– Я так хочу тебя защитить, Айви. От всего, особенно, от боли, которую ты сейчас испытываешь внутри. Я её чувствую, как свою. Страшно быть бессильным. Страшно осознавать, что причина твоей боли я. Прости меня, малышка, прости за то, что кто-то решил – мы с тобой целый мир друг для друга. Прости, – горько произносит Пирс. – Не извиняйся за то, что помогло мне. Ты вернул мне семью, ты дал мне друзей, и ты показал мне, насколько сильна любовь. К тебе, Пирс. Да, мне тоже страшно и обидно, больно и плохо внутри, но я не брошу тебя. Нельзя бросать любимых. Это больнее. Нельзя отказываться от них, сколько бы проблем это ни означало. Нельзя вычёркивать их из жизни, потому что порой невозможно вернуться. Нельзя превращать любимых в неодушевлённые предметы и расшвыриваться ими, словно их будет много. Нет. Любимым запрещено причинять боль, потому что это всегда отразится на тебе. Их боль – твоя боль. Но мне не больно рядом с тобой, потому что ты со мной. Пусть всё плохо сейчас, но потом будет лучше. Я верю в это. Верю, потому что ты рядом, – смотрю в его глаза, темнеющие от моего признания, и тону в них. Я вижу там любовь. Она горит. Она сверкает. Она заставляет моё сердце биться быстрее и снова убедиться, что я всё делаю правильно. Не важно, сколько нужно времени, чтобы влюбиться. Важно, сколько времени ты потратишь на глупости, ведь время не вернуть. Поэтому надо любить, надо идти дальше, надо бороться. Прятаться можно очень долго, но из этой ямы, где ты будешь сидеть, никогда не увидеть мир, никогда не будет возможности найти свою любовь, даже страдать из-за неё. Любовь стоит многого. Она стоит жертв. Она стоит доверия. Она это мост через одиночество и тернистый путь к пониманию в первую очередь себя. Пирс мягко притягивает меня к себе и обнимает. Утыкаюсь носом в его шею и прижимаюсь к нему так сильно, чтобы ощутить твёрдость его тела, не думать о том, что он для других не существует. Сделать всё реальным, настоящим, а не призрачным. – Я всегда буду рядом с тобой, Айви. Всегда. И я сейчас должен пойти к Рите, чтобы она узнала насчёт неверности моего отца, но я останусь, – говорит Пирс. Поднимаю голову и мотаю ей. – Нет… тебе нужно… – Сомневаюсь, Айви, – он ласково проводит по моей щеке и целует меня в губы, – сомневаюсь, что нужно. Я не хочу. Я всегда делал то, что должен. Был правильным. Был послушным. Был неконфликтным. Был идеальным. Но сейчас я не хочу уходить от тебя, и я не уйду. Я не хочу разбираться с тайнами моего отца. Я не хочу знать о них ничего. Всё, чего я хочу, наслаждаться временем рядом с тобой. Я хочу защитить тебя от тех, кто портит твою жизнь и пытается забрать её. Я хочу следовать за тобой по пятам, а не удовлетворять свои эгоистичные желания узнать больше о жизни моей бывшей жены и парня, который биологически мой сын, но я его не знаю. Они больше не моя жизни. Для них я умер, а ты меня воскресила. Ты моя жизнь теперь. И я буду заботиться о тебе, а не о них. Я тебе нужен так же, как и ты нужна мне, поэтому я решил для себя снова выбрать честность. Я ничего не чувствую к Рите и к Сойеру, даже к своим родителям. Ничего, кроме привычки. А с тобой я живу, и я буду рядом. Я никуда не уйду. Тебе нужен был сон, и ты поспала. Нет ничего в этом страшного. Сейчас, если ты хочешь, мы продолжим смотреть папки, но не нестись куда-то, чтобы поскорее всё закончилось. Наверное, и это очень эгоистично, я не хочу, чтобы всё прекратилось. Может быть, мне очень нравится быть твоим героем. – Пирс, я даже не знаю, что тебе сказать, – шепчу я. – Ничего не говори. Мне слова не нужны. Я вижу блеск твоих глаз и ощущаю аромат плюща вокруг нас. Мне этого достаточно, – он гладит меня по спине и мне становится лучше. Если ещё несколько минут назад я искала в себе силы, чтобы двигаться дальше, то сейчас у меня полно энергии. Пирс мой аккумулятор. Он заряжает меня. Обновляет. Дарит огромные надежды. И я его не подведу. – Так, значит, ты сейчас завтракаешь оставшимися маффинами чёртового Джима, а потом мы вернёмся к чтению, – Пирс отпускает меня и переводит взгляд на пакет, до сих пор валяющийся на тумбочке. – Господи… я же о них забыла. Пэнзи или Джим приходили? – Встрепенувшись, спрашиваю его. – Нет, никого не было. Ты проспала всего тройку часов, Айви. Сейчас половина шестого утра. Не думай о них. Вероятно, они тоже заняты, – мягко советует Пирс. Киваю ему и хватаю пакет с маффинами. Кусаю один из них, а Пирс внимательно наблюдает за мной. – Я не умею готовить подобное, но я научусь, – тихо говорит он. – Ты мёртв, Пирс, ты не можешь научиться, – напоминаю ему. – Я… да, знаю. Но… – он шумно вздыхает и поднимает взгляд в потолок. – Я хочу жить, Айви. Хочу просто дышать, а не делать это по привычке. Я нашёл свою любовь, я узнал многое из своего прошлого, я отмотал срок в одиночестве. Я хочу иметь будущее с тобой, и я мечтаю. Каждую минуту мечтаю, что я просто в коме и скоро выйду из неё. Мы будем вместе, я встану на одно колено и сделаю тебе предложение. Ты будешь плакать и недоверчиво смотреть на меня. Задыхаться от чувств, а моё сердце будет биться во всём теле, наивно веря в то, что есть ещё один шанс. А потом не будет много людей. Нет, только близкие. Ты и я. Меня будет всего знобить от нервов, когда я буду ждать тебя у алтаря. Я буду бояться, что ты передумаешь и поймёшь, что я не достоин тебя. Но вот двери откроются, и я увижу, как ты идёшь ко мне. Это будет для меня первый раз, когда моё сердце начнёт гореть от любви. Не просто знать, что это любовь. А гореть, волноваться и трепетать. И я буду каждый день делать тебя счастливой. Я буду делиться с тобой своими проблемами, а ты всегда меня выслушаешь. Так всю нашу жизнь. Бок о бок. В горе и в радости. Поддерживать друг друга. Быть настоящими и честными. Живыми. Об этом я мечтаю и знаю, что делаю сейчас тебе больно, но и мне больно. Поэтому не напоминай мне, что я мёртв. Я в курсе. Это просто мои мечты, они делают меня ближе к тебе. Они дарят мне иллюзию, что ты всегда будешь рядом со мной и я больше никогда не познаю одиночество. Моё сердце тихо останавливается, то несётся со скоростью света в груди. Слова Пирса и, правда, причиняют невыносимую боль и грусть. Этого никогда у нас не будет и мне придётся жить дальше, сохранив в воспоминаниях мужчину, которого я полюбила. Не за его постоянную улыбку, а за то, что он может быть разным, открытым для меня. Мужчины обычно всегда хотят показать только свои лучшие стороны, но Пирс показывает мне всё. Он не убеждает меня, что дальше будет одно сплошное счастье в розовых облаках. Он просто говорит, что будет разное, но мы справимся. Будет плохое, будет страшное, будет хорошее, но между нами ничего не изменится. Он не обманывает меня, обещая глупости. Он даёт мне понять, что жизнь это череда ошибок и исправления их, счастья и горя, улыбок и страданий. В ней есть всё, и Пирс будет держать меня за руку, чтобы я никогда не забыла о том, что он всегда рядом, что бы я ни сделала, он поможет. И мне нравится это. Нравится, что не нужно задумываться о том, что я ляпну не то или чего-то не знаю. Он не высмеет меня. Он просто расскажет то, что я не знаю или мы изучим это вместе. С ним не стыдно быть эмоциональной и стихийным бедствием. С ним не страшно, что что-то сделаешь не так. С ним я тоже начала жить и чувствовать эту жизнь. С ним я приняла саму себя. – Пирс, – шепчу я. Кусок маффина застревает в горле. Он печально улыбается мне и оказывается рядом. – Не будем думать о плохом. Нас ждут очередные приключения, и я даже скучаю по нашей команде странных родственников, – прыскаю от смеха, и он улыбается мне. Доев маффин, наблюдаю, как Пирс двигает мою кровать обратно и собирает все осколки с пола. Это так удивительно видеть, как переливающиеся в свете восходящего солнца осколки сверкают в воздухе и парят над полом, а потом несутся к мусорному ведру. Собираю все раскиданные папки и складываю их на постель, но Пирс резко выпрямляется. – Сюда идёт Генри, – быстро произносит он. Испуганно накрываю одеялом всё, что я украла из архива и поднимаюсь с кровати, делая вид, что решила размяться. Дверь моей палаты открывается и мужчина, снова облачённый в костюм и в галстук синего цвета, останавливается. – Айви? Я думал, ты ещё спишь. Я бежал сюда. Мне передали, что в больницу что-то бросили и я сразу же решил, что это должно было полететь в твоё окно. В последнее время ты притягиваешь неудачи, – надрывисто произносит Генри. – Да. Кирпич с угрозами, – киваю я, показывая на него в угол комнаты. – Мне повезло, что я была в туалете, иначе бы меня пришибло им. – Господи, – Генри прикрывает глаза и качает головой, – они с ума сошли. – Я собираюсь написать заявление, – сообщаю я. – Айви… я бы не советовал. Ситуация за ночь стала хуже, и я не знаю, как помочь тебе. Я отправил Терезу домой, чтобы она не пострадала, и я должен выписать тебя из больницы прямо сейчас… – Ох, нет, не парьтесь. Я останусь. Я что-то себя неважно чувствую, да и моё сотрясение ещё не прошло. Тошнит там и голова кружится. Мне нужно наблюдение, – быстро перебиваю его. Генри мрачнеет и опускает взгляд. – Мне придётся тебя выписать сегодня, Айви. Прямо сейчас. Мой персонал… весь персонал больницы, кроме двух медсестёр и охранника отказались работать, пока ты здесь. Одна из медсестёр, готовых выйти не в свою смену, твоя мать, которой нельзя здесь появляться, – выдавливает он из себя. – Что? – Ошеломлённо шепчу я. – Да. Мне сообщила об этом Тереза, ей позвонили подруги, работающие с ней, и сказали, что она должна забрать тебя, иначе они все уйдут. Они считают тебя опасной. Они слышали какие-то странные звуки, доносящиеся этой ночью из морга, и, конечно же, они обвинили тебя в том, что ты призываешь мёртвых. Это глупость, я понимаю. Это абсолютная ересь, но я не могу пойти против их условий. Я врач, Айви. У нас в городе много пожилых людей и они ходят сюда на капельницы, а сегодня не смогут получить лечение, потому что никто не хочет работать. Две медсестры не справятся, помимо этого есть ещё младенцы, дети. Я давал клятву, что буду помогать людям, лечить их и ставить на ноги, и я не могу… прости меня, Айви, не могу пойти против таких ужасающих условий. Мне придётся их принять, – я даже от шока оседаю на больничную койку. – Но это… это чудовищно. Как они могли сами забыть, что тоже давали клятву? И это всё из-за меня? Из-за случайностей? – Недоверчиво спрашиваю я. – Да. Люди надумали себе многое, я не могу их переубедить. Тем более тебе в окно бросили кирпич, Айви. Кирпич, который мог тебя убить или сильно поранить. Там были угрозы твоей жизни, поэтому я считаю, что тебе лучше побыть дома с матерью и братом, пока всё не уляжется. А лучше уехать к отцу. Я знаю, что это неприятно, но мне придётся и Терезу отстранить от работы, потому что я опасаюсь, что она тоже пострадает. Твой брат уже остался без работы, пора остановиться, Айви. Пора всё прекратить. Понимаю, что теперь я стал для тебя врагом, но я хочу, как лучше для твоей семьи. Я принесу тебе одежду, в которой ты была, когда тебя привезли, и твои личные вещи. Я сам тебя отвезу домой, – с этими словами Генри, даже не смотря на меня, выходит из палаты. Поворачиваю голову к мрачному Пирсу, стоящему рядом со мной и не издавшему ни звука. – Ты знал о том, что они устроили бойкот из-за меня, – утвердительно шепчу я. – Да. – И ничего мне не сказал. – Нет. – Чёрт, против толпы живых маразматиков идти сложно, – сглатываю я. Невероятно. Просто уму непостижимо. Здесь живут больные люди. – Ты и не должна. – Не начинай, Пирс. Не начинай. Я не оставлю тебя и этот город, пока не докопаюсь до истины. И у меня теперь огромная проблема, как всё это вынести отсюда так, чтобы Генри не заметил? – Приподнимаю одеяло, показывая папки Пирсу. – Оставь их здесь, и дело с концом. – Ещё чего. Нет. Я это заберу с собой, – решительно произношу я. – Айви, я не могу в этом помочь. Сейчас утро и, если кто-то увидит, как по воздуху плывут папки, это принесёт ещё больше проблем. – Хорошо, я и не прошу. Я что-нибудь придумаю, – уверенно киваю я. Дожидаюсь, когда Генри приносит мне мои вещи и сообщает, что будет ожидать меня на первом этаже. Он продолжает избегать смотреть на меня от стыда за то, что выгоняет меня из больницы. Я понимаю его, он должен позаботиться о своих пациентах, но и я была его пациентом. То есть пациентом его больницы, не суть. Почему никто не может пойти против толпы? Почему все прогибаются? И ведь всё начал мэр. Он пришёл сюда и угрожал мне. Он сказал своё слово толпе, бросив им кость и дав зелёный свет, чтобы они нападали на меня. На человека. Боже мой, в лесу и то безопаснее, чем рядом с людьми. Вытащив из папок анамнезы больных, я пихаю их всюду, куда можно и нельзя. В трусы, за спину под резинку джинсов, в небольшой рюкзак весь в машинном масле. Но такой объём сложно спрятать, а ещё придумать, куда деть сами папки. Пирс предлагает избавиться от них самому. Пока я буду ехать домой, он снесёт всё вниз и бросит обратно на полки. Это хороший вариант. Надеюсь, никому не приспичит в ближайшее время поискать эти же документы. Спускаюсь вниз, шурша бумагами в носках, в трусах, на спине, на животе, в рюкзаке. Я безумно боюсь, что Генри узнает об этом, поэтому стараюсь идти очень медленно и крайне осторожно. Ещё это неудобно. Мне приходится шире расставлять ноги и со стороны это выглядит очень смешно. Я бы посмеялась, но сейчас мне абсолютно не до смеха. Генри озадаченно смотрит, как я ползу к нему своими широкими и медленными шагами. – Мне ещё плохо. Так идти проще, – быстро нахожусь я. Генри прочищает горло и кивает мне. – Прости, Айви, у меня нет выбора, – тяжело вздохнув, он идёт вперёд, а я специально отстаю. На самом деле пустая больница без людей это жутко. Это очень жутко. Такое ощущение, что все вымерли. И это касается не только больницы, но и самого города. Все кафе закрыты, у фонтана даже молодёжи нет, да и сам он не работает. – Мне очень некомфортно везти тебя домой, Айви. Но ты сама видишь, ситуация вышла из-под контроля. Люди на улицу не выходят. Они напуганы и ещё не отошли от аварии, а теперь ещё мои сотрудники поделились очередной сплетней про тебя. Кирпичи просто так не разбивают стекла, Айви. Пожалуйста, позаботься о себе, – неожиданно говорит Генри. Бросаю на него взгляд и поджимаю зло губы. – Но вы же понимаете, что это всё чушь? – Конечно. Я знаю и тебя, и твою мать, и Пэнзи, и твоего отца. Я не знаю, что произошло с людьми. Почему они ополчились на тебя и когда случилось всё это? Ведь всё было хорошо. Мы спокойно жили, а потом авария за аварией, везде фигурируешь ты, слухи, выступление Кристофера, теперь ещё и кирпич. Я не знаю, как к этому относиться и опасаюсь за твою жизнь. Конечно, вряд ли эти люди причинят тебе боль… – Кирпич, – напоминаю я. – Это паника, Айви. А когда люди паникуют, то они не соображают, что делают. Думаю, тебе лучше, действительно, уехать отсюда и забрать всю свою семью. Им не дадут ни жить, ни работать здесь, – советует Генри. – Нет. Спасибо, конечно, за предостережения и волнение, но нет. У меня здесь ещё есть дела и я не убегу от проблем. Если эти люди так хотят поговорить со мной, то я с радостью поговорю с ними. У меня улик достаточно, как и доказательств, что меня хотели убить. Только меня, а не других людей. Поэтому я отклоню ваше лестное предложение и задержусь в городе, где была рождена и откуда меня увезли. На самом деле я имею право жить здесь на таких же правах, как и другие, даже больше. Генри улыбается и шумно вздыхает. – Ты очень похожа на своего отца. Тереза всегда была паникёршей вне работы, а вот Людвиг спокоен и хладнокровен. Тереза носилась с каждой твоей царапиной, Людвиг успокаивал её и говорил, что это нормально. И он бы никогда не бросил свою семью, если бы не какие-то важные причины. Наверное, у него они были. – Были, но мой папа вернётся сюда, и они обсудят всё с матерью. Они придут к обоюдному решению, как им поступать дальше. А до тех пор не приближайтесь к моей маме, Генри, – пристально смотрю на него, отчего машина даже глохнет рядом с нашим домом. – Но я… – А мне плевать, какие там вы придумали отмазки, я не верю. Моя мать красотка даже сейчас. И пока она не разведётся с отцом, не смейте ей оказывать знаки внимания. Я не дура, я всё вижу. Да, вы горевали по своей жене, но прошло пятнадцать лет, и вы уже давно не горюете. Вы делаете это по привычке, а мама по привычке угождает вам и ухаживает за вами. Но привычки довольно опасны, Генри, они становятся настоящей жизнью и портят её. Поэтому примите тоже совет: будьте мужчиной и поступите, как мужчина, а не трус. Если вам нужна моя мама, то обсудите всё с отцом и с ней, а не стройте ей глазки за спиной отца. Подобное не прощается, а вам же не нужны враги, правда, Генри? По словам местных, я та ещё стервозная ведьма, так что мне уже плевать, что обо мне скажут, если я нечаянно вам отомщу. И я могу это сделать, если вы разрушите мою семью. Надеюсь, что сейчас мои слова это лишь последствия травмы головы и скоро я перестану видеть в вас угрозу своей семье, мы всё это забудем и выпьем кофе в кафе, смеясь над сегодняшним днём. Но пока этого не случилось, я буду следить за вашими глазами на моей маме. Я буду наблюдать, – указываю двумя пальцами на свои глаза, а потом на шокированного моими словами Генри. – А вот и мой дом. Так классно поболтали. Заходите на чай, Генри, через пару лет. Думаю, этого срока мне хватит, чтобы перестать видеть в вас угрозу, ну или тогда, когда я привезу сюда отца. Спасибо, что подвезли. До встречи, – выхожу из машины и рядом со мной тут же материализуется Пирс. – Ты всё никак не успокоишься? – Усмехается он, явно слыша мои угрозы. – Нет. Я не верю ему. Не верю и всё. Ни один мужчина не оказывает знаки внимания женщине из-за дружбы. Он просто хочет завалить её, вот где правда, – цокая, качаю головой и, шурша, направляюсь к дому. – Знаешь, я даже отговаривать тебя не буду от твоих умозаключений, Айви. Ты права. Мужчина никогда просто так не делает хорошее. Я делал это, чтобы каждый заметил то, что я приличный, добрый и расположен к ним. У мужчин всегда есть свои причины, как и у женщин делать что-то. Мы всегда стараемся получить выгоду, даже неосознанно. Улыбаюсь и киваю Пирсу. – Я рада, что и по этому поводу мы спорить не будем. Мне всё больше и больше нравится наша будущая супружеская жизнь, – подмигивая ему, поднимаюсь на крыльцо и нажимаю на ручку двери. – Мам, я дома! – Кричу я, входя в дом, но меня резко толкает в грудь порыв ветра. С криком лечу назад и падаю на дощатую веранду. Моё тело вспыхивает от боли, а перед глазами всё начинает прыгать. – Айви, – надо мной склоняется Пирс, а я скулю и хнычу.