Мы продолжаем идти до трапа корабля. Когда приближаемся к месту, где мама держала меня за локоть в первый день, к горлу подкатывает комок. Но вместо трапа, как раньше, металлический туннель – вход в шаттл, который перенесли из тёмного угла, как и рассказывал Бен. Нила ведёт нас мимо любопытных взглядов в шаттл. В школе нас возили на экскурсии на разных видах транспорта, но тут что-то особенное. Красивая фиолетовая полоса освещения корпорации «Плеяды» до сих пор бежит по металлическому полу и потолку. Даже обивка сидений, расположенных по бокам, всё та же, цвета индиго, как в роскошном лайнере прошлого. Вместо тесных рядов скамеек от кабины до конца, как в школьном автобусе, здесь на каждой стороне десять мест, каждое такое же просторное, как и в кабине. Лабораторный стол и ящики с открытыми пакетами для образцов расположены в центре шаттла. До многолетней загрузки программы я бы испугалась этих флаконов и набора инструментов. Но En Cognito гарантирует, что я пойму, как работать с каждым инструментом в этой сумке. Пушинка плюхается на место слева и пристёгивается, Рыжий делает то же самое. Я сажусь напротив Пушинки. Через мгновение в полной экипировке вслед за нами заходит Лен, тот мужчина, который на вечеринке пил много тоника. Может, мне кажется, но уголки его губ окаймляет свежая полоска зелёного тоника. Он садится далеко от нас, в конце шаттла и закрывает глаза. Пушинка медленно моргает, словно всё это ей наскучило. Она видит, что я на неё смотрю. – Канцлер не придумала для меня особого задания, – щебечет она писклявым голосом, – я буду искать сырьё для нанотехнологий. Ты что-нибудь знаешь об углеродных нанотрубах? Я качаю головой и поджимаю губы, скрывая улыбку. Ко мне подходит Нила. Она делает вдох и наклоняется. – Зетта-один. Я прекращаю улыбаться и киваю. Надеюсь скоро мне не придётся отзываться на это нелепое имя. – Ваша работа особенно важна, – говорит Нила. – Нам необходимы ваши знания и опыт, чтобы удалить листву. До вылета с Земли я и не думала, что мне придётся использовать мамину или папину программу En Cognito. Сейчас я бы убеждала родителей, что не создана для науки, у меня иное предназначение. Разумеется, чтобы обосноваться на Сагане, им необходимо убрать какие-то растения для строительства жилищ. Но это их работа. На секунду задумываюсь, что я знаю о гербицидах, начиная от менее токсичных жидкостей, таких как уксус, соль и мыло для посуды, до дефолианта «эйджент оранж», которым пользовались во время войны во Вьетнаме. Очевидно, не стоит говорить Канцлеру Ниле, что я помню некоторые вещества, связанные с историей Земли. – Можно поконкретнее? – спрашиваю я. Она смотрит в сторону. – Нам понадобится убрать некоторые местные виды. Коллектив считает, что опрыскивание гербицидом убьёт листву, чтобы не рисковать, контактируя с опасной флорой. Я как-то не задумывалась, что Коллектив на самом деле заселит планету. Не могу представить их вне корабля. Я думала, что после посадки они не покинут свой безопасный стерильный мир. – Создать аэрозольный гербицид несложно, – говорю я чистую правду. – Для этого понадобится лаборатория на корабле. Я соберу образцы растений, которые могут не поддаться обработке. Для Коллектива, – добавляю я. Она улыбается. – Мы готовы, – говорит Брик. – Тогда вперёд, – хлопает в ладоши Нила. Она смотрит на каждого из нас, но Лен не выражает ей признательность. Нила и Брик выходят из шаттла, и дверь за ними герметично закрывается. Шаттл зловеще затихает, кроме Лена, который что-то шепчет, но я не могу разобрать слов. Хотя кабина пилота пуста, от гула мотора шаттл под ногами вибрирует. Установка дистанционного управления подсвечивает кабину красным. Я оглядываюсь на Лена. Его глаза по-прежнему закрыты. Он бледен, и губы посинели, того и гляди потеряет сознание. Шаттл звенит и скользит со стоянки на стартовые рельсы. Мы толкаем друг друга, когда он поворачивает на девяносто градусов к открытому порталу. Я широко раскрываю рот, увидев сквозь иллюминатор кабины пилота мерцающее фиолетово-синее небо. Я знаю, что не различаю некоторые оттенки, и мне интересно, какое впечатление производит зрелище на Пушинку и Рыжего. Оглянувшись, вижу улыбку на лице девочки и нахмуренный лоб мальчишки. – Потрясающе, – шепчет он. Судя по их реакции, они не столь поражены, как я, но, очевидно, в глубине души у них сохранилось любопытство и умение восторгаться красотой. Шаттл гудит, как блендер, и звук постепенно доходит до пронзительного визга. Через несколько секунд челнок выплёвывается из корабля, словно шелуха семечек подсолнуха. Нас выбрасывает в небо, а меня вжимает в кресло. Включается антигравитация, шаттл замедляет ход и останавливается, зависая на уровне корабля. Шаттл дрожит – признак того, что у Брика, пилотирующего нас отдалённо с корабля, трясутся руки. Я не могу им признаться, что тысячу раз управляла отдалённо аэрокаром, в основном сидя на коленях отца и, конечно, в отсутствие мамы, и могла бы более гладко доставить нас на поверхность, чем Брик. Наступает тишина, и я наконец слышу, что бормочет Лен. Он снова и снова повторяет: – Для Коллектива, для Коллектива. Капельки пота собираются на его прозрачной коже. – Надеть шлемы, – говорит по связи Брик. Я прикрепляю отслеживающий корпомонитор на присосках к шее, блок связи за ухом и подключаю оба к комбинезону-скафандру, затем достаю за сиденьем шлем и надеваю, как и остальные. Я откидываю шлем вперёд, и он с шипением герметично защёлкивается. Из картриджа поступает свежий воздух. Мы отрываемся от корабля и резко ныряем. Сердце уходит в пятки. Я закрываю глаза, пока мы не снижаемся менее круто, где-то под углом сорок пять градусов. Когда я снова открываю глаза, с закрытыми веками сидит только Лен. «Тысяча пятьсот метров», – сообщает альтиметр. Из кабины видны тёмные горные вершины. Чем ниже мы спускаемся, тем зеленее они становятся. С этой высоты я отчётливо вижу, что имел в виду отец, объясняя приливный захват на Сагане. Он поднимает Хавьера и сажает его к себе на колени. – Саган вращается вокруг своей оси за то же время, что и вокруг своего красного карликового солнца. – Значит, там всегда солнечно? – спрашиваю я. – Не так, как на Земле, – отвечает он. Ниже небо напоминает мне сумерки в Санта-Фе. «Четыреста метров». – Карликовое солнце Сагана намного меньше, но оно так близко от планеты, что создаёт приливный захват, – говорит отец. – Для нас не очень жарко, но настолько тепло, что растопит воду с холодной стороны. Он смеётся, будто это шутка для избранных, которую поймут только ботаны. – Мы, конечно, не будем путешествовать на тёмную сторону планеты, но зона, где будем жить, очень нам подходит. – Прямо сказка про трёх медведей, – вступает Хавьер. Папа улыбается и щиплет Хавьера за нос. – Поэтому Саган называют «планетой Златовласки». Далеко на востоке белеют снежные вершины в тени тёмной стороны Сагана. Всё, как говорил папа. «Двести метров». Однако прямо под нами на постоянно солнечной стороне пологом нависла пышная растительность джунглей с огромными листьями времён Юрского периода. Рядом лежит бирюзовое озеро, цветом, как океан на Филиппинах, который я видела на картинке. Если вся приливно-захватная пригодная для жизни зона выглядит так, я не представляю более красивого нового дома для людей. «Сто метров». Я осматриваю деревья, выискивая следы опасных хищников. С деревьев свисают листья в форме слоновьих ушей размером с наш шаттл. В такой листве может запросто укрыться тираннозавр рекс. Я вдруг понимаю, почему может пригодиться аэрозольный гербицид, и воображаю, что скрывается под гигантскими зарослями, и даже жалею, что они не подумали об этом до того, как посылать нас на поверхность. А то, не колеблясь, оторвала бы отслеживающий монитор и убежала. Приземление на автопилоте ещё безобразнее, чем когда я впервые сама сажала аэрокар. Несмотря на ужасную посадку, нам удаётся выжить. Дверь открывается, и шаттл наполняется мерцанием сумеречного неба. Рыжий и Пушинка уже отстегнули ремни и хватают своё оборудование. Лен тянет время, притворяясь, что ремень безопасности застрял. Опускается трап для выхода из шаттла, я тоже собираю сумку для образцов. Склянки звенят у меня в кармане, я пытаюсь твёрдо стоять на трясущихся ногах. Я шагаю к двери, чтобы присоединиться к Рыжему и Пушинке, которые разглядывают новую планету. В метрах тридцати от нас лежит огромное, как пустыня за домом Литы, озеро. Над поверхностью вместо пыли и перекати-поля собирается туман. Вода тихо плещется о берег, тёплый ветер с запада дует на высокие, как Гиперион, деревья с листьями, похожими на слоновьи уши. Стволы деревьев клонятся к востоку. В том направлении, на тёмной стороне планеты, ледяные горы Сагана. На противоположной стороне озера с отдалённой скалы льются потоком три водопада разной высоты. Там ледяной поток с восточных снежных вершин встречается с солнцем и выливается в реку, питающую ледниковое голубое озеро. На ветру раздаётся стрёкот, похожий на мелодию цикад. Над горизонтом лежит огромная луна, а другая, наполовину меньше, порхает за ней, с любопытством выглядывая из-за плеча большой, как младшая сестра. Над ними и за ними мерцает жёлтым на фоне бледно-фиолетового неба планета в кольце. А высоко над всеми смотрит с высоты красный карлик, как говорил папа. Он не так ярок, как земное солнце, но и джунгли, и озеро греются в его золотистом сиянии. По сравнению со мной другие, вероятно, видят более яркую картину. Но я не представляю ничего более волшебного, чем то, что уже есть. Я думаю о потерянном кулоне с обсидианом, который четыреста лет назад подарила мне Лита. Сейчас бы поднесла кулон к солнцу и прошептала ветру: «Всё в порядке, Лита. У нас получилось!» Отозвалась бы она? «Ой, mija! Я так долго ждала твой милый голос. Я с твоими предками. Видишь? Нас разлучают миллионы звёзд, а я всё ещё с тобой».