Она гладит меня по щеке. «Через много лет». Вот стану взрослой, как мама, всегда буду говорить, что думаю и чувствую. Платья буду носить до пят, как у Литы. Волосы отпущу длинные, пусть растут свободно, как хотят. «Я…» Я кусаю губу. «Я буду…» В голове тихо шумит, и я засыпаю. «Реактивация капсулы номер двенадцать». Глава девятая В то лето, когда мне исполнилось двенадцать, мы с папой отправились из Санта-Фе в национальный парк Рокхаунд, который полностью оправдывал своё название «Охота за камнями», а по папиным меркам был воплощением рая на Земле. Папа одевает на меня шлем. – Да зачем? – поднимаю я брови. – Зачем нам шлемы? Вроде с неба камни не падают. – Видишь ли, я обещал маме. – Её здесь нет, – шепчу я. Он передаёт мне пару кожаных перчаток и шепчет в ответ: – Я ж пока в своём уме и не собираюсь злить маму-медведицу. Он улыбается и протягивает мне крем от загара. Я закатываю глаза. – Она всего лишь хочет, чтобы мы были живы-здоровы. Он достаёт спрей от загара и обрабатывает каждый обнажённый участок, будто мама стоит рядом. Благодаря постоянным усилиям мамы оградить меня от всех опасностей, я чувствую, словно меня поместили в наглухо запаянный целлофановый пакет. А когда я с папой, у пакета будто надрывают уголок. Берём по молотку и ведёрку. Папа ведёт меня к тенистому ущелью. Он подходит к крутому склону и наклоняет голову в одну сторону, потом в другую. – Кажется, здесь. Он смотрит на меня, и я пожимаю плечами. – Мм, геология. Он подмигивает. – Когда-нибудь ты даже не будешь смотреть на неё, как на науку. Он поднимает молоток. – Может, даже… полюбишь. Я кусаю губы и отворачиваюсь, чтобы скрыть усмешку. Не пройдя и полкилометра от входа в парк, я сажусь на землю рядом с отцом и вытаскиваю бутылку с водой, глотая, будто ходила по горам целый день. Папа постукивает молоточком, исследуя площадку десять на десять сантиметров. Потом останавливается и смахивает пыль пальцем, выдалбливая камень по периметру, пока он не выходит свободно. Он стирает грязь с поверхности камня и, усмехаясь, осматривает его, как драгоценную реликвию. Я ставлю бутылку с водой и смахиваю рукой в перчатке многолетний шлам. – А про этот что скажешь? Я поднимаю белый камень. Даже сквозь грязь его поверхность необычно сверкает. – Кварц, – говорит он. – Но не отвлекайся. Мы пришли за яшмой. Он достает из кармана с десяток круглых бусин и выкладывает на земле рядком. И поднимает тёмно-красный камень, который только что выкопал. – Когда этот отполируют, он хорошо впишется к остальным. Я рассматриваю смесь бусин. – Они все разные. – У каждого куска яшмы свой дух. Камень сам откроет, кто он. – Но он не похож на другие. Он достаёт его снова и поднимает к свету. Алый камень прорезает жёлтая жилка. Красный оттенком похож на камень, который он положил в ведёрко. – Они и не должны быть одинаковыми, камни ведь дополняют друг друга. Различия только красят общую картину. Грохот шин по немощёной дороге эхом отдаётся в ущелье. Мы оба одновременно оборачиваемся на шум и видим, как по выложенной гравием дороге несётся грузовик. – Я думала, знак указывает, что проезда нет. – Так и есть, – щурится папа. – Не так уж многие сюда приходят. Очевидно, собиратели сами устанавливают правила. Из обеих дверей грузовика выходят мужчины в жёстком новом камуфляже и брюках в тон. Папа кивает в их сторону, но они слишком заняты, смеются над чем-то, чего нам не слышно. Они открывают дверцы у заднего сиденья и достают большие девятнадцатилитровые вёдра. Папа качает головой и, наклонившись ко мне, говорит одним уголком рта: – Великие охотники за камнями. Я хихикаю. Мужчина повыше в старомодной бейсболке идёт прямо к ближайшему склону. Он не вертит головой, подыскивая местечко, где копать. Вместо этого он проводит сканером по поверхности холма, пока не раздаётся сигнал. – Нашёл! Он отступает, пропуская второго, приземистого и коренастого, который держит что-то похожее на папину электродрель. Тот нажимает на кнопку, и эта штуковина с жужжанием оживает. Коротышка подходит к указанному сканером месту и дрелью вгрызается в камень. Через несколько секунд он копается в отходах и кричит: – Бирюза! Папа вздыхает. – Раньше разбивать участки можно было лишь по особому разрешению. – А теперь? – Гм, теперь? Никому нет дела до этих скал. – Если никому нет дела, почему мы сюда шли пешком? Почему не въехали, как они? Не взяли с собой сканер и механическую лопату? Вообще всё, что нужно. Он удивлённо поднимает брови. – Потому что мы не такие. Он обнимает меня одной рукой, притягивая к себе, и черпает полную пригоршню земли. Потом разжимает руку. Земля сыплется сквозь пальцы, падает на траву, часть уносится ветром. На ладони остаётся только крохотный серый камень. – Нужно чувствовать землю. Ощущать дар, которым она с тобой делится. Его речь напоминает мне Литу и её мысли о еде.