— Значит, все же придется выпускать, — сделал нехитрый вывод Лунин. — Ну вот перекусим и выпустим, — Вадим поставил перед ним тарелку, заполненную спагетти-карбонара, — а то кто же такие важные дела натощак решает. — А ведь вкусно, — Илья смог сделать паузу и оценить старания Зубарева, лишь расправившись с половиной порции, — мог бы и почаще готовить. — Готовлю я только в исключительных обстоятельствах, — отозвался Вадим, не переставая работать вилкой, — либо когда у меня вдохновение, что бывает крайне редко, либо когда надо загладить какой-то косяк, что, в принципе, тоже редкое явление. Ты же знаешь, я не косячу. — И какой вариант сегодня? — почувствовав неладное, насторожился Лунин. — Как тебе сказать, — отчего-то замешкался с ответом Зубарев, — всего помаленьку. Я ведь, как обещал, позвонил участковому по поводу этой твоей дамочки, которую муж колошматил. — Наконец-то, — удовлетворенно прочавкал в ответ Илья, — лучше поздно, чем никогда. — Как сказать, — сделав большой глоток кофе, Вадим поставил кружку на стол и задумчиво потер ручкой вилки щетину на подбородке, — иногда это синонимы. Тебе, может, пивка? — Синонимы, — проигнорировав предложение выпить, Илья аккуратно намотал спагетти на вилку, — что такое синонимы, я знаю. Я только не пойму, здесь они каким боком? — Тут так получилось нехорошо, — судя по всему, подбородок у Зубарева чесался все сильнее, — в общем, умерла эта тетка. — Умерла? — Перестав жевать, Илья замер, затем медленно положил вилку на стол и вытер запястьем губы. — Как, умерла? — Ну, как умирают? — Оперативник, не поднимая головы, сосредоточенно разглядывал содержимое своей тарелки. — Пришел ее ненаглядный домой, само собой, подшофе. Она в это время на кухне копошилась. Ну сразу и огребла по полной программе, за то что с ужином еще не управилась. Там, оказывается, такая история вышла, мужик этот вроде как и раньше ее подмолаживал, но не так, чтобы часто. Сына побаивался. Сынулька у них, между прочим, спортивный, чемпиона области по боксу взять успел, правда, среди юниоров. — И куда он сейчас делся, чемпион этот? — А куда у нас юниоры деваются? Юниоры идут либо в институт физкультуры, либо в армию. Этот, сам понимаешь, боксер, ему мозги с детства подтряхивают. Так что ему в армию, конечно, проще было. Вот он в мае и ушел. Знаешь, мне что участковый рассказал? Эта тетка на календаре дни зачеркивала, сколько он уже отслужил. Но это ладно, говорят, так многие делают. Но она ведь каждый день рядом числа подписывала! Одно число, сколько дней с призыва прошло, а другое — сколько парню до дембеля осталось. Одно число каждый день на единичку увеличивается, а другое уменьшается. Сто девяносто три у нее уже прошло, значит, а сто семьдесят два еще потерпеть надо было. Представляешь? — Я представляю, — сухо отозвался Илья. — Так что у них дальше случилось? — Дальше, если словам мужа верить, она психанула, схватилась за нож или замахнулась даже, он в показаниях путается. Говорит, так испугался, что дальше ничего толком не помнит, вроде как оттолкнул ее еле-еле. В результате от этого его «оттолкнул» она вылетела из окна пятого этажа. Сам понимаешь, от этого, как правило, умирают. — А нож? — Что — нож? — Вадим удивленно взглянул на Лунина. — Она вместе с ножом выпала? — Ах это. — Зубарев пожал плечами. — Это так важно? Я могу позвонить, уточнить. — Ты прав, это уже не важно. — Поднявшись со стула, Илья на мгновение застыл в нерешительности, затем наклонился к столу и оперся о него левой рукой. — Нехорошо, наверное, будет. Правая кисть, постепенно сжимаясь в довольно внушительный кулак, двинулась по широкой, слишком широкой для хорошего удара траектории. Движение это отнюдь не было ни эффектным, ни слишком быстрым, но все его недостатки искупались одним, необыкновенно ценным достоинством — неожиданностью. В последнее мгновение Зубарев, увидев мчащееся ему к лицу нечто, успел лишь удивленно хлопнуть ресницами, а затем, вместе со стулом, полетел куда-то спиной вперед. Полет этот оказался совсем недолгим. Сперва в преграду на полной скорости врезалась спинка стула, а спустя тысячную долю секунды затылок оперативника глухо ударился о пол. Склонив голову набок, Илья с любопытством рассматривал лежащего на полу человека. — А, нет, хорошо получилось, — в итоге вынес вердикт Лунин и вновь занял свое место перед тарелкой с недоеденной пастой. Спустя некоторое время под столом послышалось шевеление, а затем, спустя еще несколько секунд, Зубарев ухватился рукой за край стола и кое-как встал на ноги. Довольно долго он стол неподвижно, бессмысленно глядя куда-то в противоположную стену и ощутимо покачиваясь из стороны в сторону, затем, окончательно придя в себя, обошел стол и сел напротив Ильи. — Скажи, Лунин, — Зубарев протянул руку и крепко зажал в кулаке лежащую на столе вилку, — мы с тобой друзья? Я имею в виду, мы еще друзья? — Думаю, да, — после некоторых размышлений отозвался Лунин. — Тогда ладно. — Вилка выскользнула из медленно разжавшихся пальцев оперативника. — Понимаешь, я ведь не могу позволить, чтоб мне по роже колотил первый попавшийся жирный придурок. — Я не жирный, — с обидой в голосе отозвался Илья. — Значит, со всем остальным ты согласен, — кивнул Зубарев и тут же схватился рукой за разбитый затылок. — Знаешь, ты тут доедай, если хочешь, можешь даже из моей тарелки забрать, а я пойду прилягу на полчасика. — Может, лед приложить? — забеспокоился Лунин. — Спокойно, — Вадим упреждающе вскинул руку, медленно вставая из-за стола, — все, что мог, ты уже приложил. Думаю, на сегодня вполне достаточно. Илье хорошо были слышны тяжелые медленные шаги поднимающегося по лестнице оперативника. Когда наконец стало тихо, Лунин взял вилку, но почти сразу, немного покрутив ее в руке, положил на тарелку. Аппетит исчез куда-то вместе с хорошим настроением, что было, в общем-то, довольно удивительно. Обычно, нервничая или расстраиваясь из-за какого-нибудь выбившего его из колеи события, Илья искал дружеской поддержки у распахнувшего свои крепкие мужские объятия холодильника. Но сейчас даже смотреть на еду вдруг стало неприятно. Откинувшись на спинку стула, Лунин закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Денисова… Нет, Давыдова. Нет… но то, что на «Д» — это точно. Да что же это с памятью? Конечно, можно достать заявление и проверить. Нет, сам скомканный лист бумаги он с собой в Нерыбь не потащил, оставив валяться на кухонном подоконнике. Но есть ведь еще сделанная на телефон фотография, которую он отправлял Вадиму. Можно посмотреть ее. Надо всего лишь достать из кармана телефон и открыть глаза. Но глаза открывать почему-то не хочется. Лучше попытаться вспомнить. Вспомнить хоть что-то. Лицо. Какое у нее было лицо? Заплаканное. Изможденное. Да, но как она выглядела? Черт возьми, разве это нормально, ничего не помнить? Хотя нет, не так! Разве нормально сидеть и думать о человеке, которого ты совсем не знал, а теперь даже не можешь вспомнить ни лица, ни имени? Разве это нормально? Кажется, это несколько странно. Или все же странно то, что так не делают другие? Тот же Зубарев. А ведь он, по сути, нормальный парень, во всяком случае, лучше большинства остальных. Поняв, что ответить на эти вопросы он сам не сможет, Илья открыл глаза и придвинул к себе тарелку. Иногда некоторым вопросам стоит оставаться без ответов, а вот ему без обеда этот вариант даже не рассматривается. Покончив с едой, Лунин решил немного прогуляться. Он неторопливо вышагивал вдоль тянувшейся по берегу реки улице, заложив руки за спину и низко наклонив голову так, что при каждом шаге видел то правый, то левый ботинок, сперва выскакивающий вперед, а затем медленно уплывающий куда-то назад. Рокси, всегда умевшая понимать настроение хозяина, семенила рядом, предоставляя возможность Илье оставаться наедине с охватившими его размышлениями. Конечно же, думал Лунин, было бы правильно прямо сейчас отправиться в опорный пункт, к Колычеву, да выпустить этого мальчишку, Борискина. Пусть бежит вприпрыжку домой, поди, отец уже весь извелся. Самым верным, конечно, было отпустить его на все четыре стороны еще вчера, раз уж алиби сомнений не вызывало, то чего пацана мурыжить. С другой стороны, Зубарев тоже прав. Нельзя следователю врать. Пора уже понимать. Семнадцать лет — это возраст. Пусть еще и не совсем взрослый человек, но ведь и ребенком назвать трудно, ну разве что для своих собственных родителей, ну так для них он и в сорок лет ребенком останется. А так, уже через год в армию призвать могут. В армии, там точно все по-взрослому. Автомат, присяга, «рота, подъем», еще что-нибудь столь же занимательное. Лунин, имевший о службе в армии весьма смутное представление, нахмурился, на секунду представив себя бегущим кросс по пересеченной местности с автоматом в руках и болтающимся за спиной вещмешком. Как там это называется, «в полной выкладке»? Кажется, так. А вместо кросса, тоже какое-то другое слово, марш-бросок, что ли. Хотя, какая Борискину армия, с его-то математикой. Поступит в университет, выучится. Может, даже открытие какое полезное сделает. Вот за эту ночь он как раз первое полезное открытие для себя и сделал. Нельзя следователя обманывать. Никак! Никогда! А то, ишь, проспал он до обеда. Хотя, если разобраться, не сильно обманул. Из кровати ведь почти и не выбирался. Теперь, поди, мечтает выбраться из камеры. Ничего, сегодня выберется. В конце концов, если на старости лет ночь, проведенная в помещении для задержанных, окажется для Димы Борискина худшим воспоминанием в его жизни, значит, все у него не так плохо сложилось. Бывает и хуже. Мысли Лунина сами собой вновь вернулись к погибшей женщине. Странно, казалось бы, один год — это совсем немного. Как говорится, на одной ноге простоять можно. Немного замедлив шаг, Илья попытался представить себя стоящим на одной ноге и, неудовлетворенный появившимся в голове образом, печально покачал головой. Нет, год — это может быть очень долго. Триста шестьдесят пять дней. А если в секунды перевести? Там вообще непонятно, сколько получится. Оно и в днях-то прилично получается. Как сказал Вадим, еще сто семьдесят два дня потерпеть? А она не смогла… Хотя, разве в ней дело? Илья не заметил сам, как преодолел расстояние, отделяющее их с Зубаревым коттедж от сгоревшего дома Анны Колесниковой. Немного постояв возле припорошенного снегом пепелища, окруженного уже порванной в нескольких местах красно-белой лентой, он двинулся дальше, в сторону примыкающей к поселку узкой полоски соснового леса, за которой шумела, не умолкая ни на секунду, бьющаяся о камни ледяная вода. Немного постояв над обрывом, Илья сделал осторожный шаг назад, и тут же что-то твердое уперлось ему в ноги. Лунин обернулся. Скамья. Массивная. Неподвижная. Молчаливая. Илья провел рукой по деревянной спинке и усмехнулся. А ведь, вполне возможно, она все видела. Жаль только, ничего ему не расскажет. Неразговорчивый свидетель, очень неразговорчивый. Смахнув рукой снег, Лунин опустился на скамью и тут же почувствовал холод, исходящий от промерзшего насквозь дерева. Стянув с рук перчатки, Илья подложил их под себя, втянув руки в рукава куртки, и вновь уставился на макушки растущих на противоположном берегу сосен. Достав телефон, Илья позвонил матери. Ничего нового она пока сказать не могла, отец все еще оставался в реанимации. Закончив разговор, Лунин хотел было уже убрать смартфон обратно в карман, но в последний момент передумал. Ирина ответила почти сразу. К удивлению Ильи, голос ее звучал вполне дружелюбно. — А, Лунин, ты, что ли, тоже запах кофе почуял? — Тоже. — Недовольно засопев, он прижал телефон плотнее к уху. — А что, уже много таких, учуявших, собралось? — Да вот Пашка твой круги нарезает, — рассмеялась Ирина, — процесс контролирует. — Когда это он кофе полюбить успел? — Он и не успел. Ох! Илья услышал в динамике какой-то непонятный шум, а затем взволнованный, но довольный голос: — Лунин, от тебя одно беспокойство. Еле успела турку переставить. — Ну так успела же, — не зная за что, попытался оправдаться Илья. — Да уж, твое счастье. А у нас теперь по программе кофе с мороженым, так что можешь пожелать нам приятного аппетита, ну или просто молча позавидовать. — Я независтливый, — не очень уверенно произнес Лунин. — Как там Пашка? — Ой, слушай, — голос Ирины вдруг потеплел еще больше, — такой мальчишка замечательный. Представляешь, каждый день ко мне приходит и сидит до самого вечера. Причем, вру, не сидит! Все время порывается чем-нибудь мне помочь. А у меня, представляешь, и дел для него столько нет. Так он меня в шашки играть научил. Вот сейчас кофе попьем, и попробую отыграться. — В шашки? Ну да, шашки он любит, — пробормотал Илья, понятия не имевший о подобных наклонностях малолетнего драчуна, — почти как футбол. — Болтать он у тебя любит. — В голосе собеседницы послышались строгие нотки. — Признавайся, Лунин, это ты его подучил? — Не я, — машинально отреагировал Илья. — Чему именно? — Так у него рот ни на минуту не закрывается. Только и делает, что тебя нахваливает. Ах, какой Лунин такой, ах какой Лунин сякой. А я-то знаю, какой ты! — Какой? Илья хотел откликнуться шутливым тоном, давая понять, что не придает никакого значения этому мимолетному разговору. Но отчего-то голос его вдруг дрогнул, и вопрос прозвучал так, будто ответ на него для Лунина на самом деле очень важен. Ирина так и не ответила. Немного помолчав, она неожиданно сменила тему разговора. — Знаешь, я сегодня утром была у врача. В понедельник гипс снимают. — Здорово, — обрадовался Илья. — Жалко, я, наверное, еще не вернусь, а то бы отвез тебя туда-обратно. — Ничего, на такси прокачусь, — послышался беззаботный голос, — возьму Пашку в сопровождение. Ты как, скажешь ему пару слов? Услышав поскрипывающий под ногами снег, Илья обернулся. — Я потом перезвоню, позже. Мне тут по работе надо… Подошедший к скамье Вадим исподлобья взглянул на Лунина и укоризненно покачал головой. — Я понимаю, на всю голову ты уже отмороженный, тут уж ничего не поделаешь. Но есть риск, что и с задницей у тебя такая же фигня приключится. А там, между прочим, рядом, есть и другие полезные органы. Не найдя что ответить, Илья немного подвинулся, предоставляя возможность оперативнику расположиться с ним рядом. — Нет, уж я постою, — отказался от оказанной ему любезности Зубарев, — простатит, говорят, плохо лечится. Ты мне скажи, Илюша, чего ты так завелся? Ты ее знал, что ли, Бодрову эту? Лунин молча покачал головой и глубже втянул начавшие замерзать пальцы рук в рукава пуховика. Бодрова! Значит, она никакая не Денисова и даже не Давыдова. И совсем не на «Д». Странно, с чего он был так уверен, что должно быть это дурацкое «Д»? — А что тогда? — продолжал недоумевать Вадим. — Нет, я не спорю, мой косяк есть, конечно. Только ты сам должен понимать, что от визита участкового ничего бы не изменилось. К ним ведь выезжали уже, ты в курсе.