В зеркале у неё за спиной мыкался Родион. – Нина, извините! – Она перехватила руку мастерицы и повернулась к мальчишке. – Вон там присядь и подожди меня! Я сейчас! Ты хоть без собаки? – А что, нужно было забрать?! – опешил Родион. – Нет, мы потом вместе заберём. Всё в порядке, ты деньги отдал? – Конечно. И с Бусей поиграл. Ты знаешь, она такая славная! И соображает, хотя совсем козявка! И не боится меня! Остальные все боятся немного, а она не боится!.. Я её на руки взял, а она… – Ты мне всё потом расскажешь, – перебила Тонечка. – Подожди, мы дело закончим. Родион пожал плечами. На лице у него отражалось некое презрительное недоумение: какое же это дело?! Это так, глупости и ерунда, на голову феном дуть!.. Вон у Галины Сергеевны дело, она собак выращивает, кормит их, воспитывает, ухаживает за ними. Даже позволила Родиону немного помочь – он перетащил в угол плексигласовую загородку, чтоб Галине Сергеевне было видно, как возится малышня!.. А на волосы дуть – разве это дело?! – Это он и есть? – тихонько спросила Нина, когда Родион плюхнулся в кресло в некотором отдалении. – Зосин сын? Тонечка кивнула. – Как похож на мать, – прошептала Нина, – Боже мой, сколько лет… Тоже красавец будет, глаз не оторвать. Она доделала Тонечкину причёску – получилось и вправду прекрасно! – и взялась за телефон. – Я отойду. Тонечка посмотрела на себя в зеркало – волосы уложены легко и непривычно, сама она никогда в жизни так бы не уложила! На лице неожиданно появились глаза, и ещё оказалось, что у этого самого лица есть скулы, а не только щёки, из-за которых не видно ушей, как определяла Тонечка. Родион посмотрел на неё и заявил: – Ты какая-то не такая. – Я сделала причёску и макияж. – Раньше лучше было. – Да что ты говоришь?! Он кивнул, разглядывая её и прикидывая, как бы нарисовать – чтоб сразу было видно, что она… добрая. И весёлая. Что-то общее у неё с маленькой собакой, которую Родион так полюбил. Словно постоянная улыбка на лицах – у той собаки тоже было лицо, а не морда, – даже когда они не улыбались, а может, лёгкие и тонкие кудри – у собаки на ушах кудри были совершенно такие, как у Тонечки. Появилась Нина, сказала, что предупредила и продиктовала Тонечке номер. Они заплатили, попрощались – Тонечка ткнула Родиона в бок и велела вежливо сказать до свидания, – и вышли на улицу. – Ты есть хочешь? Он хотел есть уже часа три – в детдоме обед давно прошел! – но не признаваться же!.. Он и так утром с яичницей чуть не погорел!.. – Мы сейчас съездим в музей Сормовского завода, ладно? Это недолго!.. А потом сразу ужинать. – А чего мы в музей вдвоём пойдём? А остальные? – Мне нужно поговорить с директором. Я… сценарий решила написать про Сормовский завод. Тонечка врала в последнее время так много, что это, считай, и не враньё! Тем более она вполне может написать такой сценарий!.. Они уселись в такси – опять в такси! – и поехали. – Тебе нравится писать сценарии? – неожиданно спросил Родион. – Конечно! – пылко воскликнула Тонечка. – Нет, бывает я устаю, и мне неохота, но это всё равно самая лучшая работа на свете! – А я рисовать никогда не устаю, – признался Родион. – Мне Ирина Сергеевна часто говорит, что, если б меня не заставляли, я бы писать и читать не научился! Это потому, что я, когда рисую, ни про что не помню. Обед могу пропустить. Мысль о пропущенном обеде как-то гулко отдалась в животе. Надо же, как есть охота!.. – Когда ты начал рисовать? – Не помню. Ещё при маме. Мы с ней в книжный ходили, она мне покупала альбомы и карандаши. И книжки красивые. – А где вы жили? Он удивился: – На втором этаже. На балконе цветы сажали, а зимой мама гирлянды вешала. А однажды мы пришли из сада, а на наш балкон Дед Мороз лезет! И на спине у него мешок! – У Родиона загорелись глаза. – Я тогда даже завизжал. На весь дом. А это мама всё придумала, понимаешь?.. Ну, фигурку эту!.. И я знал, что он не настоящий, а настоящий в новогоднюю ночь придёт. Тонечка внимательно слушала. – В каком городе это было? Он посмотрел в окно на вечереющую реку и облака над ней. Вспоминать дальше ему не хотелось. – Я болел сильно, – сказал он. – Мама умерла, а я заболел. Это мне потом уже рассказали, я не помню. В больнице почти полгода пролежал. Из детдома приехали и меня забрали. – Ты с трудом привыкал? – зачем-то спросила Тонечка. – Не знаю. Мне всё равно было. Мне сказали, что мама умерла, я сначала не понял, а потом понял. Нет, ты не подумай, – спохватился мальчишка. – Там у нас нормально, в детдоме. Воспитатели все хорошие, и праздники хорошие, и мне карандаши подарили!.. – Понятно, – откликнулась Тонечка. – Если меня дядька возьмёт, – продолжал Родион, – я тут школу закончу, а потом какой-нибудь колледж. – Какой? – Да без разницы! Лишь бы потом на работу взяли. Квартиру-то мне государство даст!.. И я буду ходить на работу, а после работы рисовать. Голос у него был вдохновенный – должно быть, он уже давно намечтал себе такую жизнь, и она представлялась ему прекрасной. – А здесь много чего можно нарисовать, – продолжал Родион. – Мы сегодня в кремль зашли с той стороны, а там такие кручи!.. И внизу под обрывом церковь!.. Я до сих пор не понял, как это нарисовать, чтоб видно было, как высоко!.. – Тебе нужно в художественное училище, Родион. Тут он удивился: – А что, такое есть? Тонечка покивала: – Не знаю, может, в Нижнем тоже есть, а в Москве точно! – В Москве квартиру-то не дадут, – рассудительно сказал Родион. – А здесь дадут, если тут родной дядька. Только он в участке… Слушай, а пёс? У него же там пёс! Один! Без еды! – К нему Александр Наумович должен съездить и покормить. Не переживай. Они въехали совсем в другой город – заводской, рабочий, где много труб, заборов, переездов через узкоколейку, где на автобусных остановках толпились люди, у которых закончился рабочий день. Все спешили домой. Это была словно картинка из кино про прежнюю жизнь, когда существовало понятие «общего дела», и это было важно и нужно, когда на работу и с работы ходили отчасти с гордостью – мы строим нечто важное и нужное и вскоре уже построим. …Ничего не построили, даже то, что уже было построено, развалилось и погибло, но здесь, вблизи Сормовского завода, по-прежнему чувствовалась энергичная, живая жизнь, принадлежность всех людей «общему делу»… Заводские постройки красного кирпича кое-где были совсем заброшенными, а где-то подновлёнными, бодрыми, в окнах синий фабричный свет. – Тут чё, правда корабли строят? – вдруг спросил Родион с недоверием. – И подлодки? – Эх, парень! – таксист обернулся к нему на мгновение. – Ничего-то вы, молодые, теперь не понимаете! Такой завод был! Вот мы едем, это всё территория была, сейчас половина только осталась. Да и то хорошо – живёт, работает! Летом на воду такой прогулочный корабль спустили! Он когда с ходовых испытаний шёл, мы специально на тот берег поехали, в бинокль смотрели. Махина!.. – Вот не зря дядя Саша говорит, что нужно читать книжки и учить историю, – встряла Тонечка. Она никогда не упускала подходящий момент для воспитания подростков! – Ведь гораздо интересней жить, когда много знаешь!.. Сразу всё по-другому видишь!.. Музей Сормовского завода размещался в двухэтажном доме, стоящем как-то наособицу, не в ряду других домов, а словно в небольшом скверике. Заходить в него нужно было почему-то с заднего крыльца. Возле тяжёлой двери был пристроен чугунный якорь на неправдоподобно большой цепи. – Зачем они такие здоровые? – спросил Родион. – Вот и спроси.