «Да, но вдруг нам может повредить что-нибудь ещё?» – спросил Брик. Лен делает легкий вдох и ждёт. Он открывает глаза и нервно смеётся. – Канцлер, воздух, кажется, нормальный. «Зетта-один и три, снимайте маски», – требует Нила, сидя в безопасном корабле. Если мой выбор между жизнью на Сагане или на корабле… То что я теряю? Я опускаю стекло. Тёплый влажный воздух наполняет ноздри, совсем непохоже на горячий, сухой воздух Санта-Фе. Запах травы и чего-то благоухающего, как мамин сладкий горошек, наполняет воздух. Я думаю о стерильном затхлом воздухе на корабле. И меня больше, чем когда-либо, подмывает исчезнуть в джунглях и никогда не возвращаться. Колючие красные цветы тянут лепестки к карликовому солнцу, как краб клешни. Пушинка стряхивает рукой в перчатке грязь с камня и кладёт его в мешочек. Рыжий с писклявым атмосферным определителем обходит озеро. Лен, в отличие от остальных, просто стоит и, похоже, радуется, что жив. Я опускаюсь на колени на берегу озера, чтобы собрать образцы подводных растений, до которых не смогли добраться дроны. Из глубины, закручиваясь спиралью, плетутся к берегу подводные папоротники. Ветка какого-то растения веером спускается к кромке воды, так близко, что я могу дотянуться. Под водой из центра папоротника появляется светящийся фиолетовый рой. Он приближается ко мне. Я машу над ним рукой и бью по воде пальцем в перчатке. Радужный рой взрывается и разлетается фейерверком. В тусклом свете Сагана я вижу хуже, чем при ярком белом на корабле. Но я смотрю на фиолетовое существо и отслеживаю его, пока оно не исчезает в спирали бурой водоросли. Я ахаю, сажусь, скрестив ноги, на самом берегу и жду, убрав руки на колени. Через минуту они вновь появляются фиолетовым созвездием. Один любопытный поднимается ко мне на поверхность воды. Он так близко, что я вижу крохотные люминесцентные плавники, как у бабочки, летящей к бледной лаванде, когда он приближается. Я накрываю его рукой, будто зонтиком, и он мерцает, словно тёмно-фиолетовый аметист. Водяная бабочка грызёт водный папоротник. И это хороший знак. Я протягиваю руку и достаю лист, плавающий на поверхности. Маленькое существо бросается в безопасное место к своим. Я держу побег щипцами и навожу на него токситестер. Экран загорается: токсины не обнаружены. Я протягиваю руку за образцом побольше, и две водяные бабочки уносятся в безопасное место. – Извините, – говорю я, опуская образцы во флакон и помещая в сумку. – Зетта-один? – Просто кое-что проверяю, – говорю я, раздражаясь, что не могу ни минуты побыть одна. Но нужно играть роль, и вдобавок к четырём пакетам озёрных растений я наполняю, не говоря ни слова, два флакона озёрной водой и всё собираю в мешок. Я отхожу от озера к лесу и кустарнику. Рыжий в двухстах метрах к востоку измеряет показатели атмосферы, а Пушинка около джунглей поднимает камень к солнцу. Они ничего не боятся. Канцлер добивается этого с помощью кога и блокировкой нервной системы тоником. Я спешу к Пушинке и увожу её от чащи джунглей, притворяясь, что хочу что-то показать. И тут вижу его: прямо в центре цветка. Мне кажется, что это пчела. Правда, более яркая, насколько я помню. Она уносится быстрее, чем я улавливаю. Но я уверена, что это… Только какой смысл? Наверное, на меня действует повышенное содержание кислорода. – Ты видела? – спрашиваю я Пушинку. – Что? Я качаю головой. – Ничего. Пушинка идёт к шаттлу, и к ней подлетает дрон. Она прикрепляет пакеты с образцами к основанию, и дрон летит обратно к шаттлу, где всё ещё стоит Лен. Я на мгновение задумываюсь о дронах. Даже самые обычные имеют свойство обнаруживать тепло. Выбросить отслеживающий модуль недостаточно. Если я соберусь бежать, меня не скроют даже джунгли. Я поворачиваюсь обратно к джунглям и вздрагиваю. У левого ботинка сидит пушистое животное размером с полевую мышь, но с большими, как у шиншиллы, глазами и ушами и грызёт листья. Зверёк тихо пищит и, избегая растения с ярко-зелёными листьями с красной каймой, бросается прочь, исчезая в лесу. Я замечаю, что на этом растении нет ни единого жука, ни следов зубов на поверхности, хотя оно распространено повсеместно. Я вытаскиваю из сумки токситестер и осторожно провожу по листу, чтобы не дотронуться перчатками. На экране высвечивается: летальность 50 процентов, и это при 0,001 нанограммов на килограмм. Ничего себе! Сердце бьётся учащённо, и я делаю несколько глубоких вдохов. Пометка для себя: эту гадость не трогать! На Земле яд кожи у колумбийской золотистой лягушки гораздо слабее. Там летальности в пятьдесят процентов не было в помине даже при двух микрограммах на килограмм. Даже ботулотоксина, самого ядовитого, надо один нанограмм на килограмм, чтобы убить человека. Этот листик опаснее всех земных ядов! – Эй, зетты? Брик? – Да? – в унисон отзываются Рыжий и Пушинка. – Здесь есть ярко-зелёное растение, у которого листья с красной каймой. Не прикасайтесь. – Хорошо, Зетта-один, – отвечает Рыжий. Через несколько секунд Брик шепчет «да». Я беру пинцет, чтобы наполнить три пакета ядовитыми листьями. Держу крошечный лист на солнце и шепчу: – Прости, малыш, но я должна послать тебя на экспертизу. Может, Коллектив займётся образцами и не станет тратить время на поиски, если я неожиданно пропаду. Если я выведу из строя прибор отслеживания и отыщу место, где меня не найдут дроны, люди на корабле подумают, что я пала жертвой незнакомой опасности новой планеты. Я смотрю на тёмный провал впереди в скале рядом с джунглями. Ничего похожего на выцветшее пятно ландшафта. Стоит разведать. Я подхожу ближе и слышу, как Нила прочищает горло. Если они за мной наблюдают, то видят, что сумка переполнена. Я не хочу привлекать внимания и гружу образцы на дрон, который направляется к шаттлу. Я улучаю момент, чтобы посмотреть, кто где находится. Рыжего поначалу не вижу. Потом смотрю на восток. Ага, с ним всё в порядке. Лен ещё слоняется вокруг, ничем не помогая. Просто шагает туда-сюда, останавливается, вытирает лицо и чешет затылок. Он весь на нервах. Глубоко дышит, и его тошнит зелёным тоником.