Переводчик вытянулся и по-уставному доложил: — Младший лейтенант Иванов Иван Петрович! Савельев засмеялся: — Знаешь, Иван Петрович, я бы тебе не советовал, но, если очень хочешь, могу похлопотать. А сейчас пошли работать. Лейтенант сдвинул пилотку на затылок, по-ребячьи подпрыгнул и побежал по лестнице наперегонки с майором. Баур попросил: — Господин майор, я готов давать показания всю ночь. Мне страшно засыпать. Боюсь, что уже не проснусь никогда. Если вы сможете, я прошу вас, не уходите на ночь. — Хорошо, Баур. Я смогу. Продолжим. — Ну, вот и отлично, — обрадовался раненый. — Итак, посредине комнаты для совещаний был установлен стол, перед ним четыре кресла, два для молодых, два для шаферов, Геббельса и Бормана. Перед столом стоял чиновник имперского Министерства пропаганды, которому Геббельс поручил совершить запись акта гражданского состояния и вручить молодым государственное свидетельство о браке. Вошли фюрер с фрейлейн Браун под руку. На фюрере был светлый китель с золотым партийным значком, Железным крестом 1-го класса и знаком за ранение в Первой мировой войне. Фрейлейн Браун была одета в темно-синее шелковое платье с меховой накидкой на плечах. Она была очень бледной. Линге закрыл за ними дверь. Все приглашенные остались в приемной. Процедура длилась не более десяти минут. Когда Борман вновь открыл дверь, мы увидели, как фюрер и Браун подписывали свидетельство. Чиновник пожал молодоженам руки, вручил фюреру свидетельство о браке. Фюрер поцеловал Еве Браун руку, теперь уже фрау Гитлер. Все присутствовавшие поздравили их с бракосочетанием. В кабинете фюрера накрыли праздничный стол. Был приглашен узкий круг: чета Геббельсов, Борман, его секретарша фрау Крюгер, секретарши фюрера Кристиан и Юнге, а также я. Говорили мало. Довольно скоро фюрер и фрау Гитлер удалились в свои покои. Мы еще долго сидели за столом, когда далеко за полночь фрейлейн Юнге и фрау Крюгер вызвали к фюреру. Позже Юнге рассказала мне, как фюрер до четырех утра диктовал ей и фрау Крюгер свои частное и политическое завещания. Савельев оторвался от протокола, провел ладонью по лицу. — Баур, вы знакомы с этими документами? — С частным завещанием, конечно, нет. С содержанием политического знаком. Савельев тоже был знаком с политическим завещанием Гитлера. Копии его обнаружили в нагрудном кармане мундира застрелившегося генерала Кребса и в документах задержанного адмирала Фосса. Но тем не менее он решил перепроверить. — Изложите кратко его содержание. Без пафосной преамбулы Гитлера. Баур понял, что его проверяют. Майор, конечно, знал о завещании. Поэтому очень сжато пересказал его основную часть: — Гроссадмирал Дёниц — рейхспрезидент, Геббельс — рейхсканцлер, Борман — министр партии, военный министр и главнокомандующий Военно-морскими силами — все тот же Дёниц, министр внутренних дел — гауляйтер Баварии обергруппенфюрер СС Гислер, министр иностранных дел — Зейсс-Инкварт, министр экономики — Функ, министр юстиции — Тирак, министр сельского хозяйства — Баке, министр культов — Шеель, главнокомандующий Сухопутными войсками — генерал-фельдмаршал Шернер, главнокомандующий Военно-воздушными силами — генерал-фельдмаршал фон Грейм. — Что происходило дальше? — Фюрер приказал майору Йоганмайеру один экземпляр доставить в Прагу генералу Шернеру. Второй экземпляр предназначался Денницу во Фленсбург. С ним отправлялся оберштурмбаннфюрер СС Лоренц, подчиненный Геббельса. Помощник Бормана штандартенфюрер СС Цандер должен был передать в Мюнхене третий экземпляр Гислеру. — Кто такой Гислер? — Пауль Гислер до 29 апреля занимал пост гауляйтера Верхней Баварии и имперского комиссара обороны Юга Германии. Человек очень влиятельный. После предательства Гиммлера и отстранения его от всех постов фюрер назначил Гислера имперским министром внутренних дел по совместительству. Мне не известно, доставили ли курьеры документы по назначению. — Можете быть спокойны, Баур, — нарушил тайну следствия Савельев, — все вышеназванные курьеры доставили свои экземпляры. И вместе с адресатами были арестованы военной контрразведкой союзников. Продолжим. Баур задумчиво произнес: — Видимо, фюрер был не прав, убеждая нас в хрупкости и ненадежности ваших союзнических отношений. Я вижу, ваши спецслужбы находятся в полном контакте и оперативно обмениваются информацией. Раненый, как показалось Савельеву, говорил вполне серьезно. «Эх, если бы все так и было. Его бы устами да мед хлебать. Так ведь черта с два. Никто никому не верит». Вслух произнес: — Вы правы. У нас полное взаимопонимание. Баур продолжал: — Фюрер, по-моему, в эту ночь вовсе не спал. Собственно, как и мы все. Около шести утра 29 апреля он прошел по коридору в помещение Геббельса. Оттуда раздавалось рыдание фрау Магды. Потом в сторону приемной фюрера пробежал дежурный офицер и вскоре вышел вместе с Линге. Тот, увидев меня, раскрыл сжатую в кулак руку и показал золотой партийный значок. «Фюрер срочно затребовал» — на ходу сообщил мне Линге. Выйдя от Геббельсов, Линге закурил сигарету, присел на корточки и рассказал, что фюрер наградил золотым партийным значком фрау Геббельс за храброе поведение. Ее истерика сразу прекратилась. Фюрер умел приводить людей в чувство. К десяти утра в бункер стали стекаться донесения. Русские танки на Вильгельмштрассе и у Ангальтского вокзала. Русские захватили здание МВД и пошли в атаку на Тиргартен. Фюрер вызвал Монке и спросил его, сколько он еще сможет продержаться. После некоторого колебания Монке ответил, что сутки продержится. Весь день фюрер провел в своей приемной в компании фрау Гитлер, секретарш, Бормана, Геббельса и меня. Борман пил водку, веселил женщин старыми дурацкими анекдотами. Никто не смеялся. Геббельс, совершенно поседевший за последние дни, непрерывно курил. Фюрер сидел с закрытыми глазами. Его веки и правая рука постоянно дергались. Линге нагнулся к нему и сообщил, что закончились диетические продукты. Спросил, что желает фюрер из вегетарианских блюд? Ответа не последовало. Фрау Гитлер велела Линге приготовить «суп для всех»[26]. Фюрер тоже будет есть суп. В восемь вечера с докладом явились Вейдлинг и Монке. Ничего нового они не сообщили, кроме того, что район боевых действий сжался до размера правительственного квартала, да еще кое-где ведут бои в окружении отдельные подразделения армии, СС, фольксштурма и гитлерюгенда. Но связи с ними нет. Около полуночи фюрер вместе с Гюнше и Монке направился по подземным переходам в бомбоубежище старой рейхсканцелярии. Там, по словам Монке, были построены в ряд секретарши и стенографистки рейхсканцелярии, дети из гитлерюгенда Аксмана, фолькштурмовцы. Фюрер вручал женщинам социальные медали «Почетный знак за помощь немецкому народу» и медали «За военные заслуги». Фольксштурмовцы и дети из гитлерюгенда награждались крестом «За военные заслуги» 2-го класса. А несколько мальчуганов были награждены Железным крестом 2-го класса. После этой церемонии по приказу Раттенхубера эсесовцы подземным ходом вывели женщин из бомбоубежища и отпустили по домам. Фольксштурмовцев и детей Монке вновь отправил на передовую. Я от нечего делать зашел в помещение узла связи. Там сидели Монке и Гюнше, пили крепкий кофе и коньяк, курили, слушали радиодонесения. Они усадили меня рядом. Из наушников с шипением и треском раздавалось: «Русские танки подошли к Рейхстагу и бьют по нему в упор», «Русские танки и штурмовые орудия находятся на Потсдамерплац», «Штурмовые группы русских наступают вдоль Фридрихштрассе, Принц-Альбрехтштрассе и Принценштрассе». Гюнше сказал что-то вроде того, что завтра наступит решительный день. Монке молча кивнул головой. Я попросил разъяснить, что они имеют в виду. Монке развел руками, но промолчал. В бомбоубежище никто не спал. Фюрер у себя, как обычно пил чай вместе с фрау Гитлер и секретаршами. Это было их последнее совместное чаепитие. В пять утра я встретил в коридоре фрейлейн Юнге с большой сумкой. Она сказала, что идет к себе от фрау Гитлер. Та подарила ей на прощание драгоценности и одежду. Юнге показала на сумку. Еще фрау Гитлер подарила ей маленький пистолет, но она отдала его официанту Эрвину Якубеку. Фюрер и Ева Гитлер, по словам Юнге, решили сегодня, 30 апреля, покончить с собой. Попрощавшись с фрейлейн Юнге, я заглянул к своему адъютанту Бетцу и предложил выпить. В ситуации полной безысходности делать было просто нечего. Бетц принес колбасы, хлеба, овощных консервов, и мы с ним часа три пили коньяк и водку, вспоминая забавные случаи из нашей летной практики. Во второй половине дня пришел дежурный офицер. Он передал приказ фюрера вместе с Бетцем явиться к нему. Честно говоря, находясь в нетрезвом состоянии, я подумал, что фюрер вызвал для выволочки за пьянство. Мы, как были, небритые, в мятой одежде отправились с Бетцем в приемную. Савельев настолько устал и хотел спать, что с трудом воспринимал слова переводчика. Он поглядел на часы. Было почти три ночи. С Бауром же происходило непонятное. Его глаза излучали бешенную энергию. Изменился цвет лица. От серо-землистого он перешел в бордовый. Баур стал не просто двигать руками, он пытался жестикулировать. Лукьяненко рассказывал, что с тяжелобольными такое случается. Перед смертью организм мобилизует все свои ресурсы и становится похожим на пружину, заряженную мощной энергией. Если у такого больного имелась последняя цель, его мозг концентрировал на ней всю энергию и был способен на многое. Ученый мог совершить научное открытие, художник написать шедевр, а парализованный встать и пойти. На дворе вдруг послышалась частая беспорядочная стрельба. Савельев с переводчиком переглянулись и достали пистолеты. В госпитале поднялась суматошная беготня, раздавались крики врачей и медсестер, хлопали двери. Вошел заспанный сержант Кулешов, сел рядом, положив автомат на колени. Следом за ним, театрально отдернув занавес, появился подполковник Лукьяненко. Со скрещенными на груди руками, с дьявольски-лукавым выражением лица он был похож на Мефистофеля. На фоне звуков уличной стрельбы, госпитального шума его голос звучал торжественно: — Победа, друзья мои! Победа!.. Воспоминания счастливого человека Девятнадцатого июня 1932 года мне исполнилось тридцать пять. В это время я находился на аэродроме Юнкерса в Дессау, где принимал участие в испытаниях нового JU-52. Утром позвонил Мильх и от имени компании сердечно поздравил с маленьким юбилеем. Он сказал, что после обеда пришлет за мной машину. Геринг приглашал отметить мой день рождения у него дома. Около трех часов пополудни я выехал в Берлин на шикарном «мерседесе» главы Люфтганзы. Девяносто километров пути мы миновали менее чем за час. Надо сказать, это небольшое путешествие было для меня весьма приятным. Будучи истинным баварцем, я традиционно недолюбливал все другие области Германии, особенно протестантские Пруссию и Саксонию. Саксония с ее богатыми и вычурными Дрезденом, Лейпцигом, Хемницем всегда считались восточными конкурентами Мюнхена, Нюрнберга, Аугсбурга. Саксонская политическая элита отличалась левыми взглядами, традиционно поддерживала социал-демократов и коммунистов, упорно боролась с национал-социализмом. Кроме того, я мало путешествовал по Германии автомобильным транспортом. Меня приятно удивили живописные виды небольших городков и деревень, фольварков с ухоженными садами, чистых сосновых боров. Баварцы всегда считали свою богатую землю главной житницей Германии. Однако бескрайние поля ржи, ячменя, овса, цветущие солнечным цветом посевы рапса вызывали уважение к жителям Саксонии. Чтобы не заезжать в берлинские магазины, я по пути купил несколько бутылок шампанского и хорошего коньяка, отличной ветчины, мейсеновских копченых кур, пару коробок швейцарских шоколадных конфет и фруктов. В новой квартире Геринга на Бадишештрассе дверь мне отворила молодая миловидная женщина с короткой стрижкой вьющихся золотых волос. Поначалу я подумал, что это служанка. Других женщин здесь быть не могло. В октябре прошлого года Геринг похоронил Карин, не просто любимую жену и истинного друга, но человека, который вытащил Геринга после «пивного путча» с того света и в буквальном смысле сделал из Геринга того, кем он сейчас был. Женщина с интересом оглядела мою форму пилота Люфтганзы, пропустила в дверь и, затворив ее, спросила: — Вы — господин Баур? Я поклонился, давая утвердительный ответ. Видимо, это выглядело забавно, так как в моих руках были большие бумажные пакеты с бутылками и снедью. Она засмеялась, приняла у меня пакеты, предложила пройти в квартиру. Затем быстро вернулась и, сделав театральный книксен, представилась: — Эмма Зоннеман, актриса Веймарского национального театра, подруга Германа. — Она взяла меня под руку и провела в просторную, хорошо меблированную гостиную. Там она меня представила высокому немолодому мужчине. Им оказался Матиас Геринг, двоюродный брат Германа. Эмма предложила нам пройти в кабинет. Сама же начала довольно проворно накрывать стол в гостиной. В кабинете между двумя книжными шкафами висел большой портрет Карин. Я остановился перед ним и невольно задумался, вспоминая эту замечательную женщину. Матиас, раскурив трубку, произнес: — Да, Карин была необыкновенной женщиной. Вы знали ее? Я утвердительно качнул головой. Я поведал ему о нашей дружбе с Германом, о том, как он познакомил меня и Доррит с Карин, о ее внимательном и доброжелательном отношении к друзьям ее мужа. Слово за слово мы обнаружили много общих знакомых. Матиас был известным берлинским врачом-невропатологом, доктором медицины, профессором, сопредседателем Германского объединенного общества врачей-психотерапевтов. Он прекрасно знал моего тестя, а Ганса, брата Доррит, считал одним из лучших хирургов Берлина. В кабинет вошли Пауль Конрат, облаченный в форму офицера прусской полиции, Герман Молл в черной форме офицера Военно-морских сил и красавец Роберт Риттер фон Грейм, на котором был дорогой и идеально сидевший на нем костюм темно-синего цвета. Конрат, артиллерийский офицер в годы войны, являлся старым и преданнейшим другом Геринга. Служил он старшим инспектором центрального училища полиции в Шпандау. Для Геринга и партии он был незаменимым человеком, поставляющим секретную информацию о внутриполитических планах правительства, о готовившихся полицейских операциях, персональные сведения о явных и скрытых врагах НСДАП. Молл в годы войны воевал летчиком-наблюдателем военно-морских сил. В двадцать восьмом году по протекции Мильха возглавил испытательную службу морской авиации в Имперской ассоциации германской авиационной промышленности. Фон Грейма особенно и представлять не было смысла. Этого асса из ассов знала вся Германия. В годы войны он сбил тридцать самолетов противника, командовал знаменитой истребительной авиагруппой, названной в его честь группа «Грейм». Он был награжден всеми германскими орденами и медалями, в том числе, как и Геринг, самым престижным орденом «Pour le Merite». Честно говоря, я по-хорошему завидовал ему. Ведь мне не хватило всего трех воздушных побед, чтобы получить такого же «Большого синего Макса», как летчики называли этот орден. Фон Грейм служил начальником летной школы Германского авиационно-спортивного союза, находившейся в Вюрцбурге. Гости поздравили меня с днем рождения, дружески обнимали, рассматривали мою форму, комментируя каждую наградную колодку на мундире, обсуждали достоинства и недостатки итальянского серебряного знака пилотов гражданской авиации. Эмма пригласила всех в гостиную, где был накрыт стол с холодными закусками. Фон Грейм тут же предложил всем налить водки и, пока, как он сказал, не явились босы, поздравить по-дружески, по-военному, друга Ганса. Что и было успешно сделано. Как только налили по второй, в гостиную, словно ураган, ворвались Мильх с Герингом. — Отставить! — громогласно завопил Геринг. — Всем по машинам! — Он указал на стулья вокруг стола. Геринг, словно большой медведь, схватил меня в охапку и дважды поцеловал. Он молча вынул из кожаного чехла отличный охотничий пятизарядный карабин «Маузер» и протянул его мне. На прикладе блестела серебряная табличка: «Другу Гансу Бауру от Германа Геринга». Герман крепко пожал мне руку и отошел в сторону, уступая место Мильху. Тот, следуя своей традиции, достал из внутреннего кармана толстый фирменный конверт Люфтганзы и со словами «Живи и радуйся» вручил его мне. В нем оказалась пачка денег в размере десяти тысяч долларов. Холодный пот прошиб меня. Подарки вручили и все остальные. Фон Грейм подарил аккуратную коробку из темного дерева — футляр для сияющего никелем мощного браунинга модели М-1903 калибра 9 мм. Ствол пистолета покрывала ажурная инкрустация, а накладки на рукоятке выполнены из слоновой кости. Что сказать? Подарки были царские. Я был искренне рад такому вниманию. В ту минуту я особенно осознал, каких друзей мне подарила судьба. В союзе с ними мне было надежно жить и работать, уверенно смотреть в будущее. Я по-настоящему чувствовал себя счастливым человеком. Обед удался. Мы вспоминали о войне, о наших победах и поражениях, о погибших товарищах. Смеялись над моей боевой кличкой. Только Мильх не смеялся. Он вполне серьезно пояснил ее суть: — Зря смеетесь, господа. Тактика Баура действительно схожа с поведением пустельги, этой маленькой птички из семейства соколиных. Уж мне, заядлому охотнику, можете поверить. Баура в бою отличали крайняя осторожность, предельная собранность, умение мгновенно оценивать ситуацию и принимать единственно верное решение, а вслед за этим наносить молниеносный смертельный удар. Так и пустельга. Ведь недаром она никогда не страшится нападать на противника, превосходящего ее в весе в десятки раз. Несколько раз, стоя, мы поднимали бокалы в память о несчастной Карин. Геринг не выдержал и разрыдался. Матиас и Эмма несколько минут приводили его в чувство. К восьми часам вечера стали расходиться. Мильх задержал меня: — Ганс, останься. У нас с Германом есть к тебе серьезный разговор. Геринг провел нас в кабинет, усадил в кресла, разлил в рюмки коньяк, предложил сигары. Раскурив большую кубинскую, сигару он начал: — Дорогой Ганс. То, о чем мы будем сейчас говорить, должно остаться между нами троими. Я утвердительно кивнул головой. Мильх курил и глядел на портрет Карин. — Как ты, наверное, догадываешься, твою кандидатуру для агитационных полетов с Гитлером в Коричневый дом предложил я. — Геринг сделал большой глоток коньяка и пристально посмотрел на меня, ожидая реакции на свои слова. Я вновь утвердительно кивнул головой. — Были и другие предложения. Гесс рекомендовал, например, Артура Лаутмана. Тебе он хорошо известен. Еще бы мне не знать Лаутмана! Этот парень был таким же асом истребительной авиации, как и Геринг с фон Греймом. Он тоже носил на шее «Большого синего Макса». Только очень странно, почему Гесс предложил Гитлеру кандидатуру Лаутмана, а не мою. Мне всегда казалось, что Рудольф считал меня не только отличным летчиком, но и близким другом. Геринг, словно читавший мои мысли, продолжал: — А потому Гесс предложил Лаутмана, что он ему больше верит, чем тебе. Лаутман вступил в НСДАП в двадцать первом, а ты только в двадцать шестом. Лаутман, пока Гитлер с Гессом отдыхали в Ландсберге, по поручению фюрера боролся со Штрассером за чистоту СА. В Коричневом доме, особенно у Розенберга и Гесса, этот парень на хорошем счету. Недаром его назначили советником по авиации командования группы СА «Нижний Рейн». — Предлагали и фон Грейма, — включился в разговор Мильх, — но наш герой обладает острым языком и все еще не в партии. Его кандидатуру отсеяли сразу. Ты ведь знаешь, Ганс, я сам только полгода назад вступил в НСДАП. — Но речь, собственно, не о том, дорогой Ганс, кто мог стать вместо тебя пилотом Гитлера на время избирательной кампании. — Геринг поднялся с рюмкой коньяка в руке. Поглядел на портрет Карин, выпил залпом. — Мне хотелось бы кое-что рассказать такое, что тебе вряд ли известно. Мы на пороге больших изменений в Германии. Не сегодня завтра НСДАП завоюет большинство во многих земельных парламентах. Мы сформируем несколько земельных правительств, в том числе здесь, в Пруссии. Я абсолютно уверен в том, что перманентно происходящие выборы работают на нас. Вполне вероятна скорая победа и на общегерманском уровне. Мы добьемся большинства в рейхстаге, сформируем правительство, канцлером станет Гитлер. Лицом к НСДАП повернулся крупный бизнес, банки и промышленные корпорации. Они готовы сегодня поддержать нас финансово в надежде на установление в стране политического спокойствия, порядка, принятия простого и ясного налогового законодательства. Они хотят стабильности в стране и гарантий для развития бизнеса. Геринг снял пиджак, развязал галстук, снова уселся в кресло. Эмма принесла кофе. Геринг поблагодарил и бесцеремонно указал ей глазами на дверь. — Однако вся беда в том, что НСДАП сегодня раздирают противоречия. И виной тому люди, возомнившие себя теоретиками, учеными, идеологами, крупными организаторами и политиками. А на самом деле это ничего собой не представляющие болтуны, карьеристы, мошенники и живодеры. Да, да, Ганс. Не делай такие удивленные глаза. В то время когда такие люди, как я, Мильх, Шахт, ты, Ганс, делают конкретные дела, работают на будущее Великой Германии, заботятся о процветании нации, кучка бездарного охвостья пытается одурманить фюрера тухлыми идеями. Я имею в виду хорошо тебе знакомых: законченного параноика Розенберга, свихнувшегося инвалида Геббельса, садиста Эрнста, уголовника Эссера, алкоголика Лея, прохвоста Гиммлера и многих других, желающих потаскать жареные каштаны из чужого костра. Жаль, что Гесс, толковый и грамотный офицер, обуреваемый комплексом гипертрофированного самолюбия, нахватавшийся бредовых мистических идей у профессора Хаусхофера, превращается в зомби с торговой маркой «Розенберг и компания». Ты знаешь, Ганс, как я уважаю фюрера. Ты знаешь, чем для меня закончился «пивной путч». Ты также знаешь, что я был создателем и руководителем штурмовых отрядов СА. Я не желаю, чтобы эти проходимцы извратили дело партии. Нельзя допустить усиление их влияния на фюрера. Руководство партии не может выражать интересы социального отребья. Это чревато большими неприятностями германской нации.