– Не знаю. Я проснулся там, на диване, а вокруг… вот это всё. Я Сане позвонил. – А ей? Позвонили? Он кивнул. – Не отвечает? Он опять кивнул. Тонечка заглянула в широкий, почти во всю стену проём, соединявший кухню со столовой. С этого ракурса разгром тоже смотрелся ужасающе. Она осторожно прошла, стараясь не наступать на черепки, щепки и осколки. – Нельзя там ходить, – безнадёжно проговорил Кондрат и махнул огромной ручищей. – Ничего, я тихонечко. – Надо вспоминать, – Герман налил себе воды в стакан Кондрата и с наслаждением выпил. – Да чего вспоминать-то, Саня. Ничего мы не вспомним. Давай ментам звонить. – Нет, подожди, – Герман выдвинул стул и сел. – Она же приезжала! – И мы поругались, – перебил Кондрат. – В лоскуты. – Это было при мне! – продолжил Герман. – Только я не могу сообразить, в котором часу. Тоня! Когда я домой вернулся? – После двух, – откликнулась Тонечка. Она ходила по комнате, высматривая что-то. – После неё мы ещё долго сидели! Ты в погреб ходил за яблоками, помнишь? – Яблоки помню, Саня, – сказал Кондрат. – А потом что? Ну, она же могла вернуться и… что?.. – А чья машина на улице? – издалека спросила Тонечка. – Ваша или вашей жены? Или у вас одна на двоих? – Где?.. Рыжебородый повар вдруг бросился к окну, прямо по осколкам и черепкам, и выглянул, даже свесился наружу, словно боялся изнутри не рассмотреть. Тонечка внимательно следила за ним. – Ленкина машина, – сказал он убитым голосом. – Значит, она возвращалась… – Когда мы подъехали, все двери были открыты, и двигатель стучал, – Герман тоже подошёл и посмотрел в окно. – Я заглушил. – А я ничего не слышал… – растерянно проговорил Кондрат. И они взглянули друг на друга. – Я не мог её убить, – сказал Кондрат скорее себе, чем Герману. – Да ещё по пьяни!.. – Значит, будем исходить из того, что вы не убивали, – отозвалась Тонечка бодро. – Теперь самое главное узнать, что здесь произошло. – Как узнать?! – Я пока не придумала, – призналась Тонечка. – Саш, а ты? – Камер никаких нет, конечно, – полуутвердительно поинтересовался её муж. – Сдурел, что ли? Повар перегнулся через подоконник, зачерпнул мокрого снега и крепко отёр лицо. С бороды закапали тяжёлые капли. – Короче, звоню ментам. – Подождите! – в один голос воскликнули супруги Герман. – Мы успеем позвонить, – продолжала Тонечка очень уверенно. – Давайте только сначала поговорим. Поговорить они не успели. На крыльце зазвучали шаги, сильно протопало, – пришедший отряхивал снег с ботинок, – и распахнулась тяжелая входная дверь. Высокая женщина в длинном пальто прямиком промаршировала в столовую, замерла на пороге и вытаращила глаза. – Здрасти, Светлана Павловна, – пробормотал Кондрат. Женщина отступила и зажала рот обеими руками. Тонечка встала так, чтобы хоть немного прикрыть от глаз вошедшей разгром и бурые пятна. – Давайте я вас отведу на кухню, – предложила Тонечка. – Вы присядете, я налью вам… – Допился, сволочь, свинья поганая! – вдруг заголосила женщина. – Леночка!.. Зарезал её, сволочь?! Где она?! Куда дел?! – Тише, – сказала повар умоляюще, – тише, тише!.. – Лю-у-у-ди! – женщина сорвала с головы платок, побежала и скатилась с крыльца. – Люди, человека убили! Убили человека!.. – Странно, что меня тоже не арестовали, – Герман потёр руками лицо. – Я же был с ним почти всю ночь. – Его не арестовали, а задержали, – поправила Тонечка устало. – Саш, давай выпьем, а? – Нет, – моментально отказался Герман. – Только не это. – Ну, тогда ты чаю, а я… не чаю. Она прошла по сверкающей плитке – за ней оставалась цепочка мокрых следов, – плюхнулась в кресло и с наслаждением вытянула ноги, словно весь день не могла присесть. Герман медлил, рассматривая её. Так она ему нравилась!.. Приятное, особенное чувство, когда женщина нравится, и она – собственная жена. Даже после стольких часов – долгих часов, которые они провели сначала в доме Кондрата Ермолаева, а потом в отделении, после стольких объяснений, разговоров, подписанных бумаг, Тонечка казалась свежей, и буйные кудри вились особенно буйно – должно быть, от мокрого снега, который всё сыпал и сыпал с небес. Ей очень подходил пятизвёздочный «Шератон» в центре Нижнего Новгорода, сверкающая плитка, уют модной мебели, странных картин и дорогих ковров. Александр Герман за всю жизнь не встречал женщины, которой бы всё это так подходило. Её клетчатая английская куртка, той же генеалогии сумка на длинном ремне, на сумке монограммы в виде всадников, причёска, точнее полное её отсутствие, румяные щёки, уверенная грудь под светлым свободным свитером, ладные джинсы – как ему всё это подходило!.. Он и не думал, что женщина может так ему подходить. До неё, до прошлого года, когда он её встретил, он просто… выполнял некую жизненную программу. Положено, чтобы успешный, уверенный и деловой мужчина появлялся в обществе с красоткой – он появлялся с разнообразными красотками. Положено ветреный и мрачный февраль проводить в Индонезии, «на солнышке» с длинноногой феей – он проводил февраль с феями. Положено по весне фотографироваться на итальянских озёрах рядом с совершенным женским телом, раскинувшимся в соседнем шезлонге – он фотографировался с телами. Иногда его связи были достаточно интересными и развлекали его, иногда получались так себе, но они всегда оставались словно вне его самого. Он наблюдал за собой и своими романами всегда с некоторой отстранённой иронией. Тонечка за год ни разу не дала ему возможности иронизировать и наблюдать!.. С ней он всё время жил полной жизнью, и это его… удивляло. Каждый день! Его жена, на которую он в эту минуту смотрел с тихим и умильным восторгом, нетерпеливо крутила шеей, выпутывала кудри, наконец стянула с шеи шарф, с облегчением пристроила вещи в руки подошедшего официанта и спросила белого вина со льдом, кофе и мятного чаю. Между прочим, Герман давно заметил, что официантам она тоже нравится, хотя они все были почти подростки, а Тонечка вполне себе дама!.. Он подошёл и сел рядом. Она сразу придвинулась к нему и приложилась к щеке дурацким поцелуем в стиле «дорогой, как я рада тебя видеть этим вечером». – Какой-то ужасный день, – пожаловалась она. – Ты как? Как твоё похмелье? – Нет никакого похмелья. – Ему не понравился поцелуй, он прихватил жену за шею и поцеловал как следует. Не по возрасту и не в меру целомудренная супруга тут же оттолкнула его физиономию. – Саш, ну что ты!.. Он усмехнулся и отпустил её шею. – Ну, что мы будем делать? Тонечка потёрла нос. – История странная, – сказала она наконец, – вот правда, очень странная. – Как это верно, Ватсон. Она искоса взглянула на него и фыркнула.