— Что? — непонимающе отшатнулся в сторону Лунин. — Крупный мальчик, — уже нормальным голосом повторил профессор, — больше ничего достойного о вас никто из преподавателей нашего факультета сказать не соизволил. Илья промолчал. С тем, что он «мальчик» весьма крупный, спорить не имело никакого смысла, ну а тот факт, что педагоги родного вуза не смогли разглядеть в нем, Лунине, прочих достоинств, свидетельствовал лишь об их близорукости, но никак не об отсутствии этих самых достоинств. В этом Илья был абсолютно уверен, но делиться своей уверенностью ни с Русланом Евсеевичем, ни с другими совершенно посторонними для него людьми он не собирался. — Но ничего, — проявил снисхождение Руслан Евсеевич, — как нынче говорится, не боги обжигают пиццу. Я вчера пообщался с одним своим приятелем, мы в свое время один кабинет на двоих делили. Давненько это, правда, было, но ничего, память, слава богу, его еще не покинула. Так вот, вопрос по твоей стажировке, можно сказать, решен. Особых подвигов от тебя там никто ждать не будет, посидишь, посмотришь, как с документами работают, послушаешь, чего можно услышать будет. В общем, если нигде не напортачишь, считай, что с твоим трудоустройством после выпуска проблем не возникнет. Туда же и отправишься. — Куда? — скорее из вежливости, чем из любопытства задал вопрос Лунин. — Я что, не сказал? — удивился Руслан Евсеевич. — Похоже, меня самого уже память подводить стала. Стажироваться ты будешь, Илюша, в следственном комитете. В районном управлении, правда, в областное пропихнуть тебя не получилось. Но ничего, надо же с чего-то начинать. Будем делать из тебя следователя! Это был первый и последний раз, когда Троцкий обратился к Илье на «ты». Спустя несколько месяцев профессор перестал появляться в академии, среди студентов прошел слух, что Руслан Евсеевич тяжело болен, причем болен уже давно, больше года, и вот сейчас болезнь стала побеждать уставший, утративший способность бороться организм. В сентябре профессор умер. На похороны Илья собирался, но в итоге так и не пошел. Сейчас, много лет спустя, он уже не мог вспомнить, что именно было тому причиной, наверняка какое-то важное, не допускающее отлагательств дело. Во всяком случае, тогда ему казалось, что все именно так, что то, другое дело было гораздо важнее, чем стоять у гроба, по сути, совершенно чужого для него человека, пусть и читавшего ему несколько лет лекции по уголовному праву и периодически занимавшего место у окна в тесной кухне их с мамой квартиры. Лунин никогда не вспоминал тот день, особых причин для этого не было, но сейчас, сидя в зале, заполненном запахами недоеденной еды и печальными голосами французских шансонье, ему вдруг показалось, что тогда он ошибся. Хотя, чего уж там, лучше сказать как есть, он поступил неправильно. Лучшим доказательством было то, что он даже не мог теперь вспомнить, чем же таким важным был занят в тот день, когда хоронили Руслана Евсеевича. А еще глаза. Глаза матери. Илья вдруг отчетливо представил ее взгляд — усталый, полный тоски и в то же время разочарования. Мать вошла в квартиру почти сразу за ним, на несколько минут позже. Выйдя из ванной в прихожую, Лунин стоял молча, в последний момент успев удержать во рту выскочившее откуда-то идиотское: «Ну как прошло?» Разувшись, мать обернулась на него и несколько мгновений стояла молча, затем, все так же не говоря ни слова, прошла в ванную и долго не выходила из нее. Почти сразу из-за двери донесся глухой шум бьющегося о дно ванны мощного потока воды… Вздохнув, Илья протянул руку к стоящей перед ним рюмке и опрокинул в рот несколько капель остававшейся на дне жидкости. Водки было мало, она лишь скользнула по языку и тут же растворилась, не давая возможности сделать хотя бы один, пускай даже совсем небольшой глоток. — Что там рассказывать, — пробурчал он, не глядя на Зубарева, — в академию знакомый один посоветовал поступить, а дальше само как-то все вышло. — Ясно, — не смог сдержать разочарования Вадим. — Тот еще из тебя рассказчик. Григорич, поведай ты нам хоть что-нибудь. Только не как прошлый раз, давай без ужасов обойдемся. Ты как, в этой Нерыби всю жизнь торчишь или тебя ветром надуло? — Можно сказать, что надуло, — усмехнулся Колычев, — я ведь сам из Засольска, там и служил первое время. — О, так вы с Илюхиной Рокси земляки, значит, будете, — обрадовался Вадим, — он же ее оттуда притащил, а потом всем еще полгода рассказывал, какие в вашем Засольске собаки удивительные. Говорить только не умеют, а так все лучше обычного мента соображают. Прям не Засольск, а город псов какой-то[7]. Он бы так до сих пор, наверное, трепался, да только начальство намекнуло, что представит его вместо нового звания к психиатрической экспертизе, вот он и поумолк. — Трепло ты, Вадик, — беззлобно отозвался Лунин, оглядываясь назад в поисках официантки. Заметив его призывно поднятую руку, Катенька тут же поспешила к столу. Оживший в кармане смартфон заставил его отвлечься. — Ты меня слышишь? Голос матери звучал как-то странно. В нем не было привычной мягкости и радости от общения с сыном. — Что-то срочное? А то мне сейчас не очень удобно. — Илья улыбнулся подошедшей официантке: — Катюша, можно нам еще водочки, граммов двести? — Папу в больницу увезли, — перебила его мать, — с инфарктом. — Мне приехать? Лунин начал машинально охлопывать себя по карманам, в поисках ключа от машины. — Мне кажется, сейчас нет смысла, — мать тяжело вздохнула, — он в реанимации, туда все равно никого не пускают. Только будь на связи, если что-то изменится, я тебе тогда позвоню. — Хорошо. — Илюша, ты только не грусти, все хорошо будет. Обещаешь? Лунин кивнул, так, словно мать могла его видеть. — Целую тебя, мой хороший! Закончив разговор, Илья убрал телефон в карман и мрачно уставился в стоящую перед ним на столе пустую рюмку. — Ваш графинчик! — сияющая улыбкой официантка поставила водку на стол и взглянула на Лунина: — Что-то из закуски закажете? — Закуска? — пробормотал Лунин, до краев наполняя рюмку. — Зачем нам закуска? Закуска нам уже не поможет. Опрокинув водку в рот, он тут же вновь потянулся к графину. Пальцы его сомкнулись на тонком горлышке, но вдруг рука замерла, а затем и вовсе безвольно соскользнула на стол. — Пожалуй, на сегодня хватит. — Достав из кармана кошелек, он бросил на стол несколько купюр, которых, по его мнению, действительно должно было хватить. — Все! Домой! Спать! Нож. Зачем она выпустила из руки нож? Поверила? Она же знала, что ему нельзя верить. И что теперь? Свобода? Свободное падение — это тоже в каком-то смысле свобода… Или это только освобождение, а свобода придет позже, когда полет завершится? Сейчас она все и узнает. Жаль все же, что с ножом так все вышло. Надо было ударить. Надо было… Глава 15 Дружеский разговор Утро началось с потрескивания в висках и доносящегося с первого этажа запаха подгорелой яичницы. Стоящая на прикроватной тумбочке кружка, к разочарованию Лунина, оказалась пустой. Кое-как одевшись, Илья уселся на край кровати, надеясь переждать приступ усилившейся головной боли, но, поняв, что может так просидеть еще долго, с трудом поднялся и, опираясь рукой о стену, направился к лестнице. Спустившись на первый этаж, Илья зябко поежился. Пытавшийся избавиться от заполонившего дом запаха гари, Вадим распахнул все окна в комнате, и теперь температура в гостиной уверенно приближалась к уличным показателям. — Утро доброе! — жизнерадостно поприветствовал Илью накинувший на плечи пуховик Зубарев. — Я тут хозяйничаю помаленьку. — Мороз тут хозяйничает, — буркнул Лунин, захлопывая ближайшее окно. — Завтрака, я так понимаю, не будет? — С чего это? — делано оскорбился оперативник. — Если ты про омлет, то он только со дна подгорел, а сверху ничего, есть можно. — Давай попробуем. — Захлопнув второе окно, Илья выдавил из блистера сразу две таблетки обезболивающего. Как ни странно, омлет, вернее, та его часть, которую удалось отскоблить от дна сковородки, оказался вполне съедобным. Опустошив первую чашку кофе, Илья тут же приготовил себе еще одну и достал переданные ему вчера бумаги из лежащего на столе конверта. — Это у нас что? — заинтересовался таблицей Зубарев. — Это у нас, Вадик, — постепенно сужающийся круг подозреваемых, — не отрывая глаз от списка, объяснил Лунин. — Мне сегодня Колычев обещал списки еще нескольких местных контор принести, думаю, мы так большую часть поселка отсеять сможем, по остальным плотнее работать будем. — И что эти крестики-нолики тебе сказать могут? — Обойдя стол, Вадим перегнулся через плечо Лунина, внимательно вглядываясь в лежащие перед ним листы бумаги. — По какому принципу отсеивать будем? — По минусам, — Илья покосился на нависающего над головой Зубарева, — обе девочки исчезли в дневное время. Здесь уже куча народу, которые и в ту, и в другую дату были на смене. Эти отпадают сразу. Потом, есть люди, которые отсутствовали на работе на дату одного из преступлений. Но только одного, понимаешь? — Что именно я понять должен? — Устав стоять в неудобной позе, Вадим уселся на соседний стул. — Что они все равно в числе подозреваемых? Это я и так знаю. — Не совсем. Если предположить, что в поселке действительно есть человек с некоторыми, скажем так, отклонениями, у которого раз в году по осени происходит обострение, то тогда тот, кого мы ищем, должен иметь два минуса. И в этом году и в прошлом. — Минус на минус дают плюс, — хмыкнул оперативник. — Ну а если две эти истории никак не связаны между собой? Илья пожал плечами: — Тогда будем работать дальше, но зато мы сможем исключить одну из версий. Причем, согласись, сильную версию. — Соглашусь. — Зубарев нетерпеливо вскочил с места. — Ладно, Илюха, ты тут ковыряй свои списки, а я пойду по адресам, которые нам вчера Борискин наговорил. Отработаю свидетелей, потом решим, что с парнем делать. — Что с ним делать, — эхом повторил Лунин, — выпускать его надо будет, что еще делать? — Выпустить — это мы завсегда успеем, — ухмыльнулся оперативник, — пусть малость промаринуется, ярче воспоминания будут. После ухода Зубарева Илья некоторое время провел, разглядывая лежащие перед ним бумажные листы. Назвать это работой с документами, как он сам понимал, было бы большим преувеличением. Острая головная боль, уйдя, уступила место нарастающей с каждой минутой тяжести во всем организме. Лунину казалось, что буквально к каждой его мышце, да что там мышце, к каждой извилине головного мозга прикреплено по утяжелителю, из-за чего неимоверно трудно сделать малейшее движение, будь то умственное или физическое. Веки, дополнительная нагрузка на которые была, судя по всему, особенно велика, неумолимо сползали вниз, норовя в любое мгновение окончательно захлопнуться. Появление участкового, принесшего аналогичные предоставленным Кнолем списки сотрудников еще нескольких поселковых организаций, включая детский сад, школу и поликлинику, ненадолго взбодрило Лунина. Но как только дверь за Колычевым захлопнулась, он вновь впал в совершенно нерабочеспособное состояние. Решив во что бы то ни стало выполнить хотя бы часть запланированной на утро работы, Илья пробежался (вернее было бы сказать, прополз) глазами по первой странице списка сотрудников ИК-5. «Охтин — на смене… Рыжов — на смене… Борискин — на смене… До чего же их много? Чего они там все такой толпой делают, на вышке сидят? Хотя, взять наше следственное управление, тоже толпа народу… Сколько всего, интересно? А кто ж его знает, поди, сам Хованский не в курсе, разве что кадровая служба. А областное УВД! Вот уж где столпотворение. По области столько уголовников нет, сколько там на четырех этажах народу обитает. И самое смешное, какое следственное поручение ни выпишешь, тебе всегда говорят, что оперов не хватает. А кого хватает? Что, если взять тех, кого хватает, и заменить их на оперативников? Кажется, я ушел от списка… Кто там следующий? Нефедов — на смене, Решетников на смене… Старшие офицеры все, значит, присутствовали, начальники отрядов тоже. У них, получается, в основном пятидневка. А вот с остальными сложнее. Четыре смены, кто на отсыпном, кто на выходном. Только четверть состава на месте. Хотя, наверное, можно исключить тех, кто выходит в ночь. Во сколько там у них пересменка, в семь вечера? Кноль пропала уже после трех. Могло ли этого времени преступнику хватить, чтобы совершить преступление, спрятать тело, так что его не смогли найти даже с собаками, и выйти на службу? Теоретически могло и хватить, хотя, конечно, действовать надо было энергично. Да уж, пожалуй, ночную смену исключить из числа подозреваемых не получится. Какой большой все же список… О, знакомая фамилия! Ревенко. Интересно, за что его так Рокси невзлюбила? Могла бы и объяснить по-человечески. А что говорит наша таблица? Угу, тут он, видите ли, болел, а тут все же работал. Ну что же, хотя бы не маньяк-убийца, уже хорошо, надо Рокси рассказать. Где она, кстати? Поди, где-нибудь дрыхнет, наверное, Вадик ее с утра выгулял. Я бы сейчас тоже вздремнул. Лучше полчасика поспать, а потом нормально работать, чем вот так весь день мучиться. Все! Спать! Спать! Спать!» Вторая попытка пробуждения отличалась от первой весьма значительно, причем, к облегчению Лунина, в лучшую сторону. Прежде всего, окончательно пропали и тяжесть, и боль в голове, а тело вполне послушно отзывалось на все, пусть и незамысловатые распоряжения головного мозга. Вторым моментом, вызывавшим чувство приятного удивления, был запах. Обонятельные рецепторы Ильи отчетливо улавливали доносящийся откуда-то, очевидно с первого этажа, аромат готовящейся пищи, на этот раз весьма аппетитный и не смешанный с запахом гари. Вставая с кровати, Илья бросил беглый взгляд на часы и крякнул от удивления. Оказывается, забыв включить будильник, он проспал больше трех часов, и теперь стрелки часов, давно перевалившие за полдень, явно давали понять, что уже пора приступить к обеденной трапезе. — Пора, пора садиться за столы, — спускаясь по лестнице, напевал Лунин строчку из старой, услышанной им когда-то в детстве песенки. — Радость-то какая, барин проснулся, — поприветствовал его как раз начавший накрывать на стол Вадим, — а я уж думал идти тебя будить. Как спалось, что снилось? — Спалось замечательно, — признался, с наслаждением потягиваясь, Лунин, — и ничего не снилось, что тоже прекрасно. Чем пахнет? — О! — Лицо Зубарева расплылось в широкой улыбке. — Никак, барину нравится запах? Вадимка старался, можно сказать, полдня у плиты впахивал. Как раб на галерах! — Я думал, раб пошел свидетелей опрашивать. — Усевшись на стул, Илья постучал вилкой по столу: — Можешь подавать! — Слушаюсь, барин, — шутливо поклонившись, Зубарев бросился к стоящему на плите сотейнику, от которого и исходили волны пробуждающего аппетит запаха, — а свидетелей я опросил уже. Там делов меньше, чем на час оказалось. Все одно и то же твердят: играл наш Дима в компьютерную стрелялку весь вечер, так что, как это ни печально, к исчезновению Кноль он точно не причастен.