— Вот так, дорогой мой. Только трое. А кто они, эти трое? Ты думал? Вот именно! Раттенхубер, начальник службы безопасности Гитлера, да два его подчиненных, личный адъютант Гитлера Гюнше и главный камердинер Линге. Оба штурмбаннфюреры СС. — Ну и что из того, что только трое, — в ответ спросил Савельев, — они что, не могут рассматриваться как свидетели? — Могут. Но этого мало. Очень мало. — Грабин в правой части листа поставил цифру «2». — Теперь вопрос о том, как покончили с собой Гитлер и Браун? Твой Баур, Монке, адмирал Фосс, генерал Вейдлинг и многие другие утверждают, что Браун отравилась, а Гитлер застрелился из «вальтера» калибра 9 мм, который затем спер Аксман. Все видели лужу крови в его кабинете. На тыльной стороне черепа, в затылочной части, обнаруженной в той же воронке, но чуть позднее, имеется пулевое отверстие. Это подтверждено документами экспертизы, сделанной 8 мая людьми Шкаравского. По словам же Линге, он, выполняя последний приказ Гитлера, вошел в кабинет и, обнаружив трупы, выстрелил в них из вальтера, принадлежавшего Гитлеру? Причем получается, Гитлеру в затылок. — Какая разница, застрелился Гитлер или отравился? Стрелял Линге в трупы или нет? — спорил Савельев. — Очевидно одно, Гитлер и Браун отравились цианистым калием. Все, давшие показания, в один голос утверждают о сильном запахе горького миндаля, разносившемся в кабинете и приемной Гитлера. — Да, Раттенхубер и доктор Хаазе, начальник госпиталя, показали, что у Гитлера имелись ампулы цианистого калия, которые он получил от личного врача Штумпфеггера. Хаазе по приказу Гитлера лично проверил действенность яда на овчарке Блонди и ее щенке. Все это так. Но почему лжет Линге? — наседал Грабин. Офицеры распахнули окно, закурили, помолчали. Савельев открыл папку с протоколами допросов Раттенхубера. Полистал, сделал закладку и передал Грабину. — Смотрите, Раттенхубер показывает, что, возможно, рука Линге дрогнула, и он, стреляя в Гитлера, попал в мертвую Браун. Грабин прочитал и, в свою очередь, заметил: — Читай дальше. Раттенхубер не исключает, что грудная клетка Браун могла быть повреждена как при переносе ее трупа в сад рейхсканцелярии, так и в самой воронке шальным осколком советского снаряда или мины. И обрати внимание на то, что Гюнше, находившийся в тот момент в приемной, звука выстрелов не слышал. Как не слышал и никто другой. Как тебе? Чистый, как говорится, афронт. Кто и когда стрелял Гитлеру в затылок? Почему в его кабинете на полу обнаружены пятна крови? Савельев вновь перечитал показания Линге. Тот, безусловно, лгал: «В приемной я почувствовал запах пороха. Я сказал об этом рейхсляйтеру Борману. Мы вошли с ним в кабинет фюрера и увидели следующую картину: слева на диване сидел фюрер, он был мертв. На его правом виске зияла огнестрельная рана. По щеке стекали струйки крови. Справа был труп Браун. Она отравилась». Далее Линге утверждал, что у правой ноги Гитлера лежал пистолет «Вальтер» калибра 7,65 мм, а рядом — пистолет той же системы калибра 6,35 мм. — Конечно, врет Линге, товарищ полковник. Вот смотрите. Вначале он говорит, что лично исполнил последний приказ Гитлера и выстрелил в его труп для надежности. Далее утверждает, что Гитлер якобы сам застрелился. И с пистолетами что-то у него не ладно. По многим показаниям в кабинете Гитлера был найден только один пистолет марки «Вальтер» калибра 9 мм. А это модель АП 1936–1937 годов, принятая на вооружение вермахта, люфтваффе и войск СС, как армейский пистолет, или П-38, принятый годом позже. Линге говорит о калибре 7,65 мм. Такой калибр имела только модель ХП 1937 года выпуска, которая встречалась очень редко, в основном в коммерческой продаже. «Вальтер» калибра 6,35 мм имел модели «1», «5» и «9». Это крохотный карманный пистолетик, который обычно покупали состоятельные дамы и носили в сумочках. Возможно, Линге видел это оружие где-то у Евы Браун, но соврал, что обнаружил его на полу в кабинете. — Вот за что я тебя люблю, Савельев, так это за твои энциклопедические познания. Только при чем тут все это? Кто, скажи, измерял калибр «вальтера» или рассматривал его маркировку? Самого-то пистолета нет. Судя по черепу, стреляли в затылок. Височные кости целы. Следовательно, кто-то все же стрелял в него. Возможно, уже в мертвого. Гюнше и Раттенхубер утверждают, что выстрела они не слышали. Это подтверждает версию о принятии Гитлером и Браун яда. Но те же Раттенхубер и Гюнше не опровергают слова Линге. Следовательно, они не отрицают его стрельбу в обнаруженные трупы. Как и наличие в кабинете Гитлера лужи крови. Наша экспертиза это тоже подтвердила. Да, свидетелей мало. Да, они ненадежные. Но других у нас нет. У нас есть труп мужчины. И мы с тобой считаем, что это труп Гитлера. Савельев понял, что полковник его проверяет. Тот положил перед Савельевым фотоснимки трупов, сделанные как на месте обнаружения, в саду рейхсканцелярии, так и в морге — Думай, Саша, думай, чего здесь не хватает. Что может стать определяющим в идентификации трупов? — полковник позвал дежурного и вновь велел принести кофе. Пятая или десятая за ночь чашка горячего кофе, Савельев уже им счет потерял. От горячего кофе у него вновь заныл давно не леченный зуб. И тут его осенило: — Зубы, товарищ полковник, зубы! Ну, как я раньше не догадался? — Вот именно, Савельев, зубы, — Грабин достал из сейфа небольшую коробку и положил ее на стол. Савельев открыл и увидел несколько фрагментов челюстей. Одни золотые мосты и коронки. Грабин с презрением процедил: — Худые были зубы у Гитлера. Но нам это на руку, — он закрыл коробку и вновь положил ее в сейф. — Завтра, — поглядел на часы, стрелки показывали почти четыре утра, — нет, уже сегодня займешься поисками тех, кто причастен к созданию этих шедевров стоматологического искусства. Здесь исходные данные, — полковник придвинул тоненькую папку, — не ахти, как много, но начать сможем. А сейчас спать. Все, давай шагай. Завтра то есть сегодня, в девять у меня. Воспоминания счастливого человека Первая серия полетов с Гитлером выдалась на март — апрель 1932 года. День обычно начинался с того, что мы с Максом Цинтлем, моим бортинженером, приезжали рано утром на аэродром и готовили самолет самым тщательным образом. Не менее двух часов уходили у нас на полную ревизию машины. Интересно, что все наши манипуляции контролировали эсесовцы под командой Зепа Дитриха. Из них никто, кроме Дитриха, в технике не разбирался. Но с умными лицами они создавали видимость кипучей деятельности по обеспечению безопасности фюрера. Цинтль лично вычищал салон, мыл туалет, иллюминаторы, вытирал пыль, следил за наличием туалетной бумаги, полотенец, бумажных гигиенических пакетов для пассажиров. Ежедневно мы заправляли кофе и чаем два пятилитровых термоса, а специальный двадцатилитровый бак из нержавеющей стали — холодной кипяченой водой. Содержание большой бортовой аптечки проверялось тоже ежедневно. Ее лично контролировал доктор медицины Леонардо Конти, занимавший пост руководителя Санитарного корпуса СА и Национал-социалистического союза врачей. Это был воспитанный и не очень разговорчивый молодой человек, носивший дорогие и модные костюмы. В связи с тем что в будние дни все агитационные мероприятия в Германии могли проводиться исключительно во внерабочее время, наш план-график был составлен с учетом этого обстоятельства. Вылетали мы, как правило, во второй половине дня или вечером, после окончания собрания, встречи или митинга. Таким образом, практически все наши перелеты осуществлялись вечером или ночью. Первый маршрут лежал в Дрезден. Гитлер в сопровождении членов избирательного штаба прибыл на аэродром Мюнхена в полдень. Он был в новом длинном кожаном пальто черного цвета, выглядел бодро, шутил, подзадоривал Гофмана и Шауба, которые явились с кислыми минами. Я показал фюреру самолет, пояснил значение узлов и агрегатов, провел по салону. Гитлер все внимательно осмотрел, заглянул в пилотскую кабину, туалет, увидел термосы с кофе и чаем и остался довольным. — Баур, — заметил он, — вы педант. Я тоже. Поэтому мы, безусловно, сработаемся. Шауб ревниво сообщил Гитлеру, показывая на большую корзину для продуктов: — Мой фюрер, у нас тут все, что требуется, припасено. Даже ваши любимые австрийские пирожные. Гитлер сделал брезгливое лицо: — Вы, Шауб, когда-нибудь летали? — Нет, мой фюрер, — с недоумением ответил Шауб. — Ну, тогда я погляжу, как вы все это в полете есть будете. Гитлер, конечно, опасался. И, хотя он держался оптимистично, даже задиристо, глаза и руки выдавали его волнение. Я посадил его рядом с собой в кресло бортинженера, остальные разместились в салоне, кому как было удобно. С погодой нам повезло. Я держал машину на высоте 4500 метров. Гитлер чувствовал себя хорошо, спрашивал о приборах, интересовался техническими характеристиками самолета. Когда Отто Дитрих предложил ему посмотреть свежие мюнхенские газеты, он отмахнулся, дав понять, что ему и без прессы интересно. В середине полета Цинтль угостил нас кофе, и я видел, как фюрер пил его с большим удовольствием. Я мягко посадил машину в Дрездене, подрулил к зданию аэропорта. Гитлер вместе со штабом, встречавшим его гаулейтером Саксонии и охраной из местных штурмовиков, уехал на собрание. Примерно через час вся компания вернулась на аэродром. В буфете аэропорта быстро выпили по чашечке кофе, съели по бутерброду и отправились в Лейпциг. Там Гитлер выступил в переполненном до отказа городском выставочном зале. Ровно через час мы уже были в воздухе и летели в Хемниц, а еще через полтора часа приземлились в Плауэне. Была уже ночь, и я, честно говоря, побаивался сажать машину на маленький аэродром Плауэна, расположенный в северных отрогах Рудных гор. Но все, слава богу, обошлось. Пассажиры не заметили моего волнения. Гитлер, казавшийся совершенно не уставшим, подарил мне огромный букет белых роз из тех цветов, которыми его завалили сторонники партии в Дрездене, Лейпциге и Хемнице. Ганфштенгль, покидая салон, хлопнул меня по плечу и весело сказал: — Ну, Баур, вы настоящий маэстро. Похоже, с вами мне не удастся испытать удовольствия свободного падения. — Еще не вечер, Пуци, — угрюмо заметил выходивший вслед за ним Гофман, — еще не вечер. — От фотографа несло коньяком. После собрания в Плауэне все отправились на машинах в Цвиккау. Там состоялся ночной, последний за эти сутки митинг. Мы же с бортинженером при свете прожекторов осмотрели машину, заправили ее и, как убитые, уснули в маленьком номере придорожного мотеля на шоссе Лейпциг — Регенсбург. Утром следующего дня вылетели в Берлин. Гитлер был в приподнятом настроении. По нему и не ощущалась та тяжелая психофизическая нагрузка, выпавшая на его плечи за минувшие сутки. Дальний перелет из Баварии в Саксонию, пять городов, пять выступлений. Я был горд за него и искренне счастлив, принося пользу своему фюреру. Гитлер в этот раз сел в салон на первое сиденье. Отто Дитрих и Ганфштенгль передали ему целую кипу свежих утренних германских газет с восторженными отзывами на его выступления и его прогрессивную тактику ведения избирательной кампании. Авиация позволила ему за сутки выступить в пяти крупнейших городах Саксонии, где позиции НСДАП всегда были уязвимы. Он с удовольствием читал прессу, комментировал отдельные публикации, вел оживленный разговор с коллегами. Когда вся компания пила кофе, я подумал: «Как будто мы летаем вместе уже давным-давно. Значит, все нормально». В берлинском аэропорту Темпельхоф Гитлера ожидали тысячи членов партии, штурмовики с развернутыми знаменами. К трапу самолета подошли Геринг, Геббельс, Гиммлер, Грегор Штрассер, другие партийные лидеры. В этот день Гитлер выступал в берлинском Дворце спорта. Геринг вручил мне пригласительный билет и сказал, чтобы я был непременно. Дворец спорта еще за несколько кварталов был оцеплен усиленными нарядами полиции и конной жандармерии. Сам дворец находился в плотном кольце штурмовиков. Хотя правительство в декабре тридцать первого года запретило ношение формы военизированных структур всех политических партий Германии, штурмовики были облачены в новую коричневую форму. Полиция их не трогала. Я думаю, Гитлер произнес одну из лучших своих речей. В столице Пруссии, где к НСДАП традиционно относились враждебно, он основной акцент сделал на социальные вопросы. В условиях разразившегося экономического кризиса безработица вновь стала главным бичом немцев. Когда же Гитлер произнес: «Отдайте свои голоса НСДАП, и через полгода я ликвидирую безработицу в стране, я, став канцлером, лично устрою на работу каждого безработного», зал взорвался. Одобрительный гул, оглушительный шквал аплодисментов, казалось, обрушат перекрытия и стены. Это был полный успех. После выступления Гитлер и Геринг пригласили всех партийных руководителей, всех членов избирательного штаба на ужин в ресторан отеля «Кайзерхоф». В этом же отеле для нас были заказаны номера. Пригласили никогда не входившего в партийную верхушку Мильха. Меня не пригласили. Это задело мое самолюбие. Но я стерпел. Поздно вечером ко мне в номер постучали. Я отворил дверь и удивился. С бутылкой коньяка в одной руке и с рюмками в другой стоял Ганфштенгль. — Господин Баур, вы позволите? — спросил он. Ганфштенгль был абсолютно трезв. Он весело балагурил о полетах, сыпал шутливые замечания в адрес Гофмана и Отто Дитриха, саркастически отзывался о «янычарах» фюрера, к которым он относил Зепа Дитриха, Шауба, Брюкнера, Гиммлера и всех штурмовиков и эсесовцев. Но он серьезно и с уважением говорил о Геринге. Ганфштенгль тонко угадал причину моего настроения. Он разлил коньяк и предложил выпить: — Дружище Ганс! Давайте выпьем за самое драгоценное, что есть у нас с вами. За наших прекрасных жен и детей. Мы выпили. Ганфштенгль посетовал на то, что в номере нет фортепьяно, закурил. — Мой вам совет, дружище, — он уселся на стол и вновь разлил по бокалам коньяк, — не терзайте пустяками свою душу, не томите себя мелким тщеславием и завистью. Все это пустое. Гитлер, безусловно, великий человек. Ему нужно многое прощать. А большинство из его окружения — это мелкие людишки, толкающиеся перед его ногами, безмозглые фанатики и карьеристы, уголовники и проходимцы. Неужели вы, знаменитый военный летчик, лучший пилот современной Германии, ставите себя на одну доску с ними? Знаете, почему вы никогда не станете одним из них? Потому, что вы специалист, профессионал своего дела. А все они дилетанты, самоучки, верхогляды. Они боятся таких, как вы. Не старайтесь играть роль, которая для вас не написана. Вы никогда не будете одним из них. Вы всегда для них будете чужим. Кроме того, они считают себя плоть от плоти аппаратом партии, а всех остальных исполнителями своей воли. Будет очень жаль, если с приходом Гитлера к власти, вся эта камарилья станет частью той самой власти. Так стоит ли грустить о вечере, проведенном без них? Я с удивлением слушал Ганфштенгля. Мне казалось, что он как раз и являлся частью того самого аппарата, о котором он с таким пренебрежением только говорил. Я спросил: — Что же тогда вас удерживает рядом с Гитлером? Почему вы терпите его окружение? Он выпил, улыбнулся и, подмигнув, ответил: — Любопытство, дружище, любопытство. Берлин. 10 мая 1945 года Савельев рассказал Лене, что по его предположениям их с Грабиным работа продлится месяц-два, что он будет добиваться демобилизации и возвращения в университет, что и ей следует подать рапорт о демобилизации или о переводе в Москву. Договорились, что в случае расставания искать друг друга будут в Москве, у ее матери. Грабин положил перед Савельевым документы. — Ознакомься в первую очередь с актом судебно-медицинского исследования. В акте говорилось, что труп мужчины сильно обгорел, и делать вывод о возрасте можно только предположительно: 50–60 лет. Ввиду обугливания тканей, невозможно точно определить и рост (рост указан 165 см). На трупе обнаружен обгоревший по краям фрагмент материи желтого цвета, похожий на часть трикотажной рубашки. Видимых признаков тяжелых смертельных повреждений не обнаружено. В затыльной части черепа имеется пулевое отверстие. Во рту найдены осколки стекла и дно тонкостенной ампулы. Для идентификации личности могут использоваться челюсти с большим количеством мостов, коронок и пломб. В заключении отмечалось: «Смерть наступила в результате отравления цианистыми соединениями». — Таким образом, — сделал вывод Савельев, — мы опираемся на установленный факт смерти Гитлера в результате отравления. — Правильно. Нам, как мы с тобой договорились, дела нет до того, кто и как стрелял в труп Гитлера. Наша задача доказать, что это и есть настоящий труп Гитлера. В этом нам должна помочь картотека пациентов стоматологического кабинета рейхсканцелярии, обнаруженная нами в фюрербункере. В картотеке есть история болезни Гитлера, Евы Браун, всех фашистских бонз и членов их семей. — Грабин раскрыл свой блокнот, полистал, нашел нужную страницу. — Из допросов профессора Хаазе, Раттенхубера и Гюнше установлено, что постоянным лечащим врачом-стоматологом Гитлера и Браун был доктор Хуго Блашке, 1881 года рождения. Изучал челюстно-лицевую хирургию и ортопедию в Англии и Соединенных Штатах. С 1911 года практиковал в Берлине, быстро стал модным врачом в кругу германской элиты. В 1931 году вступил в НСДАП, через год стал обслуживать вначале Геринга, а затем и Гитлера. В 1935 году вступил в СС. В 1943 году Гиммлер приглаcил его на должность главного стоматолога штаба рейхсфюрера СС. Ему присвоили чин бригадефюрера СС и генерал-майора войск СС. Так вот, картотека эта велась лично доктором Блашке. В дверь постучали. Дежурный доложил: — Товарищ полковник! К вам младший лейтенант Иванов. — Пусть заходит, — велел Грабин и спросил Савельева: — Твой? Савельев утвердительно кивнул. Иванов вошел строевым шагом, держа в левой руке вещмешок со скатанной шинелью, правой лихой отдавая честь. Выпучив на полковника мальчишечьи глаза, он, оглушая присутствующих, доложил: — Товарищ полковник! Младший лейтенант Иванов прибыл по вашему приказанию! Грабин поднялся, поздоровался с молодым офицером за руку и, улыбаясь, сказал: — Здравия желаю, товарищ лейтенант. Только ты больше так не кричи. Людей напугаешь. Контрразведчик должен вести себя тихо и спокойно. Садись, доставай документы. — Полковник вызвал по телефону дежурного и передал ему документы Иванова: — На оформление. Да, и устройте лейтенанта. Савельев весело подмигнул лейтенанту и предупредил его никуда не отлучаться. — Боевой молодец, — рассмеялся Грабин, — ничего не скажешь. Ну, давай, продолжим. Блашке одновременно являлся профессором Берлинского университета и практиковал в клинике «Шарите». Мы установили, что в этой клинике продолжают работать некая Кети Хойзерман, постоянная ассистентка Блашке, и профессор Карл фон Айкен, врач-отоларинголог, лечивший Гитлера. Их необходимо найти. По возможности выявить иных врачей-стоматологов, лечивших зубы Гитлера и Браун. Займи соседнее помещение, там будет твой кабинет. Сейф поставили, мебель есть. Ну, давай, Саша, вперед.