— О! — сразу оживился Джубал. — Это старая легенда, бытовавшая в этих местах ещё при испанцах. Говорят, что где-то в окрестных горах скрывается асиенда знатного идальго из Новой Испании,[141] чуть ли не спутника самого Кортеса! Кто её только не искал, да всё без пользы. Вон Хоакин знает… Дон Гомес торжественно кивнул. — Рассказывают, — проговорил он, — что Алонсо Эрнандес Портокареро, тот самый, которому досталась индианка Малинче, позже крещённая как донья Марина,[142] и устроивший резню в столице ацтеков Теночтитлане, раскаялся и даже подружился с индейцами. Прошло несколько лет, и конкистадоры затеяли новый поход — отправились на поиски таинственной Сиболы. Испанцев повёл Коронадо, а командование над их союзниками — «мирными» индейцами — взял Портокареро… — А кто такой Коронадо? — поинтересовалась Марьяна. Дон Гомес с сожалением посмотрел на неё и продолжил уже с меньшим воодушевлением: — Жил-был такой Франческо Васкес де Коронадо, конкистадор из Саламанки. Он был первым европейцем, ступившим на землю нынешней Территории Нью-Мексико.[143] В 1535 году сей хитроумный идальго прибыл в Новую Испанию в свите вице-короля Антонио де Мендосы. Его назначили комендантом Кульякана, но Коронадо не успокоился. Прослышав, что где-то на севере, в землях индейцев зуни, находится сказочно богатый город Сибола, Франческо собрал отряд и отправился на поиски золота. Триста испанских головорезов и семьсот «мирных» индейцев двигались по пути, разведанном монахом-францисканцем Марко де Нисой. Монах разливался соловьём, вещая с кафедры о несметных сокровищах Сиболы, огромного города величиной с Мехико. Не знаю уж, зачем Марко так вдохновенно врал, ведь он шёл со всеми вместе… Набродившись по горам и долам, подивившись Большому Каньону, испанцы нашли-таки Сиболу — это было скромное пуэбло, индейский город-крепость, в котором каменные дома и башни лепились друг к другу в несколько ярусов. Конкистадоры проклинали лживого монаха, насмехаясь над его вздорными выдумками — дескать, иной хутор в Новой Испании производит большее впечатление, чем «златокипящая» Сибола! Испанцы штурмовали её стены, но не обнаружили ничего дороже кукурузы, бобов и цыплят… Правда, сам Коронадо вспоминал, что нигде не встречал такой чистой и белой соли, как в Сиболе… Через горы Сангре-де-Кристо конкистадоры вышли к реке Пекос и там зазимовали. А Франческо Васкес повстречал ещё одного брехуна. Тот расписал Коронадо, что к востоку течёт огромная река шириной две мили,[144] в которой водятся рыбы величиной с доброго коня. На реке той находится страна Кивира — «свежая, зелёная, роскошная, лучше которой не найти ни в Испании, ни во Франции, ни в Италии». Её верховный вождь проводит-де свой полуденный отдых под огромным деревом, увешанным золотыми колокольчиками. Жители Кивиры пользуются-де только золотой и серебряной утварью, а на носах их громадных челнов блестят-переливаются большие золотые орлы… Коронадо поверил этим басням и выступил в поход. Он открыл реки Бразос, Рио-Гранде, Канейдиан и Симмарон, первым из путешественников Старого Света вышел в прерии, а вот золота так и не обрёл, за что ему досталось от короля Карла I. Впрочем, бурную жизнь свою Франческо закончил в чине губернатора Новой Галисии — это где-то на северо-западе Мексики… — А что же… этот… Портокареро? — осведомился Чуга. — Да как тут сказать… — затруднился Гомес. — Понимаете, испанцы Коронадо не шли всей толпой, а продвигались разными отрядами. Отряд Диаса прогулялся к Калифорнийскому заливу, люди Карденаса вышли к Большому Каньону, а те, коими командовал Харамильо, оказались на берегу Рио-Гранде. И почему бы не предположить, что какой-то маленький отрядец не забрёл в наши места? По крайней мере легенда утверждает, что так оно и было — Портокареро привёл своих людей сюда, построил асиенду в укромном месте, женился на красавице-скво и прожил здесь до глубокой старости, окружённый любящими детьми и внуками… — Складно малюешь, — сказал Исаев. — Но я шо-то плохо не понял, а через почему ту асиенду искали? — Ну-у в легенде о Потерянной асиенде говорится, что идальго-отшельник не с пустыми руками явился сюда — он будто бы приволок с собою сказочные сокровища, награбленные им в поверженном Теночтитлане. Но лично я не верю в это, ибо зачем Алонсо Эрнандесу злато и каменья в глуши? Что делать богачу в краю туземцев, не познавших всесилья денег? — Возвращается! — подал голос Меските. — Что? — вздрогнул дон Гомес, погружённый в иные времена. — Я говорю, Кузька скачет! Напрямки! Фёдор заслышал торопливый конский топот, а вскоре раздался крик Максутова: — Хозяин! Уходить надо! Гонт стадо гонит сюда, три тыщи голов! Джубал нахмурился и быстро переглянулся с Гомесом. — Пастбища хочет занять! — сделал вывод дед Макар. — Умно… — Умно?! — вскипела Марьяна. — Да он просто выживает нас отсюда! И… И… Я не понимаю, куда смотрит шериф округа?! — Вдаль! — криво усмехнулся Купер. — Шериф не вмешивается в пастбищные войны. Всё, леди и джентльмены, мы проиграли. Уходим, и поживее! Чуга, пристально следивший за тучей пыли, вздымавшейся за рощицей у дороги, внезапно спросил: — Мистер Купер, а где ваши коровы? — Пасутся за лесополосой… Собирайся, Марион, собирайся! Времени нет! — Есть! — сказал помор. — Что?! — удивился Джубал. — Надо погнать вашу скотину навстречу коровам Гонта! Князь, помнишь, как нас Карибу Харт подловил? — Точно! — загорелся Туренин. — Устроим стампиду! И половины минуты не прошло, как все бакеры, осаждённые в доме Купера, выехали со двора верхом и поскакали за полоску леса, скрывавшего обширное пастбище. На травке, всё ещё зелёной, паслось сотни четыре лонгхорнов, может быть и больше. Ковбои рысью разъехались, умело сгоняя бурёнок в пугливое стадо. Лонгхорны и без того склонны впадать в панику по малейшему пустяку, а уж если их напугать… — Живее, живее! — орал Джубал, ожесточённо стегая животных распущенным лассо. Фёдор, подгонявший десяток бычков, оглянулся — два фургона как раз покидали двор ранчо. — Успеют! — крикнул Туренин, смотревший в том же направлении. — Дед Макар проведёт такими тропами, что не всякому индейцу ведомы! Чуга кивнул и подбодрил строптивого телка: — В строй, зараза! Исаев с Меските распотрошили небольшой стожок, окружённый изгородью, и навертели соломенных жгутов. Нацепив их быкам на рога, они только ждали сигнала. И вот огромное стадо Мэтьюрина Гонта показалось из-за поворота. Тысячи животных бежали грузно и неуклюже, их гулкий топот отдавался дрожью земли. Непроглядная туча пыли поднималась всё выше, скрывая, как в тумане, деревья и скачущих вакеро. — Меските, поджигай! Котов и рад был стараться. Вдвоём с Семёном они запалили солому на рогах у быков, а остальные бакеры заорали, засвистели, стегая животин и паля в воздух. Обезумевшее стадо бросилось вскачь, понеслось с диким рёвом навстречу коровам Гонта. Вакеро сделали было попытку остановить бешеный накат, но им это не удалось — одного из наездников коровы просто смели, затоптав и не заметив в слепом ужасе, а прочие бросились наутёк. Маленькое стадо врезалось в большое, давя и калеча, топот, надрывное мычание, истошный рёв глушили любой звук — кричи, не услышат. Чуга и не пытался: вытянув руку в сторону Ла-Роки, он указал путь отступления, а после сделал приглашающий жест Исаеву с Гириным — за мной, мол. — Я с вами! — разобрал Фёдор по губам Туренина и махнул рукой. — Вперёд, и с песней! Глава 16 ФЛЕШ-РОЯЛЬ[145] Чуга повёл отряд вдоль Славянки, по отлогому берегу, заросшему дубами. — Местные краснокожие, помо и уалла-уалла, — заговорил Павел, — частенько питаются желудями. Да! Перемалывают их в муку и что-то такое пекут… Кстати, вот и они. Помор глянул на реку, не обильную водой, но с течением плавным, и увидел выплывавшие индейские баты красного цвета, пироги-долблёнки на десяток гребцов каждая. Индейцы сидели, нахохлившись, в накинутых на плечи одеялах, и походили на сердитых птиц, тем паче что их длинные волосы были украшены перьями, обвисавшими во все стороны. Завидев бледнолицых, краснокожие воины встрепенулись и мощно погребли к берегу. Баты с шуршанием вылезали на песок, а помо, гортанно лопоча, повыскакивали в мелкую воду, мигом натягивая крепкие луки. Один из них воинственно потрясал стареньким ружьём Паттерсона. — Не стрелять! — крикнул своим Чуга и придержал чалого. Подняв правую руку открытой ладонью вперёд, он громко и ясно сказал на русском: — Мы друзья! Индейцы растерялись. Загомонили, переглядываясь и яростно споря. Потом вперёд выступил обладатель винтовки и тоже поднял руку, свидетельствуя о мирных намерениях. — Вы друзья нанука? — спросил он нараспев. — Нанук — это на их языке «повелитель», — тихонько сказал Туренин. — Так индейцы, по старой памяти, зовут Петра Степановича. Фёдор кивнул. — Мы друзья нанука, — подтвердил он. — Враги нанука — наши враги. Их зовут Гонт и Суноль. Мы дали им бой у Жёлтого холма и теперь спешим помочь нануку. Краснокожий величественно кивнул. — Мы тоже помогать. Хау! Индейцы быстренько погрузились обратно в пироги и дружно заработали вёслами. — Ежели они доберутся до вашей ранчи, — проговорил Чуга, — то нарушат-таки праздник Гонту. Туренин кивнул, тут же вздыхая: — Да какая она наша… Всё дядьки Марьяниного. А нам самим надо как-то крутиться. — Выкрутишься. Едем. Ранча Костромитинова лежала вёрст на тридцать ниже по Славянке. На полдороге Фёдор углядел впереди облако пыли — человек пять скакало в ту же сторону, что и они, окружая лёгкую чёрную коляску. — Это люди Черных! — оживился князь. — Сам Егор Леонтьевич[146] староват уже, в коляске едет, а вон тот, здоровый, сынок его, Александр! Знаю их, заезжали как-то к Куперу. Всадники заметили «погоню» и забеспокоились. Туренин крикнул: — Свои, Егор Леонтьевич! Свои! — Свои дома сидят, — ворчливо ответил седой, крепкий старик, выглядывая из-за откинутого верха пролётки. — Не время рассиживаться! — сказал князь в запале.